Так слушайте, пан Януш.— Она впервые назвала его «пан Януш». Это прозвучало несколько торжественно.— Я тут кое-кого прячу.
Януш откинулся назад.
— Зачем вы мне это говорите? Вероятно, он здесь надежно спрятан?
— Да, но он не хочет прятаться.
— Как? Разве ему не грозит опасность на каждом шагу?
— Это не еврей. Это русский офицер. Януш свистнул.
— И вы его прячете?
— Прячу. Сидит в надежном укрытии. Никто, буквально никто о нем не знает, и он сидел бы так до конца войны в своем тайнике. Но он не может выдержать.
— Ему скучно?
— Ну, разумеется, он еще очень молод. Ему удалось бежать из лагеря советских военнопленных под Сохачевом.
— Каким образом?
— Это уж его тайна. Я не стала расспрашивать. Видимо, прямо из эшелона.
— Надо быть счастливчиком.
— Иногда это удается... иногда нет...— Сабина с грустью посмотрела на Януша.
С минуту помолчали. Сабина встала.
— Я попросту покажу его вам.
— Он здесь?
— Не дальше чем в сенях.
Сабина поднялась, открыла дверь в сени и тихо позвала.
— Коля, войди.
Появился невысокий, еще очень молодой человек, худощавый и некрасивый. На нем была рваная гимнастерка, из-под которой виднелась пестрая польская рубаха со слишком широким воротом. Вид у него был болезненный.
Он молча подал руку Янушу. Его заострившиеся черты озарила улыбка, такая открытая, простая и сердечная, что в комнате словно сделалось светлее.
— Боже милостивый,— обратился Януш к Сабине,— эдакий шпингалет, и как он удрал?
— Я сказала, что не знаю. Офицер обратился к Сабине:
— Что он говорит? Что он говорит?
Сабина перевела, хоть и немного споткнулась на слове «шпингалет». Коля засмеялся.
— А вы не пьете? — спросил Януш, показав на бутылку, стоявшую на столе.
— Как же, конечно, пью,— ответил офицер.
Янушу трудно было поверить, что перед ним офицер. Сабина налила в стакан немного самогону.
— Ему нельзя пить,— сказала она Янушу.
— Многих вещей нельзя делать. Юноша сел на свободный стул.
— Очень рад, что встретился с вами,— произнес он, разумеется, по-русски,— тем более что вы, кажется, владеете нашим языком.
— Я кончил гимназию в Житомире,— пояснил Януш.
— Я даже не знаю, где это,— сказал Коля.— Я сибиряк.
— И куда только война не забросит,— заметила Сабина. Она снова заговорила «по-деревенски». Неужели она таилась и от Коли?
Молодой офицер уселся против Януша, на том самом месте, где прежде сидела Сабина. Он начал оживленно и сбивчиво рассказывать о своих родных сибирских краях. Коля был заметно взволнован встречей с незнакомым человеком. Судя по тому, как он держался, ему не часто приходилось видеть людей.
Януш не очень-то прислушивался к его довольно пространному рассказу. Зато весьма внимательно разглядывал говорившего. Был он худощав, но крепкого сложения, лицо вытянутое, с неправильными чертами, а глаза огромные и густой голубизны. Теперь они блестели от необычайного возбуждения, и блеск их делался все ярче по мере того, как Коля продолжал свой рассказ и опустошал стакан.
Не было в нем ничего необычного и вместе с тем что-то экзотическое, свежее. Взгляд его был чист и тверд. Он ничем не напоминал загнанного зверя. Никто бы не мог даже предположить, что он — «беглый».
«Вот оно то новое, что грядет,— подумал Януш,— вот он, победитель».
— Вы были под Сталинградом? — спросил он, прерывая рассказ офицера.
— Нет,— ответил несколько удивленно Коля.
Он замолчал. Ему стало ясно, что его история безразлична Янушу.
