Проблемы и события, сейчас звучавшие в нем. были чужды, а то и вовсе недоступны обществу, собравшемуся на этой пирушке. Если бы он сейчас вздумал заговорить, бить тревогу или подстрекать к чему-то сидящих за столом, то встретил бы молчание или удивление. Осенний пейзаж за окнами уже окутывался топкой дымкой. Эта дымка окончательно сковала его. Анджей знал — тут уж ничего не поделаешь.
И вся эта столовая, вся усадьба вдруг показались ему — он-таки хватил лишку! — судном, кораблем, качаюшимся на волнах седого тумана и плывущим невесть куда. Только не на Цшеру, это уж наверняка, несмотря на лучезарную Марысю, которая придвигалась к нему все ближе.
Такие вот пиры происходили в этой стране всегда; точно так же пировала шляхта, собравшаяся вокруг Любомирского во время мятежа, так пировали и в Гродно, такие обеды задавали Чарторыские в Варшаве в дни восстания. «И Пулавы отсюда недалеко»,— вспомнилось Анджею.
Он уже не сомневался, что здесь собрались две группы, представляющие разные организации, которым надо было прийти к согласию по весьма важным вопросам. И так же ясно было Анджею, что у них играет роль связующего звена. Скшстуский относился к нему со сдержанной сердечностью. Они обсуждали, не стесняясь присутствием посторонних и слуг, следующую поездку Антека «в лес». Оказалось, что Антоний преподает там ребятам... польскую литературу. С этого момента разговор за столом принял более свободный характер.
— Что же ты им преподаешь? — спросил удивленный Анджей.
— Кое-что. И сам учусь. Они реагируют очень своеобразно. Задают весьма серьезные вопросы.
— Например? — спросила Тарговская, поднимая свои влажные глаза на Антония. Видно было, что она почувствовала явное облегчение, когда начался обычный разговор о ребятах из леса.
— Спрашивают, какой вообще толк от литературы.
— Да, вопрос, характерный для умонастроений этих молодцов,— недружелюбно сказал Тарговский.
Скшетуский внимательно посмотрел на него. Но ничего не сказал. Взгляд был очень холодный и неприязненный.
— Ну нет, это уже слишком,— воскликнула Марыся, когда внесли огромное блюдо фруктов.— Кто это будет есть?
— Например, я,— смеясь, сказал Антоний.
— Ну, а я больше не могу.— И Марыся положила салфетку на стол.
— Будет еще десерт, — сказала Кристина.
— И черный кофе,— добавила Тарговская.
По поводу кофе никак не могли решить — пить его в гостиной или за обеденным столом. В конце концов решено было остаться в столовой. Анджей взглянул в окно. Почти совсем стемнело. Зажгли лампы и свечи. Свечи расставлял тот высокий парень. При огнях стало еще торжественнее.
— Ну, господа... — сказал Тарговский, собираясь подняться из-за стола.
Но в эту минуту торопливо вошел прислуживавший за столом Владек. Лицо у него было такое растерянное, что все испугались.
— Немцы? — спросил один из юнцов.
— Нет,— сказал, запинаясь, Владек.— Пан Ройский приехал.
— Ведь я говорила...— начала Тарговская. Но замолчала. Почти следом за Владеком вошел пан Валерий Ройский. Хозяин
дома встал, чтобы с ним поздороваться, но остальные не тронулись с места. У Анджея перехватило горло.
— Вы еще за столом, господа? — словно удивился Валерий.— А я приехал из Пулав. Лошадей оставил во дворе — зачем подъезжать к крыльцу, как епископ! Кстати, я без кучера, надеюсь, кто-нибудь там позаботится о моих лошадях...
— Разумеется,— с подчеркнутой любезностью сказал Тарговский. — Садитесь, пожалуйста.
— Я ни с кем не здороваюсь, чтобы не помешать.
Валерии сел рядом с Тарговской и окинул взглядом собравшихся. Во взгляде этом не было ни удивления, ни тревоги. Скорее Валерий был доволен тем, что все выглядело так, как он ожидал. Вдруг он заметил Анджея.
