Я очень беспокоился о тебе, мама, но вижу, что у вас все в порядке.
Ройская молчала.
Валерек продолжал с наигранным оживлением:
— Это мой новый друг, обер-лейтенант фон Бём. Он сейчас стоит в Седльцах...
Молодой офицер поклонился. Ройская кивнула, но руки не подала. Валерек постарался и этого не заметить.
— Прошу,— обратился он к немцу, не дожидаясь приглашения Mai ери и, видно, опасаясь, что приглашения этого так и не последует,— прошу.
И, сбросив полушубок, Валерек повел офицера в гостиную. Тут он заметил Анджея.
— А, и ты здесь? — сказал он, не подавая ему руки и не представляя офицеру.
Прошли прямо в гостиную и уселись в кресла. Ройская, увидев, что иного выхода нет, последовала за ними. Анджей тоже, сжимая похолодевшие руки. Говорил только Валерек, к тому же без передышки. Па очень плохом немецком языке он принялся рассказывать своему «новому другу» историю Пустых Лонк. Подробно описал памятный эпизод тысяча девятьсот двадцатого года, восторгался уменьем матери вести хозяйство. Видно, его очень заботило, чтобы у немца составилось хорошее впечатление о хозяйстве. Молодой офицер, кажется, понял это и сказал (это были его первые слова с момента появления в польском доме):
— Очень хорошо, что хозяйство тут образцовое. Я думаю, мы не оставим на месте людей, которые не умеют вести хозяйство. Вы ведь понимаете, нам надо кормить население. Однако это не по моей части,— добавил он, улыбнувшись и склонив голову в сторону Ройской,— так что я не смогу вам помочь, если обстоятельства сложатся как-нибудь иначе.
— Что вы, господин барон,— преувеличенно естественным тоном воскликнул Валерек,— кто же вас в этом подозревает? Но я думаю, если бы что-нибудь угрожало моей матери, вы бы нас сразу предупредили.
Немец пробормотал что-то невнятное, из чего следовало, что наверняка не предупредил бы.
Но Валерек тараторил дальше:
— Я страшно о тебе беспокоился, мама.— Он мешал немецкие фразы с польскими.— Страшно, хотя, к счастью, в округе не было никаких боев.
— Сожжено много деревень,— сказала Ройская на великолепном немецком языке.
Летчик внимательно взглянул на нее. Это был светлый блондин, слегка рыжеватый и веснушчатый, с бесцветными, прозрачными глазами. В его лице, удлиненном, с тонкими чертами, было, однако, что-то дегенеративное. Реплика Ройской, ее отличное немецкое произношение, видимо, заинтересовали его, но он не проронил ни слова.
— Бои шли где-то в Восточной Пруссии,— сказал Валерек, то и дело перескакивая с немецкого на польский.— Что за бессмыслица вся эта война — сплошная нелепость! Как можно было думать, что мы в состоянии сопротивляться такой мощи?
Тут вмешался Анджей:
— Думали, что это не такая уж большая мощь. Валерек с презрением взглянул на него.
— Смотря кто думал.
— Наши командиры, наши вожди.
— Разве что.
Они говорили по-польски. Немец переводил взгляд с Анджея на Валерека. И снова на Анджея. Он словно сравнивал их. Впрочем, в этом не было ничего удивительного — каждому бросалось в глаза их сходство. Только у Анджея глаза были светлые, иногда казались совсем голубыми, а иногда серыми. Глаза Валерека были темные и угрюмые, а сегодня как-то особенно неспокойные. Анджей тоже всматривался в своего красавца родственника. Его поразило беспокойство и лихорадочный блеск в глазах Валерека, когда он смотрел то на мать, то на этого равнодушного и антипатичного немца.
Ройская, видимо, тоже почувствовала беспокойство сына.
— Тебе незачем было бояться, ты ведь знаешь, что я всегда справляюсь.
— Но у вас здесь слишком много народу.
— Что поделаешь, это скитальцы, не могу же я их выгнать.
