https://wodolei.ru/brands/Vegas-Glass/
— спросил я.
— Зачем ему теперь больница,— сказала стоявшая рядом женщина.— Мальчик мертв.
— Мы отнесем его к врачу.
— Уже поздно,— добавила вторая.
Все же мы подняли малыша и в сопровождении толпы зашагали к больнице. Мальчик в самом деле не подавал ни малейших признаков жизни. Из головки мне на руку стекала струйка крови и тут же застывала на солнце.
В больничном дворе было много народу. Люди плакали, стонали, ругались. У входа сестра бережно взяла у меня мальчика и ушла вместе с его матерью.
— Это уже двадцатый,— сказал нам старичок.— А во всем виноваты шпионы, пятая колонна. Стоит вам показаться, и они тут как тут. И всегда оно так.
Пока мы беседовали со стариком, женщины принесли нам воды в глиняных кувшинах и мыло. Смыв кровь с одежды и рук, мы собрались уходить. Старик снял шапку и приветливо простился с нами зашептали кругом.— Это интернационалисты...
Вернувшись на фабрику, мы узнали, что во время бомбежки ранило наблюдателя чешской батареи. Его тут же отправили в госпиталь.
— Тяжело ранили? — спросил я.
— Тяжело,— ответил Борис.— Воевать уж, видно, не придется.
— Даже пороха не понюхал, бедняга,— вздохнув, сказал Пендрик.
Весь день над Мадридом шли воздушные бои. Фашистские самолеты бомбили город, а на них обрушивались маленькие тупоносые истребители республиканцев. Один истребитель на наших глазах вспыхнул, как факел, и ринулся на землю. Мы с ужасом подумали о летчике. Но вдруг в синем небе распустился белый бутон — парашют.
Когда истребители скрылись, заговорила зенитная артиллерия. Воздух пестрел разрывами снарядов. Один из бомбовозов загорелся и рассыпался на куски. Сотни уст одновременно издали возглас радости. Кто знает, может, это был тот самый бомбовоз, который недавно сбросил смертоносный груз на Викальваро.
Как только закатилось солнце, воздушный бой затих, и наш дивизион отправился дальше. Когда колонна въехала на улицы Мадрида, над городом стояли густые сумерки. В Университетском городке и по берегам Мансанарес еще стрекотали пулеметы и глухо рвались ручные гранаты, где-тО ухала по временам дальнобойная артиллерия.
Наша колонна проехала к парку Рэтиро — месту тишины и уединения. Однако тишины там не было и в по-
мине. Повсюду зияли воронки от снарядов, сквозь густые заросли пышной растительности с переднего края доносились выстрелы.
Машины въехали в парк и выстроились вдоль густой аллеи, на берегу пруда, где красовался памятник Альфонсу XII из светлого мрамора. Как только расставили часовых, солдаты легли спать.
Мы с Борисом лежали у воды под раскидистым деревом. Сквозь плотный балдахин его листвы не видно было даже ярких южных звезд. Нам нужно было как следует выспаться — назавтра снова в путь, а может, уже завтра придется участвовать в бою. Но мысль о том, что мы наконец в Мадриде, в сердце Испании, разгоняла усталость и сон.
Земля под нами была теплая и твердая.
С берегов Мансанарес до нас доносились выстрелы и взрывы. Ночью они звучали устрашающе громко, не так, как днем. Казалось, бои идут совсем рядом, за аллеями парка. Но перестрелка продолжалась недолго. Через четверть часа все утихло, огромный город снова укрыла ночь.
На утренней поверке комиссар Попов сообщил, что командиры выехали на фронт ознакомиться с отведенным нам сектором обстрела. В сумерки дивизион направится к Эскориалу и примет участие в боях под городком Брунете, длящихся уже несколько дней без перерыва.
После поверки Борис, Дик и я с разрешения комиссара вместе с врачом в санитарной машине отправились в госпиталь навестить Яна Цериня.
На улицах Мадрида царило оживление. У станций метро широким потоком — туда и обратно — текла людская река. Громыхая, проносились желтые трамваи. С фронта ехали машины с ранеными, им навстречу шагали с песнями колонны солдат. Прохожие, торговцы, парикмахеры, утомленные женщины в очередях у магазинов приветствовали их поднятыми кулаками и криками:
Из дребезжащих трамваев высовывались девушки:
1 Вперед, ребята! Только вперед! (исп.)