— О, как поживаешь? — сказал он.— Давно ты здесь? К брату приехал?
Анджей молчал. Но Валерий и не ждал ответа.
— Вы, наверно, голодны? — спросила Тарговская и, получив утвердительный ответ, велела подать обед нежданному гостю.
Все время, пока ставили прибор, рюмки, потом все блюда с самого начала, Валерий не переставал говорить. Он рассказывал, что слышно на фронте, городские сплетни, а попутно — новости об арестах по соседству, о репрессиях в Пулавах, о людях, вывезенных в Люблин. Говорил и о Майданеке.
Анджей смотрел на дядюшку не отрываясь. Лицо Валерия очень изменилось. Когда он смотрел в тарелку, на рюмку, которую держал в руке, было видно, что щеки его отвисли, словно бы обмякли, синева выбритых щек обрела болезненный оттенок. Но стоило ему поднять глаза и осмотреться (раз-другой он пристально уставился на Анджея), как его огромные лучистые зрачки словно освещали все лицо и оно молодело. Он снова был красавцем Валерием.
— Как поживает мама? — обратился он к Анджею. Антек почувствовал, что будет скверно, если Анджей и на
этот раз промолчит и ответил за него:
— Спасибо, очень хорошо. Анджей привез добрые вести.
— Добрые вести? О, это уже очень много в наше тяжелое время,— сказал Валерий, ковыряя в тарелке,— теперь более часты плохие вести.
Он произнес все это обычным тоном. Обыкновенные слова, их можно было услышать на каждом шагу. Но присутствующие содрогнулись. От этих слов повеяло угрозой. Они как бы сковали пирующих морозом. Анджея затрясло от бешенства. Он ненавидел этого человека, а угроза, скрытая в обычной фразе, привела его в такую ярость, что он согнул вилку, которую держал в руке. И тут же почувствовал на себе пристальный и успокаивающий взгляд Антония.
— Теперь такое творится! — продолжал Валерий.— Правда, эти поляки совсем как дети. Немцам, естественно, приходится реагировать на такое поведение. Хорошо, что я говорю по-немецки.
Достаточно поговорить с ними по-немецки, и они к вам уже совсем иначе относятся. Немцы очень хорошо воспитаны.
— Ну, не сказал бы,— сдержанно произнес хозяин дома.
— По крайней мере, те, с которыми я имею дело в Пулавах. Валерий оглядел собравшихся, словно ожидая возражений,
и вдруг как бы невзначай остановил взгляд на Горбатом.
— О,— тихо произнес он как бы самому себе, снова уставился в тарелку и стал пожилым, усталым человеком.
«Сколько ему лет? — подумал Анджей.— Ведь он еще не стар, сорок с чем-нибудь, моложе мамы. Жизнь его укатала».
— Перейдем в гостиную,— светским тоном произнесла Тарговская,— там выпьем кофе. Молодые люди,— обратилась она к Антонию,— может, и вы хотите кофе? Или чаю?
К удивлению Анджея, ответил Скшетуский:
— Весьма охотно. Я попросил бы чаю.
В эту минуту Анджей почувствовал на себе взгляд Валерия. Очень пристальный.
— Какие у вас темные волосы,— сказал Ройский.— И в кого только вы такие чернявые? Ведь родители у вас блондины.
— А мы в дядю,— с издевкой ответил Антек.
— О, я уже седой,— сказал Валерий, проводя рукой по шевелюре.
Действительно, его голову уже заметно припорошила седина. Анджей заметил, что у Валерия длинные и тонкие пальцы. Руки у него были изящные и красивые.
— Не думал я, что вас здесь встречу,— сказал Валерий, когда все встали из-за стола. Он подошел к племянникам и, казалось, хотел сказать им что-то. Но колебался.
— Нет, в самом деле,— обратился он к Анджею,— как там мать? Ты вот официально так говоришь, будто все хорошо. А моя мама мне сказала, что у вас какие-то осложнения.
