— Не хами,— сказала Марыся.— Ты спустишься вниз?
— А зачем?
— Хотя бы за тем, чтобы еще поболтать со мной.
— Поболтаем в Варшаве.
— Уезжаешь?
— Через несколько часов уеду.— Какое дело?
— Мать просила. Хочет, чтобы Антоний домой вернулся. Надо с ним потолковать. Поэтому и выставляю тебя. Иди.
— Но ты спустишься?
— Тотчас же спущусь. Только поговорю с Антонием.
— Тогда до свиданья.
— До свиданья. Поклонись твоему возлюбленному.
— Свинья! — Марыся сказала это уже за дверью, и слышно было, как она сбегала по лестнице.
— Черт! — выругался Анджей. Его очень обескуражил этот неожиданный визит. — Тю-тю! Ненужное осложнение! А такая красивая женщина.
Он задремал. Разбудило его появление Антония.
— Бери. — Антоний сунул ему автомат.— Умеешь с этим обращаться?
— С луны, что ли, свалился? Третий год идет война.
— Ну все. Поедешь верхом с Владеком. Сам Владек согласился принять участие.
— Что это значит — «сам Владек»?
— Владек — командир Горбатого.
— Рассказывай.
— Сейчас не время для шуток. Надеюсь, понимаешь.
— Так. Ну, а вообще кто они?
— Гвардия Людова.
— Понятия не имел. А ты?
— А я в АК. Скшетуский ничего об этом не знает.
— Я так и думал. А что, дойдет у вас до соглашения?
— Когда Валерий уедет, поговорим.
— У Владека есть пистолет?
— Есть. Но стрелять будешь ты.
— Где?
— Он тебе скажет. На восьмом километре поворот в Голомб. Распятие и пара деревьев. Там подождете.
— Ночь темная?
— Не очень. Но будет темнее. Он вас не заметит. Под теми деревьями темно.
— У Валерия есть автомат.
— Кто тебе сказал?
— Марыся.
— Ого!
— Это осложняет дело. Очень. Она будет знать, кто это сделал.
— Черт возьми!
— Но иначе нельзя.
Анджей соскочил с кровати. Он снова почувствовал себя бодрым.
— К сожалению, я вынужден взять с собой рюкзак. Оставить его здесь не могу.
— Ну так бери, не помешает.
— Да нет, мешать-то будет... Анджей надевал рюкзак.
— Так ты твердо решил не ехать в Варшаву? — спросил он брата.— Мать очень хочет.
— А я не хочу. Скажи матери...
— Ничего я не скажу.
— Как хочешь.
— Да! А скажи, как здесь очутилась Анеля? Я был удивлен, но притворился, будто незнаком с ней.
— Правильно сделал. Тарговская не знает, что это наша родственница. И Владек не знает.
— А как она сюда попала?
— Увязалась, приехала следом за мной. Устроилась тут. Пусть себе...
— А ты с той... с Кристиной?
— Это тоже Марыся тебе сказала?
— Тоже.
— Ну что ж. Можно и так сказать.
— Очень красивая девушка... Ну так что? Пошли?
— Идем.
Прежним путем вышли на боковое крыльцо. После ярких огней в доме темнота на дворе показалась непроглядной. Но вскоре глаза привыкли.
— Иди сюда,— сказал Антек.
У ворот стояли две лошади. Владек держал обеих за уздечки. Позванивали удила.
— Только бы не наделать слишком много шуму,— сказал Антоний.
— У повозки ободья железные, греметь будет,— отозвался Владек.
Анджей впервые услышал его голос. Сочный, мужской голос, с отличной, прямо актерской дикцией. Аыджей не испытывал страха, но все же этот голос придал ему бодрости.
— Стрелять не спешиваясь? — спросил он.
— Да, лучше так,— ответил Владек, — лошадь привычная, не испугается. И можно сразу удирать.
— А куда удирать?