В одну из станций метро угодила бомба. Пробив не особенно толстый потолок, она взорвалась внутри, образовав огромную воронку. Другая бомба упала у продовольственного магазина. Витрины, окна второго и даже третьего этажей были выбиты, осколки болтались на бумажных полосках. Бомбы упали совсем недавно, может, вчера. Об этом говорили еще не смытые пятна крови на тротуаре, хмурые лица женщин, их тревожные взгляды в небо.
Машина свернула с широкой, парадной магистрали и очутилась в лабиринте узеньких, невзрачных улиц. Шофер сбился с пути, и мы долго петляли в гуще домиков, двориков, оттуда тянуло плесенью, сыростью и оливковым маслом. Потом подъехали к громадной глиняной яме, изрытой пещерами. На дне ямы дымилась свалка, а на ступенях, спускавшихся к пещерам, играли полуголые дети и неподвижно сидели одетые в черное женщины. Видимо, здесь жили те, чьи дома были разрушены, или те, кто был не в состоянии платить за квартиру. Возможно, часть подземных жителей перебралась сюда пб доброй воле, считая, что тут им нечего бояться бомб и снарядов.
После долгих поисков нам удалось отыскать инфекционный госпиталь, расположенный на окраине. Однако никого, за исключением врача, к больному не пустили, поэтому нам с Борисом и Диком не оставалось ничего иного, как наблюдать за новой бомбежкой. Самолеты зашли с солнечной стороны, чтобы их было труднее заметить. Мадрид, словно раненный, завыл тысячью сирен. Загрохотали зенитки, послышались взрывы бомб. Земля задрожала в испуге, и я почувствовал, как у меня по спине забегали мурашки. Я подумал, что надо бы укрыться в убежище,— оно было при входе в госпиталь. Об этом же, наверное, подумали Борис, Дик и шофер санитарной машины. Но все продолжали стоять как вкопанные — никому не хотелось первому проявить малодушие — и, запрокинув головы, глядели в небо, где кружили черные птицы.
Совсем рядом ударили зенитки. Шум был настолько сильный, что заложило уши. На плоской крыше соседнего дома разместилась зенитная батарея. Вокруг был сложен вал из мешков с песком, за ним в синих комбинезонах размеренно двигались женщины-артиллеристы,
— Эй, вы, бегите в убежище! — кричал нам сторож, размахивая двустволкой.— Прибьет осколками!
— Хватит дурака валять,— произнес Борис.— Пошли!
Мы с Диком и шофером только этого и ждали, воздух так и гудел от осколков. Забравшись в укрытие, мы на слух следили за воздушным поединком. Вскоре к нам присоединился дивизионный врач.
— Передал привет вашему другу Цериню.
— Как он, выдержит? — спросил Борис.
— Конечно, выдержит,— ответил врач.— Но его положение очень серьезно.
Сирены прогудели отбой. Мы вышли из убежища и поехали обратно в парк Рэтиро.
На одном из перекрестков у баррикады машину остановили двое милиционеров.
— Вы мобилизованы на вывоз жертв воздушного налета! — сказал один из них тоном, не допускающим возражения.
Врач пытался было возразить, но безуспешно. Милиционеры уже забрались в машины, и мы, истошно сигналя, на большой скорости полетели по улицам Мадрида. Наконец шофер затормозил. Мы вышли из машины. На тротуаре, рядом с булочной, лежало несколько женских трупов. Поодаль на асфальте валялась собака без хвоста. Оторванный хвост болтался на трамвайных проводах.
Под треск и скрежет битого стекла мы быстро подняли трупы и перенесли их в машины вместе с пустыми кошелками из пальмовых листьев. В одной кошелке лежала кукла, закрывавшая и открывавшая глаза, совсем как живая.
«Где теперь ее маленькая хозяйка? — подумал я.— Может, в больнице. Ведь сначала подбирают раненых, а уж потом убитых. Каково ей будет теперь без мамы и без этой куклы, удивленно хлопающей глазами. Хорошо, что ты сейчас в безопасности, мой малыш. Хорошо, что у тебя над головой пока еще не кружат хищные птицы...»
Санитарная машина подкатила к моргу, устроенному в гараже фешенебельной гостиницы. У входа на перевернутом вверх дном ведре неподвижно сидел седой старик. Его глаза беспрестанно мигали, а морщинистые руки часто вздрагивали.