— Собственно, вот в чем суть,— вступила в разговор Сабина.— Не знает он, как быть дальше.
— А что ему делать? Пусть сидит!
— Говорит, что не может.
Януш пожал плечами. Он всего этого не понимал. Зачем ему показывают Колю?
Сабина присела на табурет у стола.
— Видите ли,— сказала она по-польски,— он попросту хочет спросить вас, стоит ли ему присоединяться к тем партизанам, у которых вы были.
Януш широко открыл глаза.
— Он хочет идти к партизанам? Сабина потеряла терпение:
— Ведь это же понятно. Он хочет связаться с какой-то организацией.
Януш развел руками.
— А что же я могу ему сказать? Пусть идет... Сабина испытующе посмотрела на Януша.
— Вы так считаете?
— Конечно. Они должны принять его как брата.
Коля перевел взгляд с Сабины на Януша. Он, разумеется, понимал, о чем они говорят.
Януш вдруг почувствовал, что не может решать за другого. Он сказал об этом Сабине. Но его слова вызвали у нее явное раздражение.
— Я его не пущу,— сказала она.
— Что вы выдумываете? — возразил Януш.— Конечно, пусть идет.
Эти слова Коля понял превосходно. Он вскочил со стула и внезапно бросился Янушу на шею. Обнял его крепко и по-детски.
— Мне ведь только это и нужно,— сказал Коля, выпустив наконец Януша из объятий.
Ill
Ядвига и Геленка молча вернулись в дом после того как увидели Януша, покидающего Коморов в каком-то странном расположении духа.
Они еще постояли немного в проломе стены, глядя, как он обходит стороной усадьбу, пересекает шоссе и направляется к лесу. И та и другая догадывались, что это значит, тем более что видели проходящих баб, но не делали никаких замечаний на эту тему.
Ядвига занялась своими хозяйственными делами. Геленка сидела в нижней комнате и читала «Лорда Джима». Так прошло время до обеда. За окнами стояли пожелтевшие деревья и виднелось сапфировое небо. Но Геленку тревожило это спокойствие, царившее в природе. Строки романа прыгали у нее перед глазами, и порой она ловила себя на том, что не понимает прочитанного.
Обедать сели около часа. Геленку не могло не удивить, что Ядвига была с ней подчеркнуто любезна, уговаривала есть, пододвигала кушанья. Но у нее сегодня почему-то не было аппетита. Великолепные овощи, выращенные паном Фибихом и проготовленные Ядвигой на французский лад, убрали со стола почти нетронутыми. Ядвига тоже едва прикасалась к еде. Они ни словом не обмолвились о Януше и его странной прогулке, хотя видно было, что обе только об этом и думали.
После обеда Геленка пошла к себе наверх.
Легла на диван, все еще держа книгу в руке, но не читала. Тут ветви высоких яблонь поднимались до самого окна. От желтых листьев в комнате было как бы светлее, солнечней. Но Геленка лежала встревоженная и хмурая. Ей не нравился этот поход Януша не потому, что за него боялась, сердце у нее было закаленное, но она опасалась, как бы их из-за этого не «засекли». Малейшая оплошность Януша могла навести врага на след многих людей и прежде всего приманить гестаповцев сюда, именно в эту комнатку, где она сидела. А это не могло кончиться добром ни для нее, ни для ее товарищей.
Бесстрастное лицо ее окаменело от напряженного раздумья. После смерти Бронека она ничего не принимала близко к сердцу. Скорее руководствовалась холодным расчетом. Но расчеты эти в данную минуту не давали утешительных результатов.
«Ну, ничего не попишешь»,— сказала она себе.
Открыла печную дверцу и на всякий случай принялась жечь кое-что из своих бумаг. За этим занятием и застала ее Ядвига.
Ядвига никогда не поднималась сюда, и Геленка даже не считалась с возможностью такого визита. Дверь оставила незапертой.
