— Хоакин, почему ты здесь, а не в госпитале? — спросил я. — У тебя серьезная рана.
Пенья, улыбаясь, смотрел мне в глаза.
— Рана надежно перевязана. Завтра поползу обратно. Сейчас некогда залечивать, друг. Сейчас надо бить фашистов, не то они нас побьют.
— Побывали мы с тобой, Хоакин, в переделке,— сказал я. *
— Еще в какой, Анатолио! — весело ответил он. — Но мы не растерялись. И хорошо, иначе бы нам несдобровать...
Мы подсели к очагу, скрутили цигарки. Разговор коснулся международных событий. Один испанец спросил наше мнение о присоединении Италии к антикомин-терновскому пакту — не начнут ли теперь гитлеровская Германия и фашистская Италия прямую интервенцию в Испании?
— Вполне возможно,— отозвался Ян Церинь, постоянно читавший газеты. — Гитлер и Муссолини намерены зажать в тиски Францию. Отчасти это им уже удалось,
а с победой генерала Франко удастся вполне. А уж тут они ни перед чем не остановятся.
— Но неужели французское правительство ничего не видит, ничего не понимает? — удивился Пенья.
— Если б видело и понимало, то открыло бы границу и дало нам возможность закупить оружие,— сказал я.
— И помогло бы республике продовольствием,— добавил Ян Церинь. — Но нет — не хотят. Ждут не дождутся, когда фашисты задушат нас. А Соединенные Штаты и Англия поддерживают такую политику.
— Англия! — вмешался Дик, с наслаждением пуская пышное облако дыма. — Англия — это лондонская девка, которая свою честь утопила в Темзе и готова переспать с любым бандитом, лишь бы у него деньги звенели в кармане. Вы слышали, к генералу Франко прибыл представитель английского правительства. И это они называют невмешательством!
— Какое там невмешательство! — воскликнул* Пенья. — Почему они позволяют лезть в дела Испании итальянцам и немцам? Почему позволяют фюреру и дуче перебрасывать к Франко кадровые части? Почему позволяют блокировать побережье республики? Почему?
— А потому, что ворон ворону глаз не выклюет,— заметил Август. — Чему тут удивляться? Французская буржуазия всегда предавала интересы своего народа.
— Но куда же смотрят французские социалисты? Ведь они же входят в правительство,— возмущался один из испанцев. — Я сам социалист. И мне стыдно за французских собратьев.
— Нам всем стыдно,— сказал Ян Церинь. — В Германии социалисты помогли пробраться к власти Гитлеру, в Италии они расчистили путь Муссолини, у нас в Латвии — Ульманису. И в Испании, если бы социалисты в начале войны действовали более решительно, поверьте мне, война бы давно закончилась победой республики.
— Неужели? — переспросил испанец-социалист.
— Конечно! — поддержал Пенья. — Правительство прошляпило момент, дало фашистам собраться с силами. Народ сражался, а правительство сидело сложа руки. И тут началась итало-германская интервенция...
— Будь они промяты! — крикнул испанец и, с горячностью южанина вытащив из кармана членский билет социалистической партии, швырнул его в тлеющие угли. Вспыхнул желтоватый огонек, картон свернулся в
жалкий комочек и скоро превратился в пепел. Испанец поднялся и преувеличенно торжественно произнес: — Пускай горит! Это горит мое прошлое. Не знаю, членом какой партии стану, но социалистической уже никогда...
— Ну, зачем же так,— виновато произнес Ян Це-ринь.
— Так надо! — отрезал испанец. — Я давно смотрю и удивляюсь на руководство нашей партии. Меж собой дерутся так, что пух летит, а когда с врагом надо сразиться, тут у них руки опускаются. Давно хотел это сделать, да все не мог решиться. Так надо, товарищи. И ты тут ни при чем,— продолжал он, обращаясь к Цериню. — Если мы хотим победы, значит, нужно объединиться с коммунистами. А нет, так лучше я пойду за Хосе Диасом и Пасионарией, чем за этими карьеристами, капитулянтами.
