веревка была на шее белотелой женщины, на вокзал прибежал Войкан, в сарае выл запертый Мича. У Ненада трещала голова, он судорожно передергивался, неподвижно уставившись в темноту. В дальнем углу теплушки слабым желтым пламенем, едва озаряя мрак, горела свеча. Рядом с ней вырисовывалось склоненное над книгой лицо, заросшее косматой бородой... Ненад тщетно боролся со сном, и когда глаза его слипались, ему под громкий стук колес казалось, что путешествие, начиная с бегства из Белграда, длится непрерывно и все в той же теплушке; год, проведенный в Нише, был только сном, в действительности его не существовало, а вот стук колес, кислый запах вагона, сонные головы, которые кивают одновременно, будто они связаны, ночной мрак, непрерывное движение — это и есть действительность. Но через мгновение ему казалось обратное: путешествие только сон, и он вот-вот проснется в Нише, в маленькой тесной комнате, на своей подушке.
Они надеялись, что утро застанет их далеко за Вране. Когда Ненад проснулся, поезд стоял на маленькой сельской станции. Вокруг мокрых полей тянулись синие горы, закрывающие горизонт. Солнце еще не всходило. Перед теплушкой разговаривали мужчины — штатские и солдаты. В утренней тишине голоса их звучали необычайно четко и звонко.
— Где мы?
Ясна вздохнула.
— Под Грделицей. Спи.
Тишина убаюкивала, и Ненад снова заснул.
В Грделице было большое оживление. На станции стоял еще один поезд. Вдоль вагонов бегали, переговариваясь, люди; другие толпились у станционного здания, перед дверями телеграфа. Сквозь влажные испарения земли солнце светило так тускло, что на него можно
было смотреть без боли в глазах. На груде ящиков сидел солдат и снимал с винтовки ремень. Потом зашвырнул винтовку за ящики, а ремнем опоясал шинель. Делал он это спокойно, в косматой бороде торчал окурок цигарки. Вокруг колонки шумел народ, сражаясь за воду, которую нельзя было пить,— так от нее воняло серой. Железо скрипело, фляжки и котелки гремели, вода брызгала, ноги тонули в луже; послышался крик — кто-то разбил бутылку о чугунную колонку. Над всей этой мелочной суетой, над этими двумя маленькими поездами, похожими на заржавелых змей, над беспорядочно кишевшими крохотными людьми простиралось небо, дышавшее испарениями земли, сквозь мягкую влажность которых доносился глухой рокот канонады. Бабушка тяжело дышала в темном углу теплушки. Ясна услышала хрипение: так дышит человек, когда ему не хватает воздуха,— с трудом, раскрыв рот.
— Мама, мама...
— Ничего... не бойся... водички мне...
Женщина-соседка протянула свою бутылку: вода
была теплая, противная. Бабушке стало только хуже. Ненад схватил пустой глиняный кувшин. Один из солдат перенес его через тюки, скорченные ноги спавших, ящики; другой, подхватив под мышки, спустил из вагона на землю. Ненад побежал. Тщетно старался он пробиться к воде. За стоявшими вплотную спинами непрерывно пищала ручка насоса. Ненад стал протискиваться между ног. Вода текла по земле. Огромный сапог опустился Ненаду на ногу. Он вскрикнул. Чья-то рука его оттолкнула; он снова очутился за кольцом людей, окруживших колонку. Тут метрах в пятидесяти, по другую сторону пути Ненад заметил круглый каменный колодец с воротом. Три или четыре человека черпали воду. Он перебежал путь, обойдя поезда. Человек, который в тот момент наполнял свою фляжку, угрюмый, пожилой крестьянин, говорил:
— Оба поезда не успеют пройти. Если болгары дошли туда, а говорят — они уже там, то к ночи будут у моста. А займут мост, одна бомба — и готово дело. Мы не проедем Вране.
— Нас вернут, вот что будет.
— Если б знать, какой тронется раньше,— сказал третий.
— И ты за водой, а? Держи, держи прямо.— Угрюмый крестьянин стал наливать воду в кувшин Ненада.
Вода широкой струей лилась из ведра, переливаясь через горлышко на коченеющие руки Ненада. Со станции доносился сдержанный, монотонный гул голосов, словно жужжание пчелиного роя на солнышке. И вдруг этот гул перешел в поток возбужденных возгласов, который, быстро разрастаясь, заполнил все пространство неба над станцией. Крестьянин опрокинул ведро, схватил свою сумку и кинулся через поле. За ним второй. Ненад испугался: он может остаться один, опоздать. На насыпи около поезда суетились люди, карабкались в вагоны, кричали. Ненад тоже побежал. Но от страха, что не угонится за другими, ноги у него отяжелели, он спотыкался о старые железнодорожные шпалы, валявшиеся около станции; у него перехватило дыхание, он отстал и начал кричать, сам не зная что.