— Открывай! — крикнул ему милиционер, выпрыгнув из кабины.
Старик поднял голову и глянул диким, исступленным взглядом. Потом бросился к двери, встал перед нею и, потрясая кулаками, закричал:
— Не отдам! Не отдам! Тут мои дети. Не позволю вам увозить их. Убирайтесь, я не позволю! — сказал милиционер, но я и сам сообразил, что перед нами сумасшедший.— Он всегда тут торчит. Родные его погибли, и он помешался.
— Вы не смеете! Это все мои дети,— плача, лепетал старик, когда милиционер распахнул дверь гаража. Теперь он уже не кричал, а взвизгивал, словно смертельно раненный зверек.— Здесь мои дети! Не входите! Вы разбудите их...
Цементный пол, застланный брезентом, был сплошь завален обезображенными трупами. Если бы не стойкий запах бензина и масел, оставшийся от прежних времен, я бы, наверное, не выдержал. Как только мы вынесли и уложили на брезент привезенные трупы, я кинулся во двор глотнуть свежего воздуха. Сумасшедший старик сидел на ведре и горько плакал.
Мы сели в машину. Дик весь передернулся от ужаса и отвращения.
— Кошмар! — произнес он.
— В первый раз вижу такое,— сказал Борис.
Я не нашел слов и промолчал. Второй милиционер, ехавший с нами, рассказывал:
— Это наш районный морг. А старик работал раньше сторожем в гараже. Через день-другой мы всех похороним. Но сначала нужно разыскать родных, разместить сироток в детские сады. Мадрид переживает трудное время, товарищи. Вся республика переживает трудные дни. Спасибо за помощь!
На перекрестке улицы, у баррикад, милиционеры сошли, и мы молча поехали в Рэтиро. Все, что мы увидели и услышали, тяжелым камнем легло на сердце. На улице Алкала у кафе машина остановилась.
— Жажда одолела,— сказал, вылезая, врач.— Пойдемте что-нибудь выпьем.
Постепенно улицы оживали после недавней бомбежки. В кафе у стойки толпились солдаты. Вдоль сверкавших зеркалами стен за мраморными столиками сидели разодетые парни с накрашенными девками. Публичные дома в Мадриде были закрыты, и весь живой товар перекочевал в кафе и рестораны.
— Надо бы вымыться,— сказал врач.
Я взглянул на свои руки. Они были в крови.
Мы отправились в уборную и долго чистились, отмывались, словно желая смыть память о виденных кошмарах.
Зеркальные стены кафе*были обклеены разноцветными бумажными полосками — на случай бомбежки. И на каждой стене — огромный бокал и соломинка из тех же полосок. На потолке тихо жужжал вентилятор, создавая ощущение сквозняка.
Мы заказали жареного миндаля и аперитив с газированной водой на льду. Миндаль был подан на серебряной тарелочке, завернутый в белоснежные салфетки — чтобы не остыл. Сверху миндаль был припушен соленой пудрой.
Все говорило о недавней роскоши, богатых традициях этого заведения и прежде всего сам официант в белом смокинге.
— Почему этих лощеных господ не гонят в окопы? — возмущался Дик, посматривая на франтоватых молодых людей в зеркальном углу.
При этих словах в потолок стрельнула пробка шампанского. Франтоватые молодые люди, наполнив длинные хрустальные бокалы шампанским, поднялись, молча чокнулись и выпили.
— Мадрид скорбит и борется,— сказал Борис,— а эти стреляют пробками шампанского.
— Может, они салютуют в честь павших товарищей,— пошутил я.
Борис усмехнулся.
— Нет, друзья, павших поминают не с бокалом шампанского в руке. Даю голову на отсечение, что эти субчики из пятой колонны.
— Карамба! — воскликнул Дик.— Меня тошнит, пошли отсюда!
Мы допили свой аперитив, Дик высыпал в карман оставшийся миндаль, и мы вышли на душную улицу.
Комиссар Попов отругал нас за опоздание, но, узнав, почему задержались, смягчился.
— Будьте готовы,— сказал он.— Вечером едем на фронт.
— Куда? — спросил Борис.
— В Эскориал.
— А далеко от Мадрида? — поинтересовался Дик.
— Напрямую пятьдесят километров на северо-запад.
Но дорога местами в руках противника, так что придется петлять.
