Вместо мостика поперек ручья лежал поваленный бурей вяз, весь обросший мхом. Осторожно балансируя, мы прошли над бурлящим потоком.
— Деревья умирают точно так же, как люди,— сказала Гита,— только их никто не хоронит.
— Деревья умирают без боли и страданий,— добавил
я.— И деревья не знают, что они умирают. Их валит буря, но они не знают, кто их свалил.
— Людей тоже валит буря...
— Да, в этом они схожи. Во всем остальном различны.— Я обнял Гиту за плечи, легонько тряхнул.— Давай веселиться! Мы здесь в последний раз.
— Ты прав, давай веселиться! — воскликнула Гита.— Зачем ломать голову и грустить? Жизнь прекрасна!
По узкой расщелине оврага юркая тропинка привела нас к высокой красной скале с черной пещерой. Мы залезли в нее. Там было сыро и прохладно, как в погребе.
Стены пещеры были покрыты именами, датами, разными надписями. И мы решили добавить к ним еще одну — в память о своем посещении. Уцепившись за корни деревьев, я взобрался почти под самый потолок. Достал из кармана нож.
— Так что мы напишем?
— Что-нибудь, Анатол.
— Ты говоришь — жизнь прекрасна?
— А ты в этом сомневаешься?
— Я так и напишу на стене. ' — Идет!
Когда надпись была готова, я спустился вниз, и мы отправились обратно в долину Гауи. Близился вечер, время было думать о ночлеге. Мы торопились до захода солнца добраться до какого-нибудь хутора. Птицы постепенно умолкали, и только соловьиный хор раздольно разливался по долине. Солнце было уже низко, вот-вот скроется на том берегу. Туман, белый, прозрачный, словно шелк, поднимался над водой и стелился по долине. Из прибрежной ивы вспорхнула и скрылась голубая птица. Мы молча шли.
Где-то вдали за присмиревшими чащами лаяли собаки, мычали коровы, блеяли овцы. Там было жилье, и мы спешили прийти туда засветло. В чуткой тишине с того берега временами доносился смех таких же запоздалых гуляк, как мы, а из-за кустов у заводи жарко сверкал огромный костер, и вокруг него суетились молодые люди.
— Может, проведем эту ночь у костра? — предложила Гита. Но мне никого не хотелось видеть, и потому я только прибавил шагу.
Мы остановились у старого крестьянского дома. Он стоял на одном из рукавов Гауи. У самого протока цвел
пышный куст черемухи, а под ним примостился небольшой сарай.
— Вот бы здесь заночевать! — воскликнула Гита.
— Если только есть сено. Надо узнать.
По узкой липовой аллее мы вошли во двор. На пороге дома сидел парень и мыл в ведре ноги. Рядом на земле валялись грязные кожанцы. Парень, наверное, только что вернулся с поля.
—^ Вы хозяин дома? — обратился я к нему.
— Разве я похож на хозяина? — весело отозвался парень.— Хозяина нет, в Ригу уехал. А сама дома, входите.
Я постучался. За дверью залаяла собака.
— Не кусается? Парень успокоил меня:
— Не бойтесь, это наш косматый Карав, пастушок. Коли пес громко брешет, значит, не укусит. Так же, как и человек...
Последнее замечание меня заинтересовало. Мне захотелось поговорить с этим деревенским парнем, но тут дверь отворилась, на пороге показалась хозяйка. Косматый пес проскользнул у меня между ног и с лаем набросился на Гиту.
— Пшел прочь! — крикнула хозяйка.— Вот я тебе сейчас!
Пес затих и, виляя хвостом, стал обнюхивать нас. Тем временем я изложил свою просьбу.
— Можете спать на сеновале,— деловито сказала хозяйка,— там еще осталось немного сена. Только не курить.
Я побожился, что никогда в рот не брал сигареты.
— Тогда забирайтесь и спите себе на здоровье,— сказала она и, помолчав, спросила: — А вы семейные?
— Конечно,— спокойно ответил я.