— Жжешь бумаги? — с тревогой в голосе спросила экономка.
— Как видите,— неприязненно ответила Геленка,— жгу...
— Еще какую-нибудь беду накличешь,— сказала Ядвига.
Потом без приглашения опустилась в кресло. Геленка, присевшая на корточки у печной дверцы, смерила гостью недружелюбным взглядом. По ее позе девушка догадалась, что визит затянется. С минуту она помолчала.
— Именно потому и жгу,— проговорила Геленка, презрительно оттопыривая губы,— чтобы вас не подвести.
Ядвига молча наблюдала за ней.
— Некоторые бумаги откладываешь,— сказала она,— все не сжигаешь.
— Некоторые жечь нельзя,— буркнула Геленка,— буду держать их при себе.
— Ждешь обыска?
— Нет. Но не нравится мне это путешествие Януша. Опять помолчали.
— Послушай,— будто через силу произнесла наконец экономка.— Не могла бы ты перебраться со всеми этими делами в какое-нибудь другое место? Разве тебе непременно надо быть в Коморове?
Геленка улыбнулась, глядя в огонь. В розоватом отблеске пламени ее суровое лицо казалось просветленным, а улыбка смягчала словно изваянные из дерева черты. Красота ее внушала Ядвиге что-то похожее на страх.
Геленка не отвечала.
— Ну чего молчишь? — поторопила ее Ядвига.
— Боитесь? — спросила наконец девушка.— Струсили?
— Сама прекрасно знаешь, что нет. Меня это решительно... Дело-то не в политике.
— А в чем? — равнодушно спросила Геленка, бросая в огонь очередную бумажку.
— Сама прекрасно знаешь,— мрачно произнесла Ядвига. Геленка едва удостоила ее взглядом. В глазах девушки мелькнул недобрый огонек.
— Ну,— сказала она,— не ожидала я чего-либо подобного.
— Януш еще не стар... и вдовец.
— Вы думаете, я хочу выйти за Януша? Вот было бы великолепно! Да ведь он старше моей мамы! Придет же такое в голову...
— Януш еще очень может нравиться,— с убеждением прошептала Ядвига.
— Может нравиться? Потому, что нравится вам! — В голосе Геленки прозвучало еле сдерживаемое возмущение.— Надо же додуматься!
Ядвига с минуту сидела молча.
— Конечно, он мне нравится,— произнесла она наконец,— всю жизнь нравился.
А потом продолжала мечтательно, задумчиво, забыв о присутствии Геленки:
— Еще как увидела его впервые в Париже, так понравился, что просто разревелась... Сама не знаю, почему ревела. Говорила себе, что будет трудно, но все оказалось просто. Просто, как задача по арифметике. Вот попасть сюда, в Коморов, было куда труднее. И тяжелее. А теперь не отдам, понимаешь, детка, не отдам...
Геленка еще раз с молчаливым презрением взглянула на Ядвигу.
— Мне жаль вас,— вздохнула она и поднялась с колен, отряхивая выпачканное пеплом платье.— Ну, вот и все, остальное буду держать при себе.
Геленка села на тахту, довольно далеко от Ядвиги. По выражению лица видно было, что она только дожидается ухода экономки. Глаза ее казались словно бы еще более раскосыми. Она вертела в руках книгу, точно собираясь снова приняться зачтение.
Вдруг Ядвига, руководимая внезапным решением, пересела со своего кресла на тахту, совсем рядом с девушкой. Геленка инстинктивно отодвинулась. На лице ее, хоть она и старалась скрыть это, отразилось раздражение и, может быть, даже неприязнь.