Комиссар повел нас в штаб, где командир дивизионного наблюдательного пункта Максимов с капитаном Цветковым штудировали карту. Широкое, добродушное лицо Цветкова было серьезно, русые, выгоревшие на солнце волосы спадали на лоб, и он их то и дело отбрасывал назад. Выпрямившись, он сказал своим чистым, звучным русским языком:
— Товарищ Максимов, раздайте наблюдателям болгарской батареи карты.— Потом обернулся к Попову.— Ваша батарея впредь именуется третьей. Первая — чешская, вторая — польская; ваша, болгарская,— третья. Штаб дивизиона разместится в монастыре Сан-Лоренсо вблизи Эскориала. Вы отыскали на карте? — спросил он.— Вот здесь Эскориал, а рядом Сан-Лоренсо. Там же разместятся склады боеприпасов, медпункт, обоз и кухня.
— Разрешите пригласить командира батареи? — сказал Попов.
— Не надо,— ответил Цветков.— Товарищ Савич в курсе дела. Мой командный пункт,— продолжал он,— расположен рядом с наблюдательным пунктом вашей батареи в шести километрах на юго-запад от Сан-Лоренсо, на высоте 1030. Батареи будут размещены по фронту Эскориал — Вальдеморильское шоссе, вблизи поселка Робледо. Боевая задача дивизиона — обеспечить правый фланг операции под Брунете, не дать противнику сконцентрировать силы для контрудара.
— Ясно,— произнес Попов, отмечая на карте.
Мне тоже все казалось ясным. Я смотрел на топографические знаки и рисовал в своем воображении место предстоящего сражения: всхолмленное Кастильское плоскогорье; густая сеть обмелевших речек в выжженной степи, синевшая, словно вены на морщинистой руке старца; скудные островки зелени; отвесные черные кручи, днем дышащие адским зноем... Наконец мой взгляд остановился на одной из вершин Гвадаррамы, куда, карабкаясь по скалам, петляя по узеньким тропкам над пропастями, придется нам подняться, волоча на себе ящики с оптикой, штативы, планшетки, бинокли и оружие. Все это осложняло и затрудняло выполнение ясного, немногословного приказа.
Глава 4 В ОГНЕ
Как только солнце скрылось за крышами Мадрида, мы покинули тенистые аллеи парка Рэтиро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
— Зачем ему теперь больница,— сказала стоявшая рядом женщина.— Мальчик мертв.
— Мы отнесем его к врачу.
— Уже поздно,— добавила вторая.
Все же мы подняли малыша и в сопровождении толпы зашагали к больнице. Мальчик в самом деле не подавал ни малейших признаков жизни. Из головки мне на руку стекала струйка крови и тут же застывала на солнце.
В больничном дворе было много народу. Люди плакали, стонали, ругались. У входа сестра бережно взяла у меня мальчика и ушла вместе с его матерью.
— Это уже двадцатый,— сказал нам старичок.— А во всем виноваты шпионы, пятая колонна. Стоит вам показаться, и они тут как тут. И всегда оно так.
Пока мы беседовали со стариком, женщины принесли нам воды в глиняных кувшинах и мыло. Смыв кровь с одежды и рук, мы собрались уходить. Старик снял шапку и приветливо простился с нами зашептали кругом.— Это интернационалисты...
Вернувшись на фабрику, мы узнали, что во время бомбежки ранило наблюдателя чешской батареи. Его тут же отправили в госпиталь.
— Тяжело ранили? — спросил я.
— Тяжело,— ответил Борис.— Воевать уж, видно, не придется.
— Даже пороха не понюхал, бедняга,— вздохнув, сказал Пендрик.
Весь день над Мадридом шли воздушные бои. Фашистские самолеты бомбили город, а на них обрушивались маленькие тупоносые истребители республиканцев. Один истребитель на наших глазах вспыхнул, как факел, и ринулся на землю. Мы с ужасом подумали о летчике. Но вдруг в синем небе распустился белый бутон — парашют.
Когда истребители скрылись, заговорила зенитная артиллерия. Воздух пестрел разрывами снарядов. Один из бомбовозов загорелся и рассыпался на куски. Сотни уст одновременно издали возглас радости. Кто знает, может, это был тот самый бомбовоз, который недавно сбросил смертоносный груз на Викальваро.
Как только закатилось солнце, воздушный бой затих, и наш дивизион отправился дальше. Когда колонна въехала на улицы Мадрида, над городом стояли густые сумерки. В Университетском городке и по берегам Мансанарес еще стрекотали пулеметы и глухо рвались ручные гранаты, где-тО ухала по временам дальнобойная артиллерия.