— А то ходят тут всякие,— ворчала хозяйка.— Иной раз, как воришки, заберутся на сеновал, даже не спросят. Только утром их и видишь, слезут да пойдут себе. Куда ж это годится?
— Распустился народ, распустился,— вытирая ноги грубым льняным полотенцем, с ехидцей заметил парень.
— Разве в наше-то время так делали? — не унималась хозяйка, но тут же смягчилась и предложила нам парного молока. Я взял целый кувшин, заплатил вдвойне и попросил две кружки. Потом мы отправились на сеновал.
11
Гита сияла от счастья.
— Ты бесподобен, Анатол. Вот уж не думала, что ты сумеешь так отлично разыграть супруга. Мне кажется, на свете нет ничего прекраснее, чем этот коровник под цветущей черемухой! Слышишь, как заливаются ласточки?
— Заливаются соловьи. А ласточки щебечут,— сказал я и в ответ услышал звонкий смех Гиты.
— А лягушки —>лягушки заливаются или щебечут?
— Лягушки квакают и голосят.
— Ох, какой ты у меня рассудительный муженек! — шутила Гита.— С этим кувшином в руке ты похож на того деревенского парня. Как он сказал про собаку?
— Коли пес громко брешет, значит, не укусит,— процитировал я.— Так же, как и человек...
— А я возьму и укушу тебя,— пригрозила Гита.— Бот увидашь...
В одном конце коровника стояла телега. Мы сложили в нее свои вещи и взобрались на сеновал. Там было еще довольно много сена, но оно пересохло и совсем не пахло, зато в раскрытую дверь сарая волнами катился горьковато-сладкий аромат черемухи.
— Какая прелесть! — восторгалась Гита.— Какие запахи!
— Ты посоветуй опту выпустить новые духи «Черемуха Гауи».
Гита поморщилась.
— Милый, зачем ты все время дразнишь меня? Все равно он запретил бы мне употреблять эти духи.
В черемухе запел соловей. Мы лежали и слушали. Птица пела прямо над нами. Нас разделяла лишь тонкая дранка крыши.
— Ты когда-нибудь видел соловья? — прошептала мне на ухо Гита.— Какой он?
— Такой же прекрасный, как ты,— тоже шепотом отвечал я.— Такой же чудесный...
Соловей пропел свою песню и полетел к другому кусту. Мы спустились с сеновала и стали готовиться к ужину. Туман окропил траву густой росой, и мы умыли ею руки.
— В каком углу сеновала ты будешь спать? — спросила Гита.
— В том же, где и ты,— ответил я.
— А я в том, где ты,— весело отозвалась Гита, раскладывая наши припасы.
Мы ужинали на траве, под черемухой. Вечер был тихий, чуткий. Запад все еще купался в оранжевой заре, а долина погружалась в темноту. У реки, где полыхал костер, звучали песни, смех, а мы были счастливы побыть наедине друг с другом в этом тихом уголке. Речные заводи и рукава дымились, точно огромные котлы. Клубились прозрачные облака тумана, постепенно обволакивая и нас — двух счастливых и вместе с тем несчастных людей. Мы ни о чек не говорили, но каждый думал о том, что после этой чудной короткой ночи придут другие, и мы проведем их в разлуке или где-то далеко, на чужбине, Видно, потому мы так глубоко, так остро ощущали великолепие этой ночи, именно потому мы были так счастливы. Большое счастье всегда мимолетно, но память о нем остается на всю жизнь...
Гите стало прохладно. Зябко поеживаясь, она сказала:
— Может, разжечь костер?
— Здесь нельзя, дорогая. А что, маленькому Аиатолу холодно?
— Он весь дрожит.
Я откупорил бутылку вина. Гита отпила несколько глотков.
— Как вкусно! — сказала она, возвращая бутылку.— Это что за вино?
— Земляничное. Наше свадебное вино. Гита обняла меня.
— Да, мы сегодня празднуем нашу свадьбу, милый.
— Тогда надо позвать гостей.
