.. этого вашего Фреди.
- Шш!
Мария покраснела. Подходил Фреди.
— Приходи ко мне,— шепнула ему быстро Мария. И так как Ненад, вдруг подумав о Ясне, медлил с ответом, Мария добавила: — Чтобы рассказать мне о маме.
И в голосе ее прозвучала такая униженная мольба, что Ненад невольно кивнул головой в знак согласия.
На улицу дом выходил тремя высокими окнами; зеленые жалюзи лишь чуть приподняты, защищая от слишком яркого света. Окна, уцелевшие от довоенного времени, были из зеркального стекла. С внутренней стороны чугунная ограда была забита такими же щитами, так что с улицы нельзя было заглянуть во двор. Из-за ограды свисали медные листья небольшой сливы и высился белый ствол березы; отойдя на противоположную сторону улицы, можно было увидеть верхушки двух-трех серебристых туй. Глухая стена соседнего дома была густо увита японским виноградом. Его нежные стебли качались над железной оградой, за которую они не могли зацепиться.
Так выглядел дом на Негушевой улице, где жили капитан Фреди и Мария. В окнах никто никогда не показывался; ворота отворялись редко.
Но часть дома, выходящая во двор, была светлая и радостная; перед домом — цветущий сад с беседкой, увитой розами, с миниатюрными пещерами из пористого камня и речных раковин, с гипсовыми фигурами белобородых гномов в ярко-красных остроконечных колпачках, с традиционной Венерой из серого цемента, у которой был отбит нос. Крыша террасы с треугольным коньком покоилась на двух тонких каменных колоннах неопределенного стиля; на террасе стояли шезлонги с разноцветными подушками, накидками, на них были разбросаны всякие вещи Марии: иллюстрированные журналы, прибор для маникюра, журналы мод. В глубине двора, у конюшни, обвитой виноградом, бегали две большие охотничьи собаки с мягкими шелковистыми ушами. Под оцинкованной крышей ворковали серебристые голуби. Стоило закрыть за собой тяжелые чугунные ворота, и вы оказывались в прежнем беззаботном и уютном домашнем
мире. Этот дом был для Ненада каким-то островком из прошлого.
Больше недели бродил Ненад вокруг дома, не решаясь войти. Но к Марии его тянуло. Он вспоминал о сладостных минутах борьбы с ней, о ее мягких руках, чувствовал запах ее волос. Ночью, в темной тишине комнаты, уткнувшись в подушку, он старался вызвать образ Марии, ощутить ее нежность. Мария стала для него олицетворением всего прекрасного, всеми помыслами он стремился к ней. Все неизведанное, смутное и возбуждающее, что связано с женщиной, сосредоточилось в этом запертом доме на Негушевой улице. Он стал ходить в школу другой дорогой, чтобы проходить мимо этого дома. Наконец, однажды он поборол себя и вошел.
На него сразу накинулись собаки. Из конюшни вышел солдат с засученными рукавами и цыкнул на них. Они неохотно его послушались. Мария крикнула Ненаду из ванной, чтобы он ее подождал. А собаки в это время снова на него набросились, прыгая по террасе через камышовые кресла.
— Шандор, прогони собак, ради бога, Шандор! Диана, Гектор, пошли!
В накинутом сиреневом халате Мария, бледная, с ужасом смотрела на живой клубок: Ненад с собаками катались по террасе. Но вот среди лохматых собачьих голов и лап, лежавших у Ненада на плечах и на руках, показалось его лицо, красное от возбуждения. Визжа от смеха, он тщетно старался спрятать лицо от больших, розовых и мокрых собачьих языков. Когда псы как следует облизали ему нос и щеки, Ненад их ласково отогнал, и они, скуля и махая хвостами, позволили ему встать.
Мария подбежала к Ненаду и обняла его.
— Они искусали тебя, тебе больно?
— Да нет же! — воскликнул Ненад, удивленный.— Это они играли.— И он сунул руку в огромную пасть Гектору, сущему разбойнику, который с удовольствием покусал ее для видимости.— Посмотрите, мы уже знакомы.— И, звонко поцеловав Марию в щеку, он с книгами под мышкой бросился к воротам.
Первое время он заходил всего на несколько минут по дороге в школу или возвращаясь домой. Потом стал изредка приходить и днем и оставался подле Марии по целым часам. Играл с Гектором и Дианой, кормил голубей, тайком пробирался в конюшню, где в полумраку кормушки фыркала Леди, давал ей с ладони кусок сахару и только в сумерки уходил домой, счастливый и радостный. Он совсем забросил своих новых товарищей, с которыми играл в футбол на пустырях и на бывшем ипподроме; лишь иногда заходил в подвал, где отряд Голована продолжал собираться.