— Нашей квартиры на Чацкого больше нет,— сказал Анджей.-— Живем теперь в доме Билинских на Брацкой.
— А, знаю, знаю,— рассеянно поддакнул Валерий, нервно протирая глаза.— А от Билинских нет известий? Алек, кажется, был в армии?
— Я ничего не слышал об этом,— сказал Анджей, снова настораживаясь при этих словах Валерия. И добавил не без злорадства: — Мы оба черноволосые, но глаза у нас голубые, а у вас, дядя, черные как уголь! Верно?
Валерий усмехнулся.
— Зато они все видят в розовом свете,— сказал он.
— Этому действительно можно позавидовать,— заметила Тарговская.
В гостиную нужно было идти через холл, а говоря попросту.— через сени. Пока Скшетуский развлекал Тарговскую какими-то банальными замечаниями по поводу чая, а идущие позади Ройский с Тарговским сетовали, что теперь, Кристина потянула Анджея за рукав.
— Идем, — сказала она.
Они проскользнули в маленькую комнатку рядом с сенями. Там было темно, и Анджей едва различал лицо Кристины. Горбатый и Антоний очутились тут же.
— Это ужасно, — сказала Кристина,— он все пронюхал.
— Что он здесь делает? — спросил Анджей.
— Что делает? Шпионит! — Кристина произнесла эти слова слишком громко и закрыла рот ладонью.
— Все высмотрел, — угрюмо заметил Антоний.
— Ну что ж, — задумчиво сказал Горбатый,— сам вынес себе приговор. Ему нельзя уехать отсюда.
— Он без кучера, — заметил Антек.
— Сам себя и припечатал. С минуту молчали.
— Ну и как будет? — спросил Антек.
— Пожалуй, только я могу это сделать,— неожиданно для самого себя сказал Анджей.
— Почему? — с тревогой спросила Кристина.
— Никто не знает, что я здесь. Валерий исчезнет на пути в Пулавы. А в усадьбе все будут па месте.
Снова воцарилось молчание.
— У тебя есть оружие? — вдруг спросил Антек.
— Откуда же! — Анджей пожал плечами.
— Получишь, — сказал Горбатый и словом этим как бы взял на себя руководство.
— Ну так как же? — снова спросил Анджей.
— Ступай наверх к Антеку, — сказал Горбатый,— там все сразу и получишь: инструкции и оружие. А вы отправляйтесь в гостиную, чтобы он не обратил внимания.
— Он не поедет в Пулавы, — сказала Кристина, — он поедет в Голомб, в гестапо.
Горбатый, словно бы недовольный, сказал Кристине:
— Посмотрим, тут нельзя гадать. Антек обратился к брату:
— Ступай и жди. Я сейчас к тебе приду. Найдешь мою комнату?
— Найду,— ответил Анджей и молча отправился наверх, в комнату Антека, где утром мыл руки. Не зажигая света, прилег на кровать Антония — был чертовски усталый.
«Надо немного отдохнуть,— сказал он себе.— Ничего нельзя начинать в таком состоянии».
Закурил сигарету и с некоторым удивлением заметил при свете спички, что рука у него дрожит. «Анджей — сказал он себе,— спокойно. Не так уж это страшно».
Он закрыл глаза и попытался задремать. Но водка и кофе делали свое дело. «Шутка ли,— подумал он,— вдруг, ни с того ни с сего, шлепнуть ненавистного дядюшку». Ничего подобного он не ожидал, выезжая из Варшавы с мирной целью — привезти Антека домой. Но наперекор раздумьям в нем образовывалась пустота. Такие двадцать четыре часа даром не проходят.
Анджей открыл глаза. В окно проникал сумеречный свет, было еще не очень темно. Он с удивлением всмотрелся в глубину комнаты. Может, это ему только снится? Чуть поодаль стояла Марыся.
— Почему ты скрылся? — спросила она, помолчав. Анджей лениво собирался с мыслями.