— Каких гостей?
— Твою маму,— ответил я,— моего друга Бориса.
— Нет, давай лучше отпразднуем вдвоем. Разве тебе скучно со мной?
— С тобой замечательно.
— Это хорошо, милый. Ведь мы не так уж одиноки. Кругом жизнь! Слышишь, кто-то урчит?
— Земляной рак. Пригласим его на свадьбу.
— И соловьев пригласим,— воскликнула Гита.— И голубую птичку, ту, что выпорхнула из ивы на берегу.
— И косматого Карава. И коров. И лягушек из протоков.
— И еще кого? — спросила Гита.
— И еще вот эту черемуху. Она будет посаженой матерью. Но как же быть с музыкой?
— Пригласим окрестных кузнечиков, лягушек и земляных рачков. Такой свадьбы никогда еще не бывало. Согласен? — Гита склонила голову ко мне на плечо и продолжала:
— Звезды у нас будут вместо свечек, а месяц — главный церемониймейстер. Только чем же потчевать наших гостей?
— Дорогая, у нас будет роскошный стол. Пчелы нанесут нектара и меда, лесные голуби своих яиц, рыбы из омутов будут сами прыгать на сковородку, зеленые лягушки охотно отдадут нам свои лапки, но это угощение только для дам.
— Ну нет, избавь меня от лягушачьих лапок.
— В таком случае ради нашего свадебного пира собой пожертвует заяц или, еще лучше, тетерев. Прилетит и сам порхнет в духовку. Надеюсь, ты не возражаешь?
— Конечно, нет. Совсем другое дело. И вообще ты составил чудное меню. Но к такому угощению необходимо вино.
Я протянул ей вино. Мы по очереди пили прямо из бутылки.
— Где это видано, чтобы на свадьбе пили прямо из горлышка? — спросила Гита.— Мы забыли захватить посуду.
— Вся посуда на столе, дорогая,— сказал я.— Вино мы будем пить из листьев водяных лилий, пиво из ракушек, а коньяк... Угадай, из чего мы будем пить коньяк?
— Может, из ореховых скорлупок? Цветочных бутонов?
— Не угадала. Коньяк мы будем пить из шляпок желудей. Согласна?
— Какая прелесть! — воскликнула Гита.— Теперь я вижу, у меня чудесный муженек. Ты все умеешь, ты все можешь. Но гожусь ли я тебе в жены?
— Ты будешь замечательной женой,— сказал я, целуя ее.— Лучшей из лучших.
— Мы на славу пировали, может, пойдем теперь на свадебное ложе? — предложила Гита.— Мне так хорошо. Никогда не было так хорошо, как сегодня. Давай покинем наших гостей. Пускай веселятся, а мы с тобой пойдем спать.
— Отлично,— согласился я.— Уже поздно. Свечи по* гасить?
Гита взглянула на звезды.
— Пускай светят, милый, скоро их погасит месяц.
— А что нам делать с соловьями?
— Пускай поют. Пускай все останется, как было. И земляной рак пускай верещит. Пускай все веселятся. Мы уйдем незаметно, и они нас не хватятся.
— Хорошо, дорогая, уйдем незаметно. Жизнь прекрасна, правда?
— Жизнь прекрасна, жизнь прекрасна...
Я первый взобрался на сеновал, приготовил постель и снова спустился за Гитой. Она неподвижно сидела под кустом черемухи.
— Ты что тут делаешь?
— Прощаюсь с нашими гостями,— ответила она с заметной грустью.
— Но ведь они еще не разъезжаются,— сказал я.— Мы завтра снова увидимся с ними. Идем же, нас ожидает свадебное ложе.
Гита поднялась на сеновал. Я прикрыл дверь, взял ее на руки и бережно положил в мягкое сено.
— Будем спать?
— Нет, милый, спать мы не будем...
В цветущей черемухе, склонившейся над крышей, всю ночь распевали соловьи.