Дни пробегали, как во сне. Кончался учебный год. Чувствовалось приближение каникул. Ах, если бы не было Фреди! Как ни старался Ненад избегать с ним встреч, Фреди все же постоянно попадался ему на глаза, сильный, красивый, неизменно в хорошем настроении. Нередко он заставал его у рояля в комнате, выходившей на улицу, где все предметы сливались в полумраке и выделялись только белые клавиши и на них белые руки Фреди. Волосы спадали ему на лоб; в каком-то полузабвении он играл бравурную и в то же время грустную музыку, от которой у Ненада по спине пробегали мурашки. Мария никогда так не играла. Ее игра была насыщена страстью, то радостная, порхающая, то меланхоличная. А когда играл Фреди, комок подступал к горлу, все внутри дрожало, и Ненаду, который слушал, съежившись, в самом темном углу комнаты, казалось, что у Фреди текут по лицу слезы и он не может их утереть. Но он никогда долго не играл. Как неожиданно садился к роялю, так без всякой причины вдруг обрывал, вскакивал, и серьезное выражение его лица сразу сменялось веселым. Иногда, к ужасу Марии, прекрасная музыка переходила в какой-нибудь бешеный чардаш, от которого дрожали фарфоровые украшения и вазочки на лакированной этажерке.
Раз, придя сразу после обеда, Ненад застал на террасе еще не убранный стол, а из дома неслись звуки рояля. Сперва он хотел поиграть с Гектором и Дианой, но, привлеченный музыкой, передумал. Дверь в комнату была полуприкрыта. Он заглянул туда. Фреди показался ему преображенным, никогда он не видел его таким; нежный, почти девичий профиль и чудные белокурые кудрявые волосы светлым пятном выделялись на темном фоне лакированного рояля. Мария сидела на маленьком диване в углу комнаты, совсем в тени, закутав плечи в шаль, словно ей было холодно. Фреди вдруг оборвал игру — звуки замерли в воздухе,— повернулся к Марии и, упав на колени, приник к ее ногам.
— О, Мапе... Мапе!
Мария нагнулась к нему. Рука ее нежно коснулась его волос. Теперь на нее упал свет, и Ненад заметил, что
лицо у нее очень напряженное, словно мраморное. Медленно она прильнула лицом к волосам Фреди. И так замерла.
Когда немного позднее Мария вышла на террасу, Ненад стоял, облокотившись о перила, и глядел в сад. Она старалась казаться веселой, но на лице еще ясно были видны следы только что пережитого волнения. Улыбка ежеминутно исчезала в уголках губ и глаз. Увидя, что Ненад чем-то удручен, она перестала притворяться.
— Когда ты пришел?
— Только что?
— Почему не вошел?
Ненад выдержал взгляд Марии.
— Услышал, что ваш Фреди играет. Не захотел.
Она устало опустилась в плетеное кресло, привлекла
к себе Ненада, обняла и, прижавшись к нему головой, осталась так на несколько минут, следя взглядом за голубями, которые прохаживались по краю металлической крыши.
— У меня будет ребенок, Ненад,— выговорила она наконец и разжала свои объятия.
Он отодвинулся и молча посмотрел на нее. Потом вдруг покраснел и опустил глаза. Заметил свою фуражку на столе. Взял ее. У Марии будет ребенок! Когда он исподлобья, незаметно поглядел на нее, она ему показалась какой-то новой, далекой, окруженной тайной. Сначала его обуял страх, потом чувство гадливости, наконец гнев. Ребенок от Фреди!
— Ты куда?
Ненад не отозвался. Взгляд его остановился на ее фигуре. Да, это происходит именно таким образом — он знал об этом раньше,— сначала никто ничего не замечает, а там уже есть крохотный ребенок, который растет, развивается и в один прекрасный день рождается. Какая гнусность! С тем, что у других женщин так рождаются дети, он уже примирился. Но Мария, его прекрасная Мария... Теперь только все стало ему ясно и он вполне реально осознал отношения между Марией и Фреди. До сих пор он всеми силами старался не уяснять себе этого. Фреди с Марией, Мария с Фреди... Боже мой!
— Погоди, Ненад! Что с тобой, Ненад?
Ненад, спускаясь по ступенькам террасы, все время в упор глядел на Марию, а потом побежал к воротам.
— Ненад...
Она нагнала его у самых ворот.
— Не убегай, хоть ты не убегай от меня! Останься, люби меня, как я тебя люблю. Ты мой маленький друг, ты мой маленький брат. Ненад!
Он яростно вырвался из ее объятий. Красный, взъерошенный, глаза его горели ненавистью.
— Вот вам ваш Фреди...— И добавил, словно хлестнув ее по лицу: — Гадина, гадина!..
Улица казалась ему черной, он бежал, ничего не видя и не слыша, а по лицу струились крупные слезы. У Марии будет ребенок! Все прекрасное, все самое чистое было загрязнено. Фреди! В голове мелькали страшные мысли. Фреди! А он был беспомощен. Что он мог сделать? В голове стучало от бессильного гнева. Улица походила на темный туннель, через который он бежал, не глядя под ноги. Какой стыд! Теперь ему было понятно, почему мать Марии никогда о ней не говорит, не хочет ее видеть, почему женщины на улице глядят ей вслед. Он вбежал в квартиру. Ясна, нагнувшись над швейной машиной, работала.
