Король должен был сдержать свое слово.
Камилл приведен и по снятии оков остался в большей зале дворца, между тем как король с Булатом и тайным своим советом исшел для совещания.
Богатырь руский опять предложил королю, чтоб решено было о судьбе римского военачальника.
— Я отдаю сие в собственную твою волю,— сказал король.
Булат благодарил за оное, но хотел, чтоб учинено было оное с общего согласия всего совета, и требовал вельмож объявить свои беспристрастные на то мнения.
Тогда голоса началися, но ни один из них не был благоприятствуй римлянину, ни богатырю, его победившему: один советовал казнить Камилла всенародно; другой хотел, чтоб выколоты были ему глаза; третий предлагал содержать его вечно в заточении под предлогом, что б толь опасный полководец не мог впредь отечеству их вреда причинять, и с сим последним мнением согласи лись все прочие.
— Я опровергаю ваше заключение, государи мои,— говорил богатырь.— Я именем короля вашего объявляю Камилла свободным.
— Как? Почему? Возможно ли? — вскричали вельможи с роптанием.
— Я докажу вам,— отвечал Булат,— что несравненно выгоднее для государства аварского освободить его. Вообразите прилежно о следствиях, каковые должны будут произойти в случае, если б Камилл был казнен или содержан в заточении. Вам известна сила Римского государства; они могут поставить десять таковых ратей, каковую здесь потеряли; они имеют в недрах своего отечества много Камиллов; то гордость римская, привыкшая подавать свету законы, не сочтет ли за необходимое мстить вам наигорчайше за бесчестие своего полководца?
Не устремится ли она всеми силами освободить его в случае заточения и не подвергнется ли чрез то держава аварская разорительной войне, а может быть, и конечному своему падению? Но освобожденный Камилл принесет в свое отечество почтение к великодушию своих неприятелей, ужас о его оружии и не уверит ли своих единоземцев, что со столь опасным народом должно искать союза, а не вражды. Не справедливо ли, почтенные вельможи, что надлежит дать Камиллу свободу и что несравненно выгоднее согласиться вам на мое предложение? Вельможи признались в неосновательности своих мнений и просили своего государя о одобрении желания славного Булата. Король вместо ответа обнял своего друга и просил, чтоб он взял себе честь объявить свободу римскому полководцу Камилл, предчувствовавший, что совещание оное для него касалось, ожидал решения судьбы своей с достойным римлянина равнодушием.
— Послушай, Камилл,— говорил, подступя к нему, Булат,— ты, невзирая на славу своего имени и звания, должен дать отчет в твоем поступке против короля аварского и сам изречи приговор свой.
— Жребий оружия предал меня его воле,— отвечал Камилл.— Он может располагать о мне по праву своего счастия. Но не требуй, храбрый мой победитель, чтоб я говорил противно человеческой природе. Довольно, что я пленник и что сей пленник римлянин.
Но что бы ты учинил,— продолжал Булат,— если б ты был король, если б кто-нибудь прислал требовать от тебя уступки обрученной твоей невесты и, наконец, нанесши разорение областям твоим, попался бы к тебе в плен?
— Да, — отвечал Камилл, — я признаюсь, что не легко бы простил ему подобный поступок.
Познай же,— сказал богатырь,— что римляне не могут у славян выиграть ни в храбрости, ни в великодушии. Король аварский объявляет тебя свободным; ты получишь коней и пристойное число служителей и можешь завтра ехать в свое отечество. Он делает еще больше: он оставляет тебе на волю, продолжать ли войну — или остаться союзником его государству, дабы римляне подумать не могли, что славяне ищут их дружбы.
— Сего много,— вскричал обрадованный Камилл, обратясь со унижением к королю Кигану.— Я двоекратно побежден тобою, великодушный король, и признаюсь в несправедливости моего поступка, признаюсь, что успехи прежних побед моих меня ослепили, но ты освободил меня от моей безрассудной гордости. Вижу я, коль невыгодно римлянам вести с государем, тебе подобным, и с народом, коим ты обладаешь, войну. Почему по полномочию моему предлагаю от имени моего отечества вечный мир, если только оный государь не отвергнет.
Король аварский принял сие предложение без гордости и с видом, что не считает оное за особливое благополучие. Он оставил Камиллу написать условия, и сей включил в грамоту беспристрастно все причины, принудившие римлян заключить вечный союз со славянами.
Таковым образом Булат умел победить врагов своего друга и учинить из оных доброжелательных союзников своим единоплеменникам.