— Золотенькая моя,— торопливо залепетала Ядвига (она говорила с трудом, точно любезные выражения и длинные фразы были чем-то совершенно чуждым),— сладенькая моя панна Геленка, не отнимайте его у меня. Поверьте, и для него лучше, что я при нем. Ведь у него нет на свете ни одной близкой души. Ни единой. Он только так говорит, что никто ему не нужен,— нет такого человека на свете, который бы ни в ком не нуждался... Нуждается, нуждается и очень даже нуждается... А что вы ему дадите? В мужья он не годится. Зосю он, собственно говоря, замучил. Какая это была несчастная женщина!.. Замучил, в самом деле. И с вами будет то же.
Геленка с недовольной гримасой прикоснулась к руке Ядвиги.
— Дорогая моя,— сказала она,— к чему эти слова? У меня нет ни малейшей охоты соблазнять Януша. Я ничего не хочу от него. Успокойтесь.
Ядвига довольно резко оттолкнула руку Геленки и, снова переходя на «ты», произнесла:
— Я знаю, уж я знаю,— повторила она,— у тебя был еврей. Геленка вздрогнула и плотнее запахнула шаль, в которую
все время куталась: в комнатах было холодно, экономили уголь. Ядвига брала над ней верх грубой силой. Как всегда.
— Ты, детка,— сказала она, вставая и совершенно забыв о своем недавнем тоне,— перестань ежиться и прикидываться невинной овечкой. Твоего Бронека никто не воскресит, а графиней Мышинской при случае можно заделаться. Для панны Голомбек это отличная партия. Папаша торты и пирожные выпекал... Я сама ведь у папаши работала. Это пригодится, даже когда большевики придут. Кондитерская графиня.
Геленка выпрямилась и отбросила шаль. Походило, будто бы она готовится к защите и хочет иметь руки свободными. Гневно фыркнула.
— Перестаньте,— досадливо и с усилием сказала она.— Прошу вас выйти из комнаты. Мне вовсе не хочется слушать вашу нелепую болтовню. Вам понятно?
Ядвига стала посреди комнаты, вытянувшись в струнку. Она казалась огромной. Глаза ее сверкали.
— Ты змея! — воскликнула она.— Соплячка! И если ты сейчас же не уберешься...
— Что тогда?
— Если не уберешься ко всем чертям, то я уж знаю, что сделаю.
— Что же вы сделаете?
— Заметила я, как Януш в твою сторону поглядывает. Но ничего у тебя не выйдет, девка!
И тут, наклонившись к сидевшей на тахте Геленке, она воздела над ней обе руки. Сдавленным голосом прошептала:
— Если ты отсюда не уберешься, я натравлю на тебя гестапо. Донесу жандармам. Уж я сумею. Вон с моего двора...
— С моего? — презрительно фыркнула Геленка.
— С моего... Своим каторжным трудом я все это добыла, своим потом, чтоб тебя разорвало...
— Вы спятили! — крикнула Геленка.— Разума лишились? Чего вам от меня надо?
В эту минуту па лестнице раздался стук. Обе женщины бросились к внезапно распахнувшимся дверям. На пороге стоял теперь уже подросший сын Игнаца. Он всегда приносил страшные вести — посланец богов. Вот и сейчас он возник на пороге с тем же словом на устах:
— Немцы!
Ядвига бесшумно скользнула вниз. Следом за ней сбежала Геленка, уже в пальто, наброшенном на плечи.
Ядвига кинулась к столу Януша и схватила лежавшие там бумаги. Недоконченное письмо. Скомкала все и подала Геленке.
— Что это? — спросила Геленка.
— Беги,— сказала ей Ядвига,— через забор и к лесу...
— Дождались,— прошептала Геленка.
Но Ядвига не обратила внимания на ее слова.
— Предупреди Януша,— она говорила торопливо и тихо,— если встретишь. А я попытаюсь дождаться его в аллее... если будет возможно.
Геленка уже мчалась к окну, выходившему в сад. Ядвига еще успела придержать ее за рукав.
— И помни, Геленка, что это не я. Помни, что это не я... Геленка нетерпеливо вырвалась.
— Неизвестно,— бросила она на бегу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82