Наша колонна проехала к парку Рэтиро — месту тишины и уединения. Однако тишины там не было и в по-
мине. Повсюду зияли воронки от снарядов, сквозь густые заросли пышной растительности с переднего края доносились выстрелы.
Машины въехали в парк и выстроились вдоль густой аллеи, на берегу пруда, где красовался памятник Альфонсу XII из светлого мрамора. Как только расставили часовых, солдаты легли спать.
Мы с Борисом лежали у воды под раскидистым деревом. Сквозь плотный балдахин его листвы не видно было даже ярких южных звезд. Нам нужно было как следует выспаться — назавтра снова в путь, а может, уже завтра придется участвовать в бою. Но мысль о том, что мы наконец в Мадриде, в сердце Испании, разгоняла усталость и сон.
Земля под нами была теплая и твердая.
С берегов Мансанарес до нас доносились выстрелы и взрывы. Ночью они звучали устрашающе громко, не так, как днем. Казалось, бои идут совсем рядом, за аллеями парка. Но перестрелка продолжалась недолго. Через четверть часа все утихло, огромный город снова укрыла ночь.
На утренней поверке комиссар Попов сообщил, что командиры выехали на фронт ознакомиться с отведенным нам сектором обстрела. В сумерки дивизион направится к Эскориалу и примет участие в боях под городком Брунете, длящихся уже несколько дней без перерыва.
После поверки Борис, Дик и я с разрешения комиссара вместе с врачом в санитарной машине отправились в госпиталь навестить Яна Цериня.
На улицах Мадрида царило оживление. У станций метро широким потоком — туда и обратно — текла людская река. Громыхая, проносились желтые трамваи. С фронта ехали машины с ранеными, им навстречу шагали с песнями колонны солдат. Прохожие, торговцы, парикмахеры, утомленные женщины в очередях у магазинов приветствовали их поднятыми кулаками и криками:
Из дребезжащих трамваев высовывались девушки:
1 Вперед, ребята! Только вперед! (исп.)
В одну из станций метро угодила бомба. Пробив не особенно толстый потолок, она взорвалась внутри, образовав огромную воронку. Другая бомба упала у продовольственного магазина. Витрины, окна второго и даже третьего этажей были выбиты, осколки болтались на бумажных полосках. Бомбы упали совсем недавно, может, вчера. Об этом говорили еще не смытые пятна крови на тротуаре, хмурые лица женщин, их тревожные взгляды в небо.
Машина свернула с широкой, парадной магистрали и очутилась в лабиринте узеньких, невзрачных улиц. Шофер сбился с пути, и мы долго петляли в гуще домиков, двориков, оттуда тянуло плесенью, сыростью и оливковым маслом. Потом подъехали к громадной глиняной яме, изрытой пещерами. На дне ямы дымилась свалка, а на ступенях, спускавшихся к пещерам, играли полуголые дети и неподвижно сидели одетые в черное женщины. Видимо, здесь жили те, чьи дома были разрушены, или те, кто был не в состоянии платить за квартиру. Возможно, часть подземных жителей перебралась сюда пб доброй воле, считая, что тут им нечего бояться бомб и снарядов.
После долгих поисков нам удалось отыскать инфекционный госпиталь, расположенный на окраине. Однако никого, за исключением врача, к больному не пустили, поэтому нам с Борисом и Диком не оставалось ничего иного, как наблюдать за новой бомбежкой. Самолеты зашли с солнечной стороны, чтобы их было труднее заметить. Мадрид, словно раненный, завыл тысячью сирен. Загрохотали зенитки, послышались взрывы бомб. Земля задрожала в испуге, и я почувствовал, как у меня по спине забегали мурашки. Я подумал, что надо бы укрыться в убежище,— оно было при входе в госпиталь. Об этом же, наверное, подумали Борис, Дик и шофер санитарной машины. Но все продолжали стоять как вкопанные — никому не хотелось первому проявить малодушие — и, запрокинув головы, глядели в небо, где кружили черные птицы.
Совсем рядом ударили зенитки. Шум был настолько сильный, что заложило уши. На плоской крыше соседнего дома разместилась зенитная батарея. Вокруг был сложен вал из мешков с песком, за ним в синих комбинезонах размеренно двигались женщины-артиллеристы,
— Эй, вы, бегите в убежище! — кричал нам сторож, размахивая двустволкой.— Прибьет осколками!