— Мама, мамочка!
Ненад стоял с непокрытой головой, взъерошенный, потный, со скомканной фуражкой в руках. Ясна вскочила. Побелев, она испуганно глядела на него. Он вдруг почувствовал стыд, страшный стыд. Ему захотелось убежать, спрятаться. Но это было невозможно. Он бросился на грудь матери и, всхлипывая, прошептал:
— У Марии будет ребенок, ох, мамочка, будет ребенок!
Все лето Ненад не видел Марии. Ясна с раннего утра и до самой ночи работала на распределительном пункте — развешивала муку. Ненад был один и свободен.
Незаметно получилось так, что время, которое он отдавал Марии, он стал теперь проводить с Голованом и другими товарищами в развалинах дома, где они встречались обычно раньше. Теперь уже тут была организованная коммуна со старшинами, взносами, дежурствами. Помещение расчистили, расширили и даже частично меблировали разной поломанной мебелью. Своды покрыли толстым слоем глины, так что им не мешал теперь и самый сильный дождь. Жизнь вели самую безалаберную — играли на пуговицы, на картинки, а чаще всего на деньги, курили и сквернословили; в теплую погоду всей ватагой спускались к Дунаю и купались голышом
на зависть остальным купающимся. Порядочные дети, живущие по соседству, покинули отряд, зато появились новые — из Палилулы или с Врачара, косматые, как дикари, с сильными мускулами, избитые, исцарапанные и закаленные в драках хулиганы. Им все было дозволено: красть по чужим дворам фрукты или чудесные красные розы за железной решеткой. Первый футбольный мяч на ипподроме принадлежал им. Если бы Ненаду захотелось подробнее узнать о том, что его мучило, то, конечно, он мог получить у них исчерпывающие сведения. И он, хотя вначале ему было не по себе от непристойной ругани, пристал к банде. И даже курить стал. Первая затяжка доставила ему такое же удовольствие, какое он получил, когда забавлялся с Марией: блаженство разошлось по всему его телу до кончиков пальцев на ногах; в голове зашумело. Голован и Света-Шарик наблюдали за ним внимательно и с насмешкой. Их подзадоривания заставили его затянуться еще несколько раз, причем он слегка поперхнулся. Первое курение не вызвало у него рвоты, к общему восхищению товарищей.
— Ведь только Перу-Жабу не рвало.
В жару, покрытый серой пылью, Белград выглядел еще более опустелым. Ребята шатались без всякого присмотра. Им нравилось ходить к Зделаровой гимназии и передавать арестованным женщинам сигареты, сопровождая это отборными ругательствами. А еще большее удовольствие доставляло подглядывать, спрятавшись в ивняке на берегу Дуная, как раздеваются женщины. А потом, развалившись на камышовой циновке и всяких тряпках в своем подвале, они обменивались, покуривая, впечатлениями о виденном и пережитом. Женщины их интересовали и привлекали необычайно, и они обо всем говорили открыто и цинично. Для старших все это уже было просто. Голован, Света-Шарик и Пера-Жаба уже не раз бывали у женщин и говорили об этом без удовольствия, даже с оттенком скуки. Они охотнее толковали между собой о болезнях, выкидышах, изнасилованиях. Ненада мутило. Но он продолжал упорно обо всем расспрашивать: особенно его поражали случаи с выкидышами.
— А ребенок?
— Его вырезают и выкидывают,— хладнокровно ответил Пера-Жаба побледневшему Ненаду.
— Но, значит, его убивают?
— Ну, он еще такой маленький, меньше мыши, по
чему же его не убить? Я видел такого в музее, в банке со спиртом. Вот такая голова, и мигает!
Ненад весь насторожился и вспомнил о медицинских книгах на чердаке. С тех пор как семья переселилась в другую квартиру, лестница и чердак были заперты. Но теперь отомкнуть любую дверь без ключа не представляло для Ненада никакой трудности. Сначала он сам рассматривал книги, а через несколько дней отнес товарищам. Рисунки им ничуть не понравились; похоже было на мясную лавку; женщины всегда разрезаны пополам, видны сердце, легкие, желудок и в пузыре скрюченный ребенок; и самое противное то, что кожа содрана и нервы обнажены. Правда, Пера-Жаба объяснил, как все происходит, но Ненад оставался в недоумении: эти синие и красные рисунки он никак не мог связать ни с теми женщинами, которых он тайком разглядывал, ни с белокожей Марией.
Как-то раз вся компания отправилась купаться, и Ненад полагал, что в подвале никого нет. Но, войдя туда, он услышал в глубине приглушенный смех и оживленный разговор. Он подкрался на цыпочках и застыл: один из голосов был женский. Он заглянул: под сводом Голован боролся с черномазой босой цыганочкой. Ненаду стало противно, и он бросился домой. Так вот как это происходит! И все так делают! Все! И Мария... Целый день, взволнованный и несчастный, он провел, как в бреду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67