— Правильно! — поддержал его Пенья. — Вот тебе моя рука, друг!
Мы распростились и отправились искать Мануэля Зоро и Пендрика. Нашли их в небольшой комнатке. На столе горела коптилка, рядом стояла бутыль с вином. Беспокойное пламя бросало на стены тени. И тот и другой успели захмелеть, но виду не показывали.
— Опять с контролем! — ехидно заметил Мануэль Зоро, протягивая мне руку.
— И сегодня будем акты составлять о покойниках,— пошутил я.
— На этот раз о козлятах,— ответил Зоро.
— Каких козлятах?
— Присаживайтесь,— сказал Зоро, придвигая стулья. — Мы справляем поминки.
Пендрик сидел, понуро свесив голову, глядя в одну точку.
— Так в чем же дело? — вмешался Август. — Пендрик, объясни!
— Да ни в чем,— отозвался Пендрик. — Все мое хозяйство перешло к фашистам.
— Что, что перешло к фашистам? — спросил я.
— Козленок,— коротко ответил Пендрик. Мы смеялись от души, а Пендрик обиделся:
— Чего смеетесь? Для новогоднего жаркого припас двух козлят, а как стали отступать, потерялись. Потом целый день их разыскивал — как сквозь землю провалились. Наверное, к фашистам перешли.
— Значит, плохо проводил политвоспитание.
— Так сколько же в конце концов пропало? Один козленок или два?
— На штуки — два, на вес — один. Они были маленькие.
— Значит, два?
— Два,— признался Пендрик. — И один поросенок.
— И поросенок? — воскликнул Август Саука. — Что же ты нам не дал? Давно бы с ними расправились.
— Да ты что, оглох, Август? — рассердился Пендрик. — Я же говорю: берег для новогоднего жаркого. Скоро Новый год, хотел сделать вам сюрприз.
— Хорошенький сюрприз,— съязвил я. Пендрик бросил на меня умоляющий взгляд.
— Анатол, будь другом, не рассказывай комиссару. Я ведь на казенные деньги купил козлят и поросеночка. Кто мог подумать, что они удерут!
— Но как это случилось? — спросил я, стараясь быть серьезным, хотя меня подмывало рассмеяться.
— Как, как... — недовольно проворчал Пендрик. — То ли на войне случается? Когда вокруг засвистели пули, мы с товарищем Зоро поехали подыскать новое место для медпункта и кухни. А тем временем скотина — на то она и скотина — разбрелась невесть куда.
— Не горюй, Пендрик,— сказал я и хлопнул его по плечу. — Тут люди гибнут, а ты расхныкался о каких-то козлятах. Да что у тебя, сердце или камень в груди?
— Потому и расхныкался, что сердце, а не камень,— ответил он. — После всех этих ужасов хотел вас порадовать. И вот вам...
— Брось, старина,— сказал Дик. — Что ты забиваешь себе голову какими-то козлятами! Лучше думай о победе, о том, что творится в мире. Плюнь ты на эту кухню, иди к нам пороху понюхать! Пускай другие возятся с козлятами да каши стряпают. Ты ведь тут задохнешься в кухонном дыму. Ну разве не прав я, скажи?
— Прав, конечно,— не очень уверенно произнес Пендрик. — Надо будет поговорить с комиссаром.
— Правильно,— поддержал его я и, обернувшись к Мануэлю Зоро, спросил: — Как с эвакуацией раненых, товарищ Зоро?
Он усмехнулся.
— Я же говорил: опять контроль!
— Это не контроль. Просто комиссар просил узнать.
— Можете передать, что все в порядке. Тяжелораненые отправлены в госпиталь, погибшие похоронены,— подчеркнуто официально докладывал Мануэль Зоро. — Бойцы с легким ранением на днях возвратятся в часть. — Потом насмешливо добавил: — Отравления грибами не обнаружено. Еще что вам будет угодно узнать?