— В сторону Пулав. То есть к железнодорожной станции, не в город. А потом я возьму лошадь, а вы пойдете на вокзал. И в Варшаву. Поезда сейчас ходят нерегулярно, но чего-нибудь дождетесь.
— Только вам придется проехать мимо дома.
— Два километра — это пустяки. Никто нас не заметит. Антек вдруг обнял Анджея и поцеловал его в щеку. Обнял
очень крепко.
— Ну, Анджеек... — прошептал Антоний.
Они вскочили на коней и поехали. Анджей чувствовал себя в седле довольно неловко, он был в брюках навыпуск, за спиной рюкзак, но лошадь шла хорошо, ровно. Он успокаивался.
Как только выехали в чистое поле, Анджея охватил осенний запах полей, он плыл над равниной, растворяя в себе запах конского пота и кожи, седла и узды. Спокойное дыхание равнины, отдавшей обильный урожай картофеля. Был тут и свежий дух пашни, и легкий дымок сжигаемой картофельной ботвы, и тот удивительный аромат, какой бывает в амбарах, когда туда свозят еще не совсем просохшее зерно—жито и пшеницу; эта смесь запахов свидетельствовала о том, что поля еще не замерли и на них еще кипит работа — вопреки войне и дурным событиям, казалось бы, сковывавшим всякое движение. Когда проехали еще километр или два и дорога стала спускаться в долину, бывшее русло реки, ветер донес, ко всем прочим полевым ароматам, еще запах свежего сена. Наверняка тут повсюду уже косили отаву. И этом ночном приветствии, которое посылала обонянию Анджея натрудившаяся и отходящая ко сну равнина, было что-то от колдовского покоя и даже от спокойной любви; она словно бы приглашала Анджея склонить голову на солому, на картофельные плети, на свекольную ботву, прижаться к земле, как к женскому телу. Вечер стоял теплый — то было то мягкое октябрьское тепло, какое на всем свете знает только равнина, и как бы усугублением этого тепла был глубокий, красивый голос Владека: вовсе не обескураженный ни этой ночью, ни тайной, ни переживаниями, связанными с их драматическим заданием, он сказал очень громко и отчетливо:
— Через минуту будем у распятия. Придется подождать.
Все произошло очень просто. Ждали, разумеется, долго, время тянулось бесконечно, прежде чем они услышали тарахтение брички. Владек доверительно наклонился к Анджею и сказал на этот раз тихонько:
— Погоди, пусть проедет мимо. Анджей возмутился.
— В спину я не стреляю,— сказал он слишком громко. Однако пришлось стрелять в спину. Какое-то свечение было
той ночью — то ли луна пробивалась из-за туч, то ли еще что-то. В сумеречном свете было не только слышно, но и видно приближающуюся бричку. Но Валерек свернул в том месте, где было распятие и деревья. Свернул вправо. Анджей увидел его спину, довольно быстро удаляющуюся. Он пришпорил коня, проскакал несколько метров и выпустил пулеметную очередь. Выстрелы прозвучали довольно тихо. У Анджея было такое чувство, будто он рубанул по спине сидящего человека в светлом пальто. Валерий был одет легко, ведь погода стояла теплая.
Лошадь Анджея забила копытами, но не двинулась с места, зато упряжка в бричке понесла. Анджей почувствовал, как Владек на своем жеребце галопом промчался мимо. Донеслось тарахтенье удаляющейся брички. Потом смолкло. Анджей изо всех сил погонял свою лошадь, но она, закусив удила, стояла как вкопанная.
— Хорошая лошадка, хорошая,— сказал Анджей и похлопал ее по шее.
Вдали на дороге он увидел огонек. Это Владек светил себе фонариком. Анджей подхлестнул лошадь и нагнал его. Владек освещал что-то на дороге.
Анджей спрыгнул на землю и, ведя лошадь на поводу, подошел к Владеку. Владек освещал лицо лежащего на шоссе Вале-река. Тот был мертв.