— Хватит дурака валять,— произнес Борис.— Пошли!
Мы с Диком и шофером только этого и ждали, воздух так и гудел от осколков. Забравшись в укрытие, мы на слух следили за воздушным поединком. Вскоре к нам присоединился дивизионный врач.
— Передал привет вашему другу Цериню.
— Как он, выдержит? — спросил Борис.
— Конечно, выдержит,— ответил врач.— Но его положение очень серьезно.
Сирены прогудели отбой. Мы вышли из убежища и поехали обратно в парк Рэтиро.
На одном из перекрестков у баррикады машину остановили двое милиционеров.
— Вы мобилизованы на вывоз жертв воздушного налета! — сказал один из них тоном, не допускающим возражения.
Врач пытался было возразить, но безуспешно. Милиционеры уже забрались в машины, и мы, истошно сигналя, на большой скорости полетели по улицам Мадрида. Наконец шофер затормозил. Мы вышли из машины. На тротуаре, рядом с булочной, лежало несколько женских трупов. Поодаль на асфальте валялась собака без хвоста. Оторванный хвост болтался на трамвайных проводах.
Под треск и скрежет битого стекла мы быстро подняли трупы и перенесли их в машины вместе с пустыми кошелками из пальмовых листьев. В одной кошелке лежала кукла, закрывавшая и открывавшая глаза, совсем как живая.
«Где теперь ее маленькая хозяйка? — подумал я.— Может, в больнице. Ведь сначала подбирают раненых, а уж потом убитых. Каково ей будет теперь без мамы и без этой куклы, удивленно хлопающей глазами. Хорошо, что ты сейчас в безопасности, мой малыш. Хорошо, что у тебя над головой пока еще не кружат хищные птицы...»
Санитарная машина подкатила к моргу, устроенному в гараже фешенебельной гостиницы. У входа на перевернутом вверх дном ведре неподвижно сидел седой старик. Его глаза беспрестанно мигали, а морщинистые руки часто вздрагивали.
— Открывай! — крикнул ему милиционер, выпрыгнув из кабины.
Старик поднял голову и глянул диким, исступленным взглядом. Потом бросился к двери, встал перед нею и, потрясая кулаками, закричал:
— Не отдам! Не отдам! Тут мои дети. Не позволю вам увозить их. Убирайтесь, я не позволю! — сказал милиционер, но я и сам сообразил, что перед нами сумасшедший.— Он всегда тут торчит. Родные его погибли, и он помешался.
— Вы не смеете! Это все мои дети,— плача, лепетал старик, когда милиционер распахнул дверь гаража. Теперь он уже не кричал, а взвизгивал, словно смертельно раненный зверек.— Здесь мои дети! Не входите! Вы разбудите их...
Цементный пол, застланный брезентом, был сплошь завален обезображенными трупами. Если бы не стойкий запах бензина и масел, оставшийся от прежних времен, я бы, наверное, не выдержал. Как только мы вынесли и уложили на брезент привезенные трупы, я кинулся во двор глотнуть свежего воздуха. Сумасшедший старик сидел на ведре и горько плакал.
Мы сели в машину. Дик весь передернулся от ужаса и отвращения.
— Кошмар! — произнес он.
— В первый раз вижу такое,— сказал Борис.
Я не нашел слов и промолчал. Второй милиционер, ехавший с нами, рассказывал:
— Это наш районный морг. А старик работал раньше сторожем в гараже. Через день-другой мы всех похороним. Но сначала нужно разыскать родных, разместить сироток в детские сады. Мадрид переживает трудное время, товарищи. Вся республика переживает трудные дни. Спасибо за помощь!
На перекрестке улицы, у баррикад, милиционеры сошли, и мы молча поехали в Рэтиро. Все, что мы увидели и услышали, тяжелым камнем легло на сердце. На улице Алкала у кафе машина остановилась.
— Жажда одолела,— сказал, вылезая, врач.— Пойдемте что-нибудь выпьем.
Постепенно улицы оживали после недавней бомбежки. В кафе у стойки толпились солдаты. Вдоль сверкавших зеркалами стен за мраморными столиками сидели разодетые парни с накрашенными девками. Публичные дома в Мадриде были закрыты, и весь живой товар перекочевал в кафе и рестораны.