Пиршество началось с живейшим веселием. Камилл в оном участвовал, и по нескольких днях, одаренный, отъехал в свое отечество, а Булат остался тут до окончания празднества и после обыкновенного месячного отдохновения отправился в свое отечество. На пути к оному имел он многие маловажные поединки с разными богатырями и прибыл наконец в столицу русского князя Видимира.
После сего Астулф рассказывал Царь-девице остаток приключений Булатовых, о коих читатель уже известен с начала сей повести.
— Теперь рассудите,— продолжал дух,— основательна ли угрожающая вам опасность. Богатырь, прославившийся своею силою и храбростию, успехами своих покушений, привыкший повергаться в величайшие опасности, который имеет непобедимое оружие и коего тело безопасно от поражений, и покровительствуемый любимцем Чернобоговым, могущим Роксоланом, конечно, заслуживает, чтоб быть от него осторожною. О сем только я и хотел сказать вам, больше сего от меня не требуйте. Я не имею сил вспомоществовать вам. Неоднократно я покушался на Булата и всегда поражаем был молниею, исходящею из его дубины.
Астулф, сказав сие, исчез, оставя Царь-девицу в изумлении. Она прибегла к своей чародейной книге, а зеркало Роксоланово не хотело больше ничего показывать: оно покрылось мраком, и занавес над ним сам собою опустился.
После сего действия кабалист отвел богатыря в зал, где стоял истукан Чернобогов. Булат, познавший в нем первейшего покровителя всех своих подвигов, приносил ему искреннюю благодарность и просил о продолжении толь нужного его покровительства.
— Да, любезный мой Булат,— ответствовал Роксолан.— Я нахожу двойную выгоду обещать тебе любовь мою. Во-первых, что ты по воспитанию, от меня полученному, можешь назваться моим сыном, а во-вторых, что предопределение твое составляет услугу нашему отечеству. Ты, конечно, возвратишь венец Русов, если только свято сохранишь мои наставления. Я не опасаюсь, чтоб могли предстоящие опасности поколебать твою испытанную отважность; но страшно для меня, чтоб природа и прелести Царь-девицы не нанесли тебе многих бедствий. Ведай, что хотя ты и получишь венец Русов, но несказанным подвергнешься напастям, если заразы красавицы воздействуют над твоим сердцем. Мне не можно открыть тебе подробно предыдущего и могущего с тобою случиться, но скажу только, что здравый рассудок должен быть вождем твоим на всякий случай. Посему не начинай ничего, не расположа прилежно о следствиях предприятия; а для того сохраняй разум свой в чистоте и во все время твоего подвига не помрачай оного крепкими напитками. Между тем надейся, что в крайних опасностях ты всегда будешь иметь мою помощь, если только я в силах буду подкреплять тебя, ибо есть случаи, в коих никакая человеческая крепость, никакое знание не в состоянии подать защиты.
После чего кабалист принес жертву великому Черно-богу и, наполнив златый сосуд водою, читал некоторые молитвы, силою коих вода по многом коловращении обратилась в красноватую влажность. Сею Роксолан помазал чело и грудь богатыря и, наполнив оною небольшой златый сосудец, вручил ему.
— Действие сей чудной влажности,— говорил кабалист Булату,— познаешь ты во многих случаях; она есть особливый дар богов, только избраннейшим из смертных сообщаемый. Когда от чего-нибудь начнут ослабевать твои силы, возьми к ней свое прибежище. В прочем препоручаю тебя в покровительство богов; иди с миром; уже начинают беспокоиться о твоем отсутствии.
Богатырь, учинив коленопреклонения пред истуканом Чернобоговым, простился со своим благодетелем и шествовал к месту, где оставил он свою ладию. Он встретился со многими своими спутниками, исшедшими искать его, возвратился на судно; и как уже буря пременилась, то повелел он поднять ветрилы и предаться на волю ветра, который и понес их в открытое море. Ожидаемо, что боги, покровители русов, управляли сим плаванием, ибо по прошествии малых часов усмотрены берега, а чрез встретившихся рыболовов познано, что оные суть острова бриттские.
Булат, заметивший в своей памяти виденное в таинственном зеркале, довольно был сведущ о положении острова, где обитала Царь-девица, и повелел кормчему ввести ладию в закрытую лесом пристань, поблизости от столичного города. Там вышли все на берег и принесли жертву богам, хранителям острова.