— Выпал из брички, черт побери,— сказал Владек.— Повернул в Голомб, в гестапо. Донести хотел!
Анджею показалось странным, что Владек только сейчас отмечает этот факт. Он смотрел на мертвое лицо Валерия так же, как столько раз смотрел на живое,— с ненавистью. Большие черные глаза Ройского были открыты, но остекленели и ничего не выражали.
— Надо спихнуть его в ров,— сказал Владек.
— Не тронь! — крикнул Анджей.— Пусть лежит. —- Так он скорее попадется на глаза.
— Все равно, ведь лошадей поймают. Примчатся сюда. Лучше не трогать.
— Верно. Ну тогда поехали назад.
Они сели на лошадей и направились к дому. Ехали не спеша и молча. Вдруг Владек оглянулся.
— Давай прямо в поле! — крикнул он Анджею и перемахнул через канаву. Анджей — за ним. Оба понеслись по картофельному полю. На дороге из Голомба появились огни. Три машины на полной скорости мчались в сторону дома Тарговских.
Ребята остановились в лесочке, за картофельным полем. Кони их стояли рядом, стремя к стремени.
— К нам поехали! — сказал Владек.
— Что ты болтаешь? — только сейчас сообразил Анджей.— Поехали в усадьбу?
— В усадьбу.
— Тогда я должен быть там.
— Зачем?
— Там мой брат.
— Рехнулся? Чем ты поможешь?
— Я должен!
Анджей пришпорил коня и помчался по полю вдоль дороги. Владек погнался за ним. Нагнал его уже совсем недалеко от усадьбы. Схватил лошадь Анджея за уздечку и остановил. Анджей пытался вырваться, но свалился с седла на землю. Владек тоже спешился, обхватил его туловище. Анджей вырывался.
— Никуда ты не пойдешь,— бормотал Владек сквозь зубы,— никуда не пойдешь. Давай автомат.
Анджей почувствовал, как тело его сжали сильные руки Владека.
Тот стискивал его так, что у Анджея перехватило дыхание. Он едва смог вымолвить:
— Пусти!
Внезапно со стороны усадьбы донеслись глухие выстрелы. Стреляли очередями, слышались крики, и где-то поблизости завыла собака.
Владек отпустил Анджея. Оба стояли, прислушиваясь. Выстрелы стали громче.
— Беги,— сказал Владек, забирая автомат у остолбеневшего Анджея.— Там уже нечего делать. Беги этой дорогой в обход города, прямо на станцию. Есть на билет?
Анджей стиснул зубы.
— Беги, быстро. Я побегу в противоположную сторону.
— А лошади?
— Отпустим. Сами вернутся домой. Мне лошадь теперь не нужна.
— Ну?
— Лети. Пока.
Пожали друг другу руки. Анджей быстро зашагал к вокзалу, который был в Пулавах в нескольких километрах от города. Он еще не совсем понимал, что с ним творится. Однако шагал в исступлении.
III
Поезд в Варшаву отправлялся только в шесть утра, но все помещения вокзала были уже забиты до отказа. Люди сидели на скамьях, на мешках, на чемоданах, обвязанных веревками и ремнями. Содержимое этих чемоданов не вызывало никаких сомнений. Туалет тоже был полон, он превратился в более благоустроенный зал ожидания. И сундучки, на которых расположились там люди, носили на себе следы более «благородного» происхождения. Несколько человек в туалете жались по темным углам. Анджей тут же догадался, что это были евреи. Проходя мимо зеркала, Анджей взглянул на себя и испугался.
«Надо и мне поискать темный угол»,— подумал он. Вид его был ужасен. Лицо осунулось, глаза лихорадочно блестели.
«Наверно, у меня горячка».
Небритые щеки его почти сплошь покрылись синей тенью. По колено вымазан в песке и черной земле. Достав из рюкзака щетку — аккуратный Анджей всегда возил ее с собой,— он очистил брюки от грязи. Люди, теснившиеся невдалеке на полу, запротестовали.