— Надо бы вымыться,— сказал врач.
Я взглянул на свои руки. Они были в крови.
Мы отправились в уборную и долго чистились, отмывались, словно желая смыть память о виденных кошмарах.
Зеркальные стены кафе*были обклеены разноцветными бумажными полосками — на случай бомбежки. И на каждой стене — огромный бокал и соломинка из тех же полосок. На потолке тихо жужжал вентилятор, создавая ощущение сквозняка.
Мы заказали жареного миндаля и аперитив с газированной водой на льду. Миндаль был подан на серебряной тарелочке, завернутый в белоснежные салфетки — чтобы не остыл. Сверху миндаль был припушен соленой пудрой.
Все говорило о недавней роскоши, богатых традициях этого заведения и прежде всего сам официант в белом смокинге.
— Почему этих лощеных господ не гонят в окопы? — возмущался Дик, посматривая на франтоватых молодых людей в зеркальном углу.
При этих словах в потолок стрельнула пробка шампанского. Франтоватые молодые люди, наполнив длинные хрустальные бокалы шампанским, поднялись, молча чокнулись и выпили.
— Мадрид скорбит и борется,— сказал Борис,— а эти стреляют пробками шампанского.
— Может, они салютуют в честь павших товарищей,— пошутил я.
Борис усмехнулся.
— Нет, друзья, павших поминают не с бокалом шампанского в руке. Даю голову на отсечение, что эти субчики из пятой колонны.
— Карамба! — воскликнул Дик.— Меня тошнит, пошли отсюда!
Мы допили свой аперитив, Дик высыпал в карман оставшийся миндаль, и мы вышли на душную улицу.
Комиссар Попов отругал нас за опоздание, но, узнав, почему задержались, смягчился.
— Будьте готовы,— сказал он.— Вечером едем на фронт.
— Куда? — спросил Борис.
— В Эскориал.
— А далеко от Мадрида? — поинтересовался Дик.
— Напрямую пятьдесят километров на северо-запад.
Но дорога местами в руках противника, так что придется петлять.
Комиссар повел нас в штаб, где командир дивизионного наблюдательного пункта Максимов с капитаном Цветковым штудировали карту. Широкое, добродушное лицо Цветкова было серьезно, русые, выгоревшие на солнце волосы спадали на лоб, и он их то и дело отбрасывал назад. Выпрямившись, он сказал своим чистым, звучным русским языком:
— Товарищ Максимов, раздайте наблюдателям болгарской батареи карты.— Потом обернулся к Попову.— Ваша батарея впредь именуется третьей. Первая — чешская, вторая — польская; ваша, болгарская,— третья. Штаб дивизиона разместится в монастыре Сан-Лоренсо вблизи Эскориала. Вы отыскали на карте? — спросил он.— Вот здесь Эскориал, а рядом Сан-Лоренсо. Там же разместятся склады боеприпасов, медпункт, обоз и кухня.
— Разрешите пригласить командира батареи? — сказал Попов.
— Не надо,— ответил Цветков.— Товарищ Савич в курсе дела. Мой командный пункт,— продолжал он,— расположен рядом с наблюдательным пунктом вашей батареи в шести километрах на юго-запад от Сан-Лоренсо, на высоте 1030. Батареи будут размещены по фронту Эскориал — Вальдеморильское шоссе, вблизи поселка Робледо. Боевая задача дивизиона — обеспечить правый фланг операции под Брунете, не дать противнику сконцентрировать силы для контрудара.
— Ясно,— произнес Попов, отмечая на карте.
Мне тоже все казалось ясным. Я смотрел на топографические знаки и рисовал в своем воображении место предстоящего сражения: всхолмленное Кастильское плоскогорье; густая сеть обмелевших речек в выжженной степи, синевшая, словно вены на морщинистой руке старца; скудные островки зелени; отвесные черные кручи, днем дышащие адским зноем... Наконец мой взгляд остановился на одной из вершин Гвадаррамы, куда, карабкаясь по скалам, петляя по узеньким тропкам над пропастями, придется нам подняться, волоча на себе ящики с оптикой, штативы, планшетки, бинокли и оружие. Все это осложняло и затрудняло выполнение ясного, немногословного приказа.
Глава 4 В ОГНЕ
Как только солнце скрылось за крышами Мадрида, мы покинули тенистые аллеи парка Рэтиро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62