Угрюмый крестьянин обернулся, подождал Ненада, схватил его за руку и потащил за собой. В этой спешке Ненад совсем забыл, что, идя к колодцу, пересек полотно, оставив свой поезд по ту сторону станции. И на бегу, запыхавшись, он затуманенным взором оглядывал длинный ряд стоявших перед ним вагонов, отыскивая свою теплушку. Полураздвинутые двери одной из них показались ему знакомыми. Он вырвался от крестьянина, который и сам, толкаясь среди беженцев, искал свой вагон. Ненад едва доставал до высокого вагона. Он сначала поднял кувшин, потом и сам стал карабкаться, но не на что было поставить ногу. Пока он так мучился, кто-то схватил его за пальтишко и подтянул кверху. Повиснув на мгновение в воздухе, он был неприятно поражен: перед ним расстилались поля, окаймленные синевато-коричневыми горами... Он похолодел — все это было ему незнакомо. Когда он недавно вылезал из вагона, перед ним было станционное здание... Он стал вырываться из рук, которые поставили его на пол в вагоне.
— Я ошибся, ошибся, пожалуйста, спустите меня.
Он попытался соскочить. Поезд уже двигался. Несколько рук удержали его у самого края дверей, мимо которых медленно поплыли телеграфные столбы, деревья, разбитые и почернелые от сажи окна железнодорожного депо; водокачка со своим висячим металлическим хоботом, из которого еще стекала струйкой вода, проползла совсем рядом с теплушкой, и Ненада слегка обрызгало. Он отпрянул и прижался к каким-то вещам, а по лицу его потекли горячие слезы. Он их не вытирал,
не всхлипывал: он страдал от гнетущего чувства заброшенности и одиночества. Чья-то рука коснулась его головы. Мягкая теплота согрела Ненада; он встрепенулся.
— Не плачь. Может быть, ты только ошибся вагоном,— послышался приятный голос, который старался перекричать стук колес.
Ненад поднял глаза: перед ним была молодая женщина в темно-зеленом зимнем пальто, сильно измятом.
— Нет, я перебрался через пути, когда побежал за водой, наш поезд остался по ту сторону станции...
Незнакомая женщина села рядом с ним и взяла за руки. Успокаивая его, сказала, что будет о нем заботиться, пока он не найдет своих. Вон там в сторонке на тюке сидит ее дочка. Он останется с ними.
— Не бойся.— И она ласково сжала ему руку.
— О, я не боюсь, я ни капельки не боюсь за себя... я уже большой... мне жаль, я не знаю...— Он всхлипнул.— Как Ясна будет беспокоиться, если бы вы знали, как Ясна будет беспокоиться! Что она будет делать без меня? А бабушке стало хуже... Теперь Ясна одна с ней.— Он помолчал.— Ах, помогите мне вернуться.
— Да нет же, я уверена, что ты просто ошибся вагоном. Увидишь. Как только остановимся на первой станции, будем их окликать по вагонам и найдем. Не плачь, не плачь, голубчик.
В этом разговоре приняла участие вся теплушка. Мужчины делали разные замечания, женщины крепче прижимали к себе детей. С высоты тюка маленькая девочка широко открытыми, ясными голубыми глазами глядела на заплаканного мальчика, которого ее мать утешала. Сам Ненад ничего не видел. Он ежеминутно ждал, что поезд остановится. Может быть, и вправду он ошибся вагоном. Он так горячо этого желал, что уже начал верить. Каждый раз, когда ему казалось, что поезд замедляет ход, он замирал от напряженного ожидания. Наконец, утомленный слезами и волнением, он затих. Без слез, без мыслей смотрел он на пробегающие мимо все более крутые склоны полей, желтое жнивье, леса, рдеющие осенними листьями, синие горы, которые расступались перед поездом и смыкались за ним или долго ему сопутствовали, потом отставали, сворачивали и исчезали за другими, которые все приближались, превращаясь в узкое ущелье. На какой-то глухой станции поезд остановился, но не успел Ненад понять это, как он снова двинулся. Местность была пустынная. За все время пути Ненад не увидел ни одного человека, ни даже скотины.
Время сначала шло медленно, потом все быстрее. Женщины уже развязывали узелки с едой, когда теснина начала раздвигаться. Скоро она осталась позади. Волнистые поля, темно-зеленые и светло-зеленые, а то и совсем желтые, все время плавно поднимались вверх и вдали переходили в покрытые лесом зеленовато-сизые холмы, за которыми, уже на. самом горизонте, в дымке прекрасного осеннего дня виднелись прозрачные фиолетовые вершины далеких гор. В густой зелени мелькали белые кубики разбросанных крестьянских домиков.
Вдруг поезд резко затормозил. Всех качнуло вперед, один из стоявших мужчин едва удержался на ногах, маленькая белокурая девочка скатилась с тюка на колени матери. Снаружи доносилось резкое шипение сильно сгущенного пара и пронзительный скрежет тормозов. Теплушки вздрогнули, будто живые. Наконец, остановились как вкопанные. В глубокой тишине полей слышно было только отрывистое и тревожное пыхтение паровоза. Все бросились к дверям, Ненада сдавили. Когда ему удалось вывернуться и выглянуть, он увидел, что по насыпи бежали взволнованные солдаты, штатские, а из теплушек выскакивали и присоединялись к ним все новые и новые люди. От паровоза доносился глухой гул голосов.