— На дворе не можете почиститься? — рявкнул на него какой-то пожилой господин.
Анджей внутренне согласился с ним. Но после ночного рейда его неудержимо тянуло в закрытое помещение. Впрочем, его не оставляло странное чувство, будто этой головы вовсе нет — такая в ней была пустота. А вместе с тем он ощущал тяжесть в ней и на темя будто давило что-то.
«Нет, не гожусь я для подобных скачек с препятствиями».
Он совсем не думал о том, что произошло в усадьбе Тарговских, даже не отгонял мысли об Антеке!— просто она совершенно не приходила в голову. Зато неизменно возвращалось видение: освещенные электрическим фонариком, смотрели на него остекленевшие глаза Валерия.
«Надо немного поспать»,— сказал он себе.
Он отыскал в главном зале уголок, каким-то чудом еще никем не занятый. Опустил на пол свой рюкзак, сел рядом и, прислонясь к нему, заснул. Это был даже не сон, а внезапный провал во мрак и неизвестность, тяжелые и черные.
Проснулся он около трех. Ламп горело меньше, свет был слабее — так что зал погрузился в полутьму. Люди спали вповалку, дышали тяжело. В зале стояла духота и тот густой, спертый воздух, какой всегда бывает в помещении, где спит много людей. Голова у Анджея по-прежнему была тяжелой и в то же время пустой. Это ощущение было настолько невыносимо, что он поминутно встряхивал головой, будто просыпаясь. Но это не помогало. От лежания на твердом полу ныли все кости. Анджей протер глаза.
Протер раз, другой — от изумления, желая убедиться, что не спит и не бредит: совсем рядом, так что локоть Анджея касался его мешка, сидел недавний ночной собеседник. Только в каком-то черном берете, которого Анджей не заметил на пароходе. «Дядя» смотрел на него испытующе и очень неприятно. Разумеется, Анджей понял, что тому уже все известно. В болезненном полусне это казалось вполне естественным.
— Не спишь? — сказал Владек Голомбек.
Только теперь Анджея осенило, что тот как две капли воды похож на Горбаля.
— Не спишь? — повторил сидящий на мешке. Он возвышался над Анджеем и — может, это и было самое неприятное — смотрел на него сверху вниз. — Ну, и как тебе все это нравится?
Анджей решил не вступать в разговор с этим назойливым человеком. Но против воли ответил на его вопрос:
— Что?
— Ну, как тебе это нравится?
И снова они говорили шепотом, на ухо, очень тихим шепотом, чтобы не мешать спящим и чтобы никто не подслушал.
— Что за вопрос! — возмутился Анджей.— Ничего мне не нравится. Не знаю, о чем вы говорите.
— Называй меня дядей.
— Опять дядя! Я не знаю, кто вы такой.
— Это безразлично, кто я такой. Называй меня дядей.
— Ладно, пусть будет дядя.
— Я, кажется, разбудил тебя,— сказал тот и взгорбил свой черный берет на голове.— Тебе, вероятно, снилось что-то приятное.
— Ничего мне не снилось.
— Я полагал.
— Напрасно.
— А я думал, что тебе, возможно, приснится Кмициц или еще какой-нибудь шляхтич. Засада получилась точь-в-точь как у Сенкевича. Только во времена пана Заглобы еще не знали автоматов. Стреляли... Из чего, Анджей, стреляли в те времена?
Анджея удивил этот вопрос.
— Из пистолетов и мушкетов.
— Да, ты прав, из пистолетов и мушкетов. Но это было очень неудобное оружие. Приходилось хорошенько целиться и, кроме того, надо было знать, как целиться: выше или ниже. Это были трудно.
— Тогда были хорошие стрелки.
— Разумеется... Устраивали истинные побоища. Как там, у Сенкевича: «Убил десяток солдат». Убил — и конец.
— В те времена,— скорее подумал, чем сказал Анджей.
— Вот именно. В те времена. А сегодня автомат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82