Глава 10 ДРАКА
Солнце было уже высоко, когда мы сошли с сеновала и побежали к Гауе сполоснуться в прохладной воде. Туман рассеялся, но река дымилась, как будто подогретая. В протоках, так же как вчера, голосил лягушачий хор, поодаль, на макушке высохшей березы, увенчанной колесом от старой телеги, красовался аист, щелкая своими кастаньетами.
— Слышишь? — сказал я Гите.— Наши гости все еще пируют.
— Ну и выдержка у них! — удивлялась Гита.— Ведь они совсем не отдыхали.
— Как и мы с тобой,— сказал я.
На берегу мы разошлись в разные стороны, и каждый облюбовал себе куст. Я быстро разделся и бросился в воду. Тело приятно обожгло холодом. Я нырнул и, открыв глаза, смотрел, как надо мной проносится стайка серебристых рыбешек.
Вдруг мне почудилось, что я слышу испуганный крик
Гиты. Я вынырнул на поверхность и увидел лодку, в которой сидело четверо парней. Они гребли как раз к тому месту, где Гита входила в воду. С перепугу она бросилась на берег и закрылась своим платьем.
— Диана! — крикнул один из парней.— Не убегай!
— Все равно не уйдешь от нас, прекрасная жидовка! — кричал второй.
Лодка быстро приближалась к берегу. Парни так были заняты Гитой, что меня не заметили. Я выплыл на берег и, прямо как был, голый, стал продираться сквозь заросли ракитника. Подоспел как раз вовремя, когда один из них выпрыгнул из лодки. Гита стояла ни жива ни мертва.
— Тебе что тут нужно, мерзавец? — громко спросил я незнакомца и тут же про себя отметил, что этого парня я встречал в университете. Это меня еще больше распалило.— А ну, проваливай откуда пришел! — Сильным ударом я столкнул его в воду.
— Ты смотри, какой Тарзан нашелся! — кричали в лодке.— Дай-ка ему раз-другой, чтобы искры из глаз посыпались.
Мой противник нахохлился и перешел в наступление. Правым хуком я загнал его в воду.
— Мало тебе, болван! — шипел я.— Еще получишь, подходи!
Но парень плашмя лежал в воде с расквашенным носом. Теперь зашевелились остальные. Они повскакали с мест, собираясь прыгать на берег.
— Возьми одежду и уходи! — сказал я Гите.— Я потоплю этот десант!
— Это он-то нас потопит! — крикнул один из парней в лодке и швырнул в меня веслом.
Я пригнулся, весло пролетело надо мной. Вооружившись им, я ринулся в атаку. Гита к тому времени скрылась из виду, и меня это утешило, потому что я не был уверен в победе.
— Вот как? — крикнул я.— Решили применить оружие! Хорошо, выходи на берег!
Это сразу охладило пыл моих противников. Мой правый хук удачно свернул нос первому смельчаку, и он все еще копошился в воде.
— Что, испугались? Тогда забирайте раненых и ступайте подобру-поздорову! — кричал я.— Нашлись пираты, к беззащитной женщине привязались! Я покажу вам такую Диану, что век будете помнить!
— Не слишком ли много позволяет себе этот молокосос? — заговорил один из тройки.— А ну, вложим ему как следует!
Я понял, что тут нужно действовать решительно и быстро. Одним прыжком я очутился возле лодки, оттолкнул ее веслом подальше от берега и перевернул. Заносчивая тройка, раскинув руки, полетела в воду. Фыркая и отплевываясь, они снова показались на поверхности, намереваясь плыть к берегу, но я им пригрозил веслом. Теперь пришел в себя и раненый. Схватив со дна комок грязи, он швырнул его мне в лицо, но промахнулся.
— Еще хочешь? Все еще мало? — спокойно спросил я его. Не ответив, парень принялся отмывать свой окровавленный нос.
Опрокинутую лодку уносило течение. Те трое пытались вплавь догнать ее.
— Вставай и проваливай отсюда, пока цел! — крикнул я первому, а сам проворно оделся, вскинул на плечо весло и отправился разыскивать Гиту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62