— И много их здесь?
Ройская молчала.
— Во дворе их много?
— Много. Посмотри сам.
— Ив доме тоже есть?
Ройская не ответила на этот вопрос.
Окна гостиной выходили в парк, отсюда видны были ворота и клумбы перед домом. И хотя кусты и деревья заслоняли ворота, пани Эвелина заметила бричку, въезжавшую во двор. Она испуганно поднялась. Но было уже поздно. Вэлерек проследил за ее взглядом и успел рассмотреть и коляску, и фигуру женщины, вышедшей из нее.
— Те-те-те,— сказал он и тоже встал.— Простите,— обратился он к офицеру,— но тут приехала одна особа, которая меня очень интересует. Извините, пожалуйста,— повторил он и шмыгнул в переднюю.
Приехавшая стояла у вешалки и высвобождалась из платков и пальто. Это была Кристина.
— Кристя, ради бога, что тебя сюда привело? — игривым тоном произнес Валерек.
Кристина так и застыла на месте.
— Л где пребывает твой достопочтенный супруг? — иронически спросил Валерек.
Пройдя, он внезапно обнял ее и, прежде чем Кристина успела крикнуть, поцеловал ее в губы. Потом отступил и сердечно расхохотался, словно это была лучшая в мире шутка.
— Как ты смеешь,— сказала Кристина.
Но тут же овладела собой. Сняла пальто и спокойно спросила:
— Где тетя?
— Принимает в гостиной немецкого офицера,— сказал Валерек.
— Что за вздор!— Кристина прошла в гостиную.
Там она и в самом деле застала Ройскую в обществе Анджея и немецкого офицера.
— Тетя, я к вам на минутку,— не здороваясь ни с кем, сказала Кристина.
Ройская встала и торопливо вышла вслед за гостьей. Перепуганная Кристина пробежала через столовую в буфетную и только там схватила тетку за руку. Она смотрела ей в лицо со страхом, растерянно, вряд ли это было вызвано всего лишь неожиданной встречей с экс-мужем.
— Тетя,— заговорила она,— мой муж вернулся после сражения в Пруссии. Сейчас он у меня и не знает, как ему быть, я приехала к вам за советом.
— Он был офицером?
— Да, капитаном.
— Плохо,— сказала Ройская.— Впрочем, не знаю, столько всего рассказывают беженцы, что если всему верить,..
— Но я встретила здесь Валерека. Это дурной знак.
— Знаешь, Кристина...— начала Ройская.
— Простите меня, тетя, но я действительно очень испугалась. Он не оставит меня в покое.
— Прежде всего он не должен знать, что муж вернулся.
— Так он с немцами... — Кристина как обычно не договорила до конца.
— Ничего не знаю. Вижу его впервые с начала войны. Но приехал он с этим немцем.
— Как? Он приехал сюда с немецким офицером?
— Да.
— Он уже приехал с немецким офицером? Откуда? Ройская пожала плечами.
— Наверно, из Седльц. Ведь он в Седльцах живет.
— Уже спелся...— Кристина вздрогнула. Потом, надевая перчатки, которые комкала в руках, добавила:
— Раз так — исчезаю немедленно.
— Погоди хоть немного,— сказала Ройская,— ведь из такой дали приехала.
— Нет, нет, не останусь. Я и так его испугалась, а если он еще...
И через столовую быстро вышла в прихожую. Но там ее уже ждал Валерек.
— Куда ты так спешишь? — серьезно спросил он.— Подожди минутку.
— Не могу.
— Почему? Пожар, что ли?
— Мне надо возвращаться.
— Ведь твой уважаемый супруг, кажется, не ждет тебя? Кристина надевала пальто и повязывала платок. Она не отвечала.
— Твой муж в армии? Верно? — наседал Валерек.
— Ну, конечно,— подтвердила Ройская, вышедшая за ними. А потом тихо сказала Валереку: — Чего надо здесь этому немцу? Зачем 1ы его сюда привез?