— Мост! — отрывисто выкрикнул чей-то голос.
И другой:
— Какой мост?
— У Вране.
— Опоздали...
Какая-то женщина стала креститься; потом расплакалась. Солдаты из отряда, который, по-видимому, и остановил поезд, взбирались на паровоз и в первую теплушку. Стволы винтовок торчали во все стороны. Ненад тихонько протиснулся, ухватился за железный засов, соскользнул на насыпь и бросился бежать.
— Ясна! Ясна!..
Он задерживался перед каждой теплушкой ровно настолько, чтобы выкрикнуть в открытые двери имя матери. В общей сутолоке его не замечали, толкали, наступали на ноги. Он глотал слезы и кричал все громче:
— Ясна! Ясна!..
Он добежал до последнего вагона, повернулся и вне себя кинулся обратно. Промчался мимо вагона, где была незнакомая женщина, которая его звала. В это время неизвестно почему людей охватила внезапная паника. Через мгновение на насыпи никого не осталось, и поезд дал задний ход. Ненад попытался ухватиться за теплушку, но от движения колес и воздуха, ударявшего в лицо, у него закружилась голова. Он потерял равновесие и с узкой тропинки свалился в глубокую канаву, заросшую высоким камышом, который совсем его скрыл. Одно мгновение он ничего не видел сквозь сухие листья, кроме ясного, лазурного неба. Потом вскочил и вскарабкался на насыпь. Поезд был уже далеко. Ненад побежал со всех ног по шпалам. Поезд все удалялся. Толкавший его паровоз быстро уменьшался и, наконец, стал совсем крохотным. Ветер еще раз донес его учащенное пыхтение, а потом он исчез за поворотом, а на всю долину сразу легла глубокая тишина. Ненад остановился: перед ним и позади него тянулось пустое железнодорожное полотно, по которому убегали рельсы, сверкавшие вдали, как лучи; в тиши полей мелодично гудели телеграфные провода. Плакать Ненад не мог; он открыл рот, но никакого звука не последовало. Обезумев от страха, он снова побежал по шпалам.
Скоро ему стало нечем дышать. Он пошел шагом. Время тянулось крайне медленно. Ненад почувствовал боль в голенях и в паху. Он продолжал шагать. А рельсы как будто уходили в бесконечность. Ненаду казалось, что он в пустыне. Он выбился из сил. Поминутно спотыкался. Наконец, совсем изнемог. Упал ничком, закрыл лицо руками и заплакал. Пройдет поезд и раздавит его... или он просто умрет... его обнаружит патруль при обходе. Ненад даже представляет себе патруль. И в этом патруле Мича. А в сторонке плачет Войкан, держа на доводу Мусу. Муса начинает выть. «Уведи ты этого пса,— кричит Мича,— с Ясны довольно и того, что она увидит труп своего сына». Ненаду стало жарко, по спине побежали мурашки. Переживания его были страшны и мучительны. «Но я не умер, не умер! Стоит только пошевельнуть пальцем, чтобы убедиться...» Но ни одним пальцем пошевельнуть он не мог.
Муса бежал по линии, ощетинившись, с оборванной веревкой на шее. Веревка тащилась по грязи и была вся измазана. Ненад удивлялся, как он может видеть Мусу, раз он лицом уткнулся в землю. Но он видел и то, что было за ним, и над ним, и по сторонам. Снова
голая женщина подбирала свои волосы, смотрясь в зеркало. Когда она обернулась, Ненад увидел Ясну. Она была сердита. От стыда Ненад спрятался в камышах. По насыпи грохотал поезд. Ненад хотел бежать — ноги не двигались, хотел крикнуть — не было голоса.
СУРДУЛИЦА. 1915 ГОД
Когда Ненад проснулся, солнце уже касалось горного хребта. Холод проникал под пальтишко. Он встал с трудом: онемели конечности. По обе стороны пути на поля ложились тени, рощи на склонах гор казались совсем черными, как огромные чернильные пятна. С тенистых долин поднимался вечерний туман. И только круглые вершины, покрытые дубовым лесом в осеннем уборе, горели желтым пламенем в последних лучах заходящего солнца. Ненад пришел в себя и, испугавшись, что так долго проспал, снова побежал по шпалам. Теперь он чувствовал невыносимый голод. Понял, что далеко идти не сможет. Слабость от пустоты в желудке заставила его сесть. Но от боязни, как бы опять не заснуть, он тут же вскочил. Так он добрался до узкой, утопающей в грязи, проселочной дороги, пересекавшей железнодорожный путь. На ней валялась свежая солома, она висела даже на кустах, за которые, очевидно, зацепляла проезжавшая повозка. Ненад сошел на дорогу. Увидел куст шиповника, усеянный спелыми темно-красными ягодами. Не обращая внимания на уколы шиповника, он принялся их собирать и есть.
Пока он насыщался, солнце село.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67