— Я устал,— сказал он,— с меня довольно этого общества.
— Не хочешь видеть Валерия?
— Что мне Валерий? Мне до него дела нет.
— А почему ты устал? — не унималась актриса.— Участвовал в операции?
— Ну знаешь! Что тебе в голову пришло! — Анджей сделал несколько затяжек.— Надеюсь, ты не подозреваешь меня в таком безумстве?
Он отпирался чисто инстинктивно. Не нравился ему этот визит во мраке. Но он знал, давно знал, с той минуты на вокзале, что это очень красивая женщина. И что она будет ему принадлежать.
— Ты был близок с женщиной? — спросила Марыся и сделала шаг к кровати.
— Я никогда еще не знал женщины,— медленно проговорил Анджей и погасил сигарету в пепельнице.
Марыся засмеялась.
— Ого! Антек говорил о тебе совсем другое.
— Много он знает! Мы не виделись с начала войны.
— Он говорил, что еще перед войной.
— Вы вели такие интимные разговоры? Зачем? Крутишь с Антонием?
— Ох, он так влюблен!
— В кого?
— Ну конечно, в Кристину.
— В Кристину? — удивился Анджей,— Я не знал.
— Ты вообще ничего не знаешь.
— Кое-что знаю. Поди сюда.— Он потянул ее за руку на кровать.— Иди, у нас мало времени.
Лежа рядом с ним, Марыся спросила:
— Почему мало времени? У нас целая ночь впереди! Анджей насторожился.
«Откуда она знает!» — мелькнуло у него в голове.
— Да,— произнес он вслух,— целая ночь впереди. А когда ты возвращаешься в Варшаву?
— Скоро. Надо ехать. Знаешь, я держу кафе на Кредитовой. Дела идут пока неплохо.
— Я не хожу в кафе,— сказал Анджей.
— А что делаешь?
— Что делаю? Учусь. Конечно же, учусь. Они поцеловались.
— Ну, а теперь беги,— сказал Анджей, легонько сталкивая ее с кровати,— беги, а то сейчас придет Антек.
— Неужели? А зачем он сюда придет?
— Слишком много хочешь знать. Как бы боком не вышло.
— Не сглазь смотри.
Марыся неохотно встала с кровати. Направилась к дверям. Но вдруг повернула назад.
— Но вы ничего дурного не сделаете Валерию? Анджей тянул с ответом.
— Кто это «вы»?
Собственный голос показался ему неестественно глухим. Он потянулся за новой сигаретой.
— Почем я знаю? Ну, вы все, — вздохнула Марыся.
— Надеюсь, ты все же ориентируешься, что хоть «все» тут и вместе, но каждый сам по себе. Одно дело Горбатый, другое — Скшетуский, и совсем иное — тот слащавый идиот, который расточал комплименты Кристине.
— Да,— заколебалась девушка, — все разные, но у каждого автомат.
— Глупая,— уже со злостью сказал Анджей.— Кабы у меня был автомат.
— Если бы очень хотел, то получил бы,— многозначительно сказала Марыся.
— Пришлось бы убить какого-нибудь немца.
— Или Валерия.
— А у него есть автомат?
— Должен быть.
— Мне это безразлично.
— Жаль.
— Ты влюблена в Валерия?
— Нет, не влюблена.— Марыся снова дошла до самых дверей, и голос ее раздавался из темноты.— Но хотела бы стать его любовницей.
Анджей свистнул.
— Поздравляю, — сказал он, помолчав.
— Благодарю.
— Необычайно красивый человек,— добавил Анджей.
— Ты на него похож, — сказала Марыся словно бы с упреком.
— Только ростом повыше. И другого сложения. Мы оба на него похожи, только глаза у нас голубые. Это ведь наш дядя.
— У тебя голубые глаза? Не заметила.
— Значит, не слишком внимательно приглядывалась,— Анджей был рад, что разговор пошел о другом,— а ложишься ко мне в постель!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82