Между тем Царь-девица, призывая всех подвластных ей духов, узнала, что не может ожидать от них ни малой помощи. Она ведала, что никакая естественная сила не в состоянии противиться крепости богатыря руского; и для того, оставя полагаться на могущество своей стражи, прибегла к хитрости. Она оставила город и дворец только с обыкновенным прикрытием и помышляла составить напиток, коим бы лишить богатыря чувств и потом заточить его в твердую башню или, взирая на обстоятельства, и жизни лишить. На сей конец изобрела она порошок, имеющий силу приводить в сон человека, если дан оный будет в каком-нибудь напитке, и, украшаясь ежедневно лучшими своими уборами, ожидала прибытия Булатова. Сей оставил своих спутников и в провожании одного только оруженосца Видимирова Услада, испросившего у него дозволение быть зрителем его подвигов, пошел к столичному городу.
— Друг мой, — говорил богатырь Усладу, — я хвалю твою неустрашимость, что ты в столь юных еще летах подвергаешь себя со мною почти известной опасности. Но ведай, что все отважнейшие предприятия оканчиваются удачно от того только, что меньше представляют себе встречающиеся ужасы, нежели каковыми оные нам кажутся. В самом деле, я неоднократно испытал, что страшная вещь издали перестает быть таковою, когда к оной приближиться.
— Да, сударь,— отвечал Услад.— Следуя за вами, конечно, я так рассуждать должен; но я хотел бы посмотреть, чтоб сие войско летящих змиев не могло быть толь ужасно вблизи.
Булат, оглянувшись в сторону, где оруженосец приметил чудовище, в самом деле усмотрел более, нежели триста великих змиев, летящих от берега в открытое море. Зрелище было толь страшно, что только Булату не следовало радоваться о удалении их в другую сторону. Он начал их прилежнее рассматривать и разобрал, что то были водоходные суда совсем особливого и невиданного еще построения, управляемые одним ветром, без помощи весел, и только образ вида оных с натянутыми ветрилами представлял издали совершенно летучими змиями. Булат объяснил свое открытие Усладу, примолвя:
— Заметь сие для предыдущих случаев. Теперь мы разумеем, что войско крылатых змиев у Царь-девицы состоит единственно в изрядном мореходном флоте, с каковым не таково опасно сражаться, как с чудовищами; может быть, и окружающий столичный город змий вблизи переменится в какое-нибудь естественное обстоятельство.
Между тем они шли.
— Вы уменьшили мой страх,— сказал Услад Булату, тогда как уже подвинулись они на немалое расстояние к городу.— Я совсем другими глазами потерял из виду удаляющийся флот, нежели каковыми взглянул на него сначала; но что вы скажете мне про сие великое тело, окружающее город сей? Нельзя сомневаться, чтоб не был то оный великий змий, облегший всю столицу и держащий конец хвоста своего в зубах у себя, о котором я довольно наслышался
— Мы узнаем истину слуха сего вблизи, отвечал богатырь.
В самом деле, чем более они шли, тем явственнее открывался им обман, рассеянный слухом. Предмет, казавшийся им великим змием, был только каменная стена, обведенная вокруг всей столицы; и как у русов таковых не созидали еще в тогдашние времена, а всю важность крепостей составляли деревянные оплоты и природная народа храбрость, то и не удивительно, что Услад издали счел стену за тело великого змия. Находящееся в воротах крепости ополчение копьеносцев прилично могло быть применено к острым зубам, торчащим во главе мнимого чудовища, пожирающего всех входящих без дозволения владетельницы в ее столицу Но в сей раз стража, имеющая повеление от Царь-девицы, готовящейся низложить силу хитростию, не сражаться с богатырем руским, удовольствовалась только спросить Булата о имени и допустила ему свободный вход.
Богатырь шел по длинным улицам, составляющимся из порядков огромных домов, не занимаясь оных великолепием.
Где чаял он найти врагов и где руки его готовы были к поражению, там встречал он миролюбивый народ, оказывающий ему почести. Телохранители, расположенные во входах в царский замок, очищали для него путь; придворные отворяли ему двери, и удивленный богатырь, оставя Услада в передних покоях дворца, прошел свободно до внутренних чертогов Царь-девицы.
Женщина, приготовившаяся победить мужчину своею хитростию, и кроме чародейной науки довольно имеет средств к достижению своего намерения. Царь-девица встретила богатыря во всем сиянии красоты, какое только могла она иметь от зараз цветущего возраста и от дарований природы, подкрепленных искусством, чтоб приличными уборами возвысить блеск ее: правильные черты лица, нежность тела, вьющиеся и в кудрях по стройному стану рассыпающиеся русые волосы и служащие белейшей снега коже вместо тени, величественная выступка, сопровождаемая пронзительным взором из голубых и управляемых пламенем любви очей — были встречи, к коим богатырь руский себя не приготовил. Он восчувствовал действие их в своем сердце; однако ж геройская душа его довольно еще имела твердости, чтоб удержать в памяти предприятие, для коего он шествовал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74