— Спасибо,— ответил я спокойно. — Медпункт действительно расположен удачно. Дом прикрыт со всех сторон. Не страшны никакие обстрелы.
— А мы с Пендриком получили за это взбучку от комиссара. «Зачем,— говорит,— эвакуировались без разрешения?»
— Это дело другое,— сказал я.
— За это вас еще не так надо было пробрать,— вмешался Дик. — Даже санитар батареи и тот не знал, куда вы смылись.
Послышался шум мотора. Во двор вкатила чья-то машина.
— Наша санитарная,— сказал Зоро.
Но он ошибся. Открылась дверь, и в комнату вошел командир дивизиона капитан Цветков. Его скуластое, добродушное лицо сияло.
— Ребята, слышали новость? — сказал он, едва поздоровавшись. — Наши взяли Теруэль!
— Уррра! — прокатились возгласы.
— Враг разбит и отступает,— продолжал Цветков. — Захвачено много пленных, оружия, боеприпасов.
Дик бросился с радостной вестью к раненым, и скоро в комнатке стало тесно. Цветкова снова и снова заставляли повторять рассказ.
— Товарищи,— сказал Хоакин Пенья,— я немедленно возвращаюсь в свою роту. Товарищ медико, прошу меня выписать.
— Не могу,— строго возразил Мануэль Зоро. — Вам еще нужно лечиться.
— Идите вы к черту, товарищ медико! — крикнул Пенья. — Решение принято, я ухожу. Прав я или нет, товарищ капитан? — повернулся он к Цветкову.
— Тут я плохой советчик,— отозвался Цветков. — Это вы должны решить вместе с врачом.
— Я никуда не отпущу его,— сердито сказал Зоро. — Еще помрет, а виноват опять буду я.
— От вас я гроба не потребую,— отрезал Пенья и поковылял за своими вещами.
Это маленькое происшествие несколько омрачило нашу радость. Мануэль Зоро совсем раскис, видимо, из-за Пеньи. Мы стали собираться на батарею. Цветков предложил подвезти нас. Едва мы расселись по мягким сиденьям, из дома выбежал Хоакин.
— Возьмите и меня с собой! — крикнул он.
Он втиснулся в машину. Цветков сидел впереди, остальные — сзади. Добравшись до батареи, мы вылезли, шофер повез Пенью к высоте, где стояла его рота. Тем временем артиллеристы собрались у своих орудий, и капитан Цветков- рассказал им о нашей победе под Теруэлем. Это вызвало бурную радость. Комиссар Попов попросил разрешения у командира дивизиона дать несколько залпов по врагу. В тишине раздался звучный голос Миколы Савича:
— По фашистам — огонь!
Из орудий вырвалось алое пламя. Земля содрогнулась от страшного грохота, по горам прокатилось эхо дальних взрывов.
— Еще раз! — крикнул Цветков, и Микола Савич снова скомандовал:
— По фашистам — огонь!
Мы дали десять залпов в честь героев Теруэля. Артиллерия противника молчала, но с высот донеслась пулеметная пальба.
— Уж не поднял ли Пенья ребят в атаку! — сказал Ян Церинь.
Я позвонил Христо Добрину и спросил его, что там у них происходит.
— Противник нервничает,— ответил он. — И потому постреливает. А у нас все спокойно.
Но скоро и с нашей стороны ответили: затрещали пулеметы, защелкали винтовки. Радостная весть о взятии Теруэля с ураганной быстротой разнеслась по фронту.