— Ах, зачем? Увидите зачем. Он еще нам пригодится. Впрочем, весьма порядочный человек.
— Ты видел, как он заинтересовался, когда я заговорила о бомбежке?

— Ну в самом деле, мама, это пустяки. Каждый военный обязан выполнять приказы своего начальства.
— Забирай его, и немедленно! — грозно сказала Ройская. Валерек с удивлением посмотрел на мать. Он давно уж не
слышал подобного тона.
— Пожалеете, мама,— шепнул он.
— Пожалею или не пожалею — убирайтесь отсюда!
Она оглянулась, но Кристины уже не было: она побежала к своей бричке.
Ройская взяла Велерека за рукав, потянула в угол передней. И там зашептала ему жарко, торопливо, сильно заикаясь от волнения:
— Помилуй, видишь, как тебя люди боятся? Ты что, с ума сошел?! Годами у меня не появлялся, а тут вдруг пожаловал с немцем. Где ты с ним спелся? У тебя что, совести совсем нет, так ко мне являться! Кристина вылетела, словно ошпаренная, тебя увидев. Анджея вон трясет всего...
Красивое лицо Валерия исказила гримаса.
— Ну, этого-то щенка я запомню,— сказал он. Пани Эвелина не обращала внимания на его лицо.
— Убирайся отсюда немедленно, и чтобы я тебя здесь больше не видела. Дом пока еще мой, и я могу здесь распоряжаться. Мне стыдно за тебя!
Валерек едва заметно усмехнулся и вдруг взял руку матери и поцеловал.
Ройская остолбенела.
— Мама, я знаю, ты считаешь меня каким-то чудовищем. Хорошо, пусть я чудовище. Но неужели тебе не приходит в голову, что я и в самом деле мог о тебе беспокоиться? Что я в самом деле подумал: «Лучше съездить туда с каким-нибудь немцем, вдруг там творится что-нибудь недоброе?» Понимаешь ты это, мама? Я хотел защитить тебя.
— Очень тебе благодарна,— сказала Ройская уже гораздо мягче.— Ноты хорошо знаешь, что я и сама могу за себя постоять. Я давно уже перестала быть сентиментальной гусыней.
— Ну, положим, сентиментальной гусыней ты никогда и не была,— возразил Валерий с убеждением.
— Ты меня не знаешь,— проговорила мать уже совсем мягко,—не знаешь и никогда не хотел узнать. Но все равно, забирай отсюда своего немца. Уезжайте, уезжайте.
—- Хорошо,— Валерек еще раз склонился к руке матери,— сейчас уедем. Но если тебе что-нибудь понадобится, если тебе будет грозить опасность... Ведь тебя такие люди окружают, никогда не знаешь, чего от них ждать. Этим безумцам всякое может прийти в голову. Ведь уже ясно: все кончено. Теперь мы полностью зависим от немцев. Будь осторожна. Чуть что... сейчас же ко мне в Седльцы.
— Хорошо, хорошо,— лишь бы отделаться, ответила Ройская,— Еще увидим, как все утрясется.
— Все уже утряслось. Без всякого сомнения,— твердо заключил Валерий.— Но действительно пора ехать. Кто здесь еще у тебя?
— Но, право же, никого. Оля с Анджеем. Больше никого. В эту минуту, словно нарочно желая уличить Ройскую во лжи, в передней появилась Геленка. Она разрумянилась на свежем сентябрьском воздухе, волосы рассыпались по плечам. Увидев Валерия, она остановилась.
— Ну, и Геленка с матерью,— добавила Ройская, словно заканчивая предыдущую фразу, но при этом покраснела.
Валерек протянул Геленке руку. Геленка нерешительно поздоровалась с ним.
— Вижу, вижу,— проговорил Валерий,— вижу, что это Геленка, хоть она и очень изменилась. Взрослая девушка стала,— добавил он, обратившись к матери,— и очень красивая девушка.
— На отца похожа,— заметила Ройская, лишь бы что-нибудь сказать.
Валерек усмехнулся.
— Пожалуй, немного. Но только гораздо красивее. Он в упор бесцеремонно рассматривал девушку.
— А я и не знал, что вы здесь,— продолжал он.
— Да, приехала,— сказала Геленка,— и, наверно, останусь здесь на некоторое время...
Она прервала фразу, заметив по лицу Ройской, что та велит ей молчать.
В эту минуту в дверях гостиной появился немецкий офицер. За ним с неопределенным выражением лица следовал Анджей. Офицер перешел на французский, говорил с очень твердым акцентом.
— La guerre est finie ,— сказал он.— Я убеждаю этого молодого человека изучать немецкий язык. Как мало людей знают немецкий! — добавил он, глядя на Валерия.— Ну как, едем? — спросил он по-немецки.
— Да, да,— подтвердил Валерек, демонстративно не отрывая глаз от Геленки,— едем.
— Мне было очень приятно,— обратился офицер к Ройской.— Надеюсь, вам не потребуется наша помощь. Но если... Впрочем, не знаю, долго ли я пробуду в Седльцах.
Ройская ничего не ответила и молча подала офицеру руку — на этот раз она вынуждена была это сделать. Валерек попрощался со всеми с необычной для него сердечностью. И это встревожило Анджея. Ему сразу вспомнились каникулы. Но Валерек похлопал его по спине и сказал дружески:
— Ну, ну, держись, Анджей. И выкинь из головы всякие глупости!
Провожая гостей на крыльцо — даже сейчас он не мог пренебречь установленным обычаем,— Анджей думал: «Если он упреждает, чтобы я не думал ни о каких глупостях... значит, наверняка уже где-то есть такие, которые о «глупостях» думают».
— La guerre est finie,— повторил немецкий летчик, усаживаясь в вездеход и дружески махая рукой стоящему на крыльце Анджею.
Анджей не выдержал.
— Vous le croyez, monsieur — сказал он. Большое сомнение слышалось в его голосе.
Валерек хотел было что-то сказать, но вездеход рванул с места, и он так и отъехал с открытым ртом.
«Не к добру этот приезд»,— подумал Анджей, но тетке ничего не сказал.
— О чем вы говорили в гостиной? — спросила пани Эвелина, когда Анджей вернулся в комнату.
— Уговаривал меня изучать немецкий язык, только и всего! — ответил Анджей.
Однако пани Эвелине показалось, что Анджей что-то скрывает.
V
Сентябрьское утро выдалось погожее, но совсем уж осеннее. У крыльца стояла повозка, щедро устланная соломой и выложенная мешками. Пара добрых гнедых, запряженная в повозку, выглядела внушительно. «Слишком внушительно»,— утверждал скептик Анджей. Но пока что в Варшаву возвращались немногие, и Спыхала уверял, что им не угрожает опасность лишиться лошадей и даже не придется подвозить путников.
Вещей у них не было. Все чемоданы Оли и Геленки остались в пропавшем автомобиле. Анджей не взял с собой из Варшавы ничего, поскольку шел пешком. Спыхала садился в автомобиль Ройской в чем был. Только Ромек захватил кое-какие пожитки. Ну и, конечно, были в повозке две корзинки со съестными припасами в расчете не только на дорогу, но и на первые дни жизни в Варшаве. Кто знает, как там сейчас с едой, вероятно, туго.
— Все это выглядит очень романтично,— сказала Геленка, стоя на крыльце и глядя на запряжку,— но не лучше ли было бы одолжить у тети машину и прибыть в Варшаву на машине? Доехали бы за два часа.
Анджей, поправляя под сиденьем мешки с овсом, сказал:
— Тебе хорошо говорить — машина, машина! Конечно, лучше было бы, но для машины нужен бензин, а у тети бензина уже нет. Достать где-нибудь по дороге — об этом не может быть и речи. Откуда сейчас взять бензин?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82