.. прямо на носилках. Санитары и не заметили — когда, потом уже спохватились.
- Смерть—дура,—протяжно сказал дед Антип,—Ей все одно, кого и как. Нет бы выбирала. Тут у нас один возвернулся, Захар Довбня. Ты его, видать, не знаешь...— Он пробормотал еще что-то себе под нос и умолк.
— Могилка осталась? — спросил Тимофей.
— Осталась. Да. В братской могиле его... на станции Домбровизна. Вам сообщили адрес захоронения?
— Он как, сразу?.. — спросил Тимофей и осекся, видать поняв, что об этом в присутствии Ксюши спрашивать не следовало.
— Да-да, сразу,— ответил Левенков поспешно.— Прямо на носилках, тихо, санитары даже не заметили...
При вопросе Тимофея Наталья испуганно и жалостливо прижалась к Ксюше, но Левенков- утаил правду о смерти Савелия, и она, благодарная ему за эту ложь, успокоилась. Ей он говорил, что вторично Савелия ранило в живот, и умер он только на другой день в страшных мучениях.
Говорил дед Антип, Тимофей, и только Ксюша ни о чем не спрашивала,— как поняла Наталья, боялась расплакаться.
Постепенно разговор перешел па житейские темы, и голос у Лсвенкова выровнялся, лицо оживилось. Видно было, как нелегко ему говорить о Савелии при Ксюше.
— Оставайся у нас, мужики во как потребны! — говорил дед Антип.— Хату отстроишь, мы тебе подсобим.
— Спасибо, Никанорович. Только что я буду делать в Метелице?
— Делов тут под завязку. Вон — механизацию довести до рук. Денис все лето копается, да штой-то проку мало.
— Я, Антип Никанорович, инженер, мое место на заводе.
— Домой собираешься али как? — спросил дед Антип напрямик.
Наступило неловкое молчание. Все понимали, что означало это «домой».
— Нет, в Белоруссии останусь. Вот поеду в Гомель, работа по моей специальности найдется. Там и жить будем,— сказал Левенков, как о деле, давно решенном, и улыбнулся, взглянув на Наталью.— А... в Москву я съездить, конечно, должен. Надо объясниться. Думаю, что меня поймут.
Он не сказал: «должен съездить домой», «объясниться с женой», и Наталья благодарно и счастливо заулыбалась. Ей и самой было невдомек, когда же она, деревенская полуграмотная баба, научилась замечать такие мелочи? Мо-
жет, этому и не учатся, а дано от роду каждой женщине?
— Ну, коли так, то конешно,— согласился дед Антип.
— Устраивайтесь, в гости будем ездить,— добавил Тимофей.
Засиделись допоздна. Наталье не терпелось увести своего Сергея Николаевича, но было неловко и стыдно показывать это, и она сама заводила все новые и новые разговоры, как бы демонстрируя свое спокойствие и отдаляя счастливые минуты.
Уже дважды дед Антип подкручивал фитиль в лампе; Наталья помогла Ксюше убрать со стола, а мужики все толковали. И только когда догорел керосин и слабый огонек грозил вот-вот потухнуть, стали расходиться.
Три дня спустя Левенков уехал в Москву, и опять Наталье стало не по себе. Она знала, что Левенков вернется, повидает своих детей, поговорит с женой и вернется. Но тревога не покидала. Он хороший, честный, такие не обманывают, но увидит дочек, свою законную и поймет, что его место в семье. Не обманет Наталью, не забудет, а просто ему станет ясно, что ошибался в своих чувствах. А Наталья даже упрекнуть не сможет, не имеет права, она поймет его и не осудит, она и сейчас его понимает. И ту, законную, понимает. Каково ей с двумя детьми? Ждала, ждала и «дождалась» муженька.
Левенков вернулся через неделю, все такой же ласковый и внимательный. Но Наталья сразу же заметила перемену: глаза его, обычно живые, с хитрецой, стали малоподвижными и задумчивыми, улыбка—грустная, с приспущенными книзу уголками губ. Она боялась спросить, что с ним, только наблюдала украдкой и сдерживала громкие, неожиданные вздохи. Наконец Левенков рассказал о своей поездке и признался, что тоскует о дочках.
— Что ж ты, Николаевич...— оживилась Наталья.— Взял бы одну с собой. Я бы уже холила ее, как родную. Без дитенка и хата пустая...
— Как же я возьму? — грустно улыбнулся он.— От живой матери?
— А ты ж батька, никак.
— Батька... Вот ты бы, Наталья, отдала своего ребенка?
Наталья только вздохнула и опустила голову.
На другой день пришел председатель Яков Илии и долго уговаривал Левенкова остаться в Метелице. Яков понимал, что держать инженера в механиках колхозных —
слишком большая роскошь, но просил остаться хотя бы на полгодика, привести в порядок небогатую колхозную технику. Левенков ничего не обещал.
Съездив в город, он вернулся с направлением на работу. Определили инженером на Сосновский кирпичный завод, где обычно сельчане разживались кирпичом для печек, для погребов. Завод находился в двенадцати верстах от города и в полутора часах ходу от Метелицы, почти рядом. Иметь близкого человека на кирпичном заводе сельчанам было на руку, а Яков даже был доволен, что Левенков так определился: теперь-то колхоз без кирпича не останется.
Обошла Наталья метелицкие дворы, простилась со всеми близкими и, собрав свои небогатые пожитки, подалась с Левенковым на станцию. Что-то ждет ее на новом месте, какая доля уготовлена? Метелицкие бабы завидовали: «Ишь, инженера отхватила!» — а Наталье и радостно осознавать, что у нее есть муж, да не простой мужик — инженер, и боязно покидать родную деревню, где всю -свою жизнь провела безвыездно.
Большой письменный стол в учительской был завален стопками тетрадей, учебников, карандашами, ручками, чернильницами. Вчера Тимофей получил все это по разнарядке, еле дотянул до поезда, натер свою культю, но был доволен: сверх разнарядки удалось раздобыть две сотни школьных тетрадок, полдесятка букварей и три учебника по арифметике.
Елена Павловна, новая учительница, вертелась у стола и радовалась, совсем по-детски хлопая в ладоши. Худенькая, быстрая, с узкими плечами и тонкими длинными пальцами рук, она и походила на подростка.
— Ну, теперь мы живем, Тимофей Аитипович! Ну, живем!— Она наклонялась к тетрадям и книгам, нюхала типографскую краску и блаженно закрывала глаза.— Ай, как пахнет! Да понюхайте ж вы, Тимофей Антипович!
— Будет вам, Елена Павловна,— весело улыбался Тимофей.— Совсем как школьница. Давайте с учебниками разберемся — как делить?
Учебников не хватало: на троих-четверых учеников приходилось по одному, но если учесть прошлогодние и уцелевшие старые, еще. довоенные, то выходило на двоих по учебнику.
До начала занятий оставалось пять дней. Школа была готова к приему учеников. Тимофею надо было только написать учебный план да разобраться с книгами, чем они с Еленой Павловной и занимались.
День стоял по-летнему теплый, и единственное окно в учительской распахнули настежь. На улице безлюдно, тихо, все сельчане были на уборочной, только вдалеке, на строительстве Захаровой хаты, одиноко постукивал топор.
Сельскую тишину неожиданно потревожил надсадный рев мотора машины, буксующей в метелицких песках на шляху, и через минуту крытый выгоревшим на солнце брезентом «козлик» остановился под школьным окном. Появление машины в Метелице было редкостью, и Тимофей, вопросительно переглянувшись с Еленой Павловной, вышел на крыльцо.
Из машины вылезли двое мужчин. Один лет тридцати, подтянутый крепыш, другой постарше, худой, почти костлявый, с вытянутым лицом.
— Это школа? — спросил старший.
— Школа,— ответил Тимофей, разглядывая приезжих.— Вам кого?
— Заведующего Лапицкого.
— Я и есть Лапицкий. Будем знакомы.
— НКВД. Капитан Малинин.
— Пойдемте в школу, там и поговорим,— пригласил Тимофей.
— Поговорим после. А сейчас поедемте с нами,— сказал Малинин, махнув рукой в сторону машины.
— Куда ехать? — не понял Тимофей.
— В город.
— В город? Но... простите, сейчас я не могу, скоро занятия.— Он повернулся к школе, как бы указывая, что там у него дела, сами должны понять: на носу учебный год.— Что вас интересует? Я и здесь могу ответить.
— Вы меня неправильно поняли,— сказал Малинин.— Вы арестованы, гражданин Лапицкий.
Значение последних слов до Тимофея сразу не дошло, и он стоял неподвижно, силясь сообразить, что все это значит. На шутку не походило, да и какие тут могут быть шутки!
На крыльцо выбежала Елена Павловна. Она слышала весь разговор из окна и теперь глядела широко открытыми глазами то на Тимофея, то на приезжих, видно тоже ничего не понимая.
— Собирайтесь, нам некогда,— поторопил Малинин. И только тогда Тимофей пришел в себя.
— Но это какое-то недоразумение!—заговорил он поспешно и растерянно.— Кому вздумалось? На каком основании? Ничего не понимаю!
— Вам все объяснят. Собирайтесь.
— Да что — собираться?
— Ну, хоть оденьтесь потеплее,— сказал Малинин, указывая глазами на Тимофееву летнюю рубашку с короткими рукавами.
— Ну да, конечно. Только домой забегу... Елена Павловна, вы с учебниками разберитесь сами и объявите детям, чтобы тридцатого собрались. Я скоро вернусь, это какое-то недоразумение.—Он хотел было идти пешком, но. Малинин пригласил в машину.
Подъезжая к дому, он увидел Захара. Тот стоял у своего сруба в нательной рубашке с закатанными по локоть рукавами и играл топором, который в его могучих руках казался игрушечным. На мгновение их взгляды встретились, и Захар улыбнулся одним краем губ. Эта улыбка и то, что Захар видел его в положении арестованного, разозлили Тимофея. Он торопливо выбрался из машины и зашагал к дому. Следом двинулись Малинин с помощником.
— Что за глупости! — рассердился Тимофей.— Вы мне не доверяете?
— Вы — арестованный,— сказал Малинин бесстрастно, не считая нужным входить в подробные объяснения.
В хате никого не было. Тимофей переоделся, обвел глазами горницу и вышел во двор.
— Ну, пошли,— сказал Малинин деловито и направился к калитке. Видно было, что этот человек привык выполнять дело четко и спокойно, вполне осознавая всю ответственность своей работы, своих поступков и, как показалось Тимофею, преувеличивая их значимость.
Малинин сел впереди, рядом с водителем, за ними — его помощник с Тимофеем, и машина тронулась.
Захар стоял у сруба и провожал их хмурым взглядом.
Полуденное солнце светило прямо в лицо. Под разогретым брезентом было жарко. Тимофей старался втиснуться в угол, спрятаться в тени, но тогда протез его поднимался, упираясь в спинку переднего сиденья черной от
пыли и размочаленной по краям «ступнёй». И он, стыдясь такого положения, вынужден был сидеть на краешке и щуриться от яркого солнца.
Машину болтало по песчаному шляху, бросало по сторонам. Каждый толчок отдавался в ноге болью, натертая вчера культя горела, как исхлестанная крапивой.
Проезжая по Метелице, Тимофей вдруг увидел, какой она стала нарядной и веселой от белых срубов, пахнущих сосной, от разбросанной вокруг свежей щепы. Раньше это как-то не замечалось, а теперь то ли от быстрого передвижения в машине, то ли от яркого солнца широкое строительство в деревне пестрило в глазах, останавливало внимание. Многие обгорелые снаружи вербы дали новые ростки, рядом со старыми поднимались молодые деревца. Когда и кто их успел посадить?
Метелица как будто радовалась своей нарядности, своей новой жизни.
Тимофей удивился своим мыслям —об этом ли ему, арестованному, сейчас думать!
Въехали в лес, солнце перестало слепить глаза, натертая культя немного приутихла — боль притупилась. Перед Тимофеем встал вопрос: за что арестовали? Может, его работа во время оккупации тому причиной? Тогда Тимофею бояться нечего — он работал на партизан. Но зачем этот арест, могли бы вызвать и выяснить все, что их интересует.
На вопрос о причине ареста Малинин сказал, что объяснят иа месте, а когда Тимофей стал настаивать, требовать ответа, ему вообще запретили говорить. Эта искусственно создаваемая таинственность и обращение не «товарищ», а «гражданин» и «арестованный» злили его.
Проехали Сосновский кирпичный завод, где недавно поселились Левенков с Натальей, и через полчаса тряски по лесному шляху вкатили в Ново-Белицу. А еще через полчаса прибыли на место.
Тимофей был уверен, что наконец объяснят причину ареста, но его провели по темному коридору и заперли в пустой комнате.
«Да это ж камера!» — подумал он, оглядевшись, и взорвался:
— Откройте