Глава 8 НОВЫЙ ГОД
Новый, год батарея встретила на новых позициях под городом Пособланко. Дежурили Ка-роль Гечун и Христо Добрин, а мы с Борисом отдыхали в своей палатке. Когда стемнело, болгары пригласили нас на елку. Под «елочкой» — оливой, разукрашенной зажженными свечками, сидели артиллеристы, пили красное вино, пели песни. Пришли в гости из чешской и польской батареи с подарками: сигаретами, шерстяными носками, перчатками, носовыми платками — все это от польских эмигрантов в Париже. Пендрик с Мануэлем Зоро немного запоздали, зато сколько было радости, когда они сняли с машины целый котел ароматного кофе и оладьи с мандариновым вареньем. Наклонившись ко мне, Пендрик прошептал на ухо:
— Никому не рассказал?
— О чем?
— О козлятах.
Я чуть не рассмеялся.
— Что ты, никому ни слова.
— Спасибо, Анатол. Ты — человек. Дик, Янка, Август — тоже неплохие ребята. Когда-нибудь и я вам отплачу.
— Ерунда, вот разве двойную порцию оладьев... А это дело прошлое. С Новым годом, Пендрик! Может, он принесет нам победу.
— Может, принесет, а может, и нет,— вздохнул Пендрик.— Зоро считает, что нет.
— Да что ты прилип к нему? — не на шутку рассердился я.— Что ни слово — Зоро, Зоро...
Пендрик снова вздохнул.
— Хоть сегодня, Анатол, не ругай меня. Что ты хочешь: мы с Мануэлем живем в одном доме, часто видимся, много говорим... Ну, посмотри ты на него, чем он плох?
В этот вечер Мануэль Зоро и впрямь был чудесен. Он пел испанские песни, плясал, смеялся и шутил без умолку.
После полуночи приехал командир дивизиона, капитан Цветков. Он успел побывать у поляков и чехов, а теперь приехал поздравить нас с Новым годом.
Когда на ветвях оливы догорели последние свечи, мы перебрались к костру. Ночь была прохладная, сырая. По всему фронту стояла чуткая тишина. В окопах и с той и с другой стороны встречали Новый год. Когда у костра начался праздник разноязычных песен, комиссар Попов отозвал меня и Бориса.
— С вами хочет говорить капитан Цветков. Комиссар привел нас в свою палатку. Там сидели
Цветков и Савич. Цветков наполнил коньяком стаканы -и сказал:
— Товарищ Эндруп, товарищ Скулте, хочу выпить за вас, за то, чтоб вы всегда держались так же стойко, как во время недавнего окружения. Вы спасли нашу часть и воодушевили испанцев. Ваше здоровье!
Мы молча чокнулись. В холодную ночь коньяк был как огонь.
— За этот отважный поступок мы с товарищем Савичем и комиссаром Поповым решили предоставить вам десятидневный отпуск. Куда бы вы хотели съездить?
— Я никуда не поеду,— покачал головой Борис
— Нет, как раз вы-то и должны ехать, товарищ Энд-руп,— возразил Цветков.— Именно вы. Комиссар рассказал мне вашу щекотливую историю. Товарищ Энд-руп, ее нужно распутать, и по возможности скорее. Прошу прощения, что напоминаю об этом в праздничный вечер. Вы воспользуетесь своим отпуском и отправитесь в Альбесете, где находится штаб интербригад. Я даю письмо в отдел кадров. Узнайте, что еще можно сделать для скорейшего решения вашего дела.
— Хорошо,— глухо произнес Борис.— Я поеду.
— И вы, товарищ Скулте, поезжайте с ним за компанию,— продолжал Цветков.— Оттуда махнете в Валенсию на несколько дней, это недалеко. Потом — обратно.
— Спасибо, товарищ командир.
— Ну вот,— сказал Цветков.— На ночь остаюсь на батарее. С утра заедем в штаб дивизиона. Там оформим увольнительные, и мой шофер доставит вас в Альмадену. Так скорее доберетесь. Из Пособланко редко идут поезда.
— Да, да, пока на фронте затишье,— заметил Са-вич.— И не стесняйтесь, вы заслужили.
Борис все молчал. Я чувствовал: в нем с прежней силой поднимается беспокойство. Цветков наполнил стаканы. Мы выпили и вернулись к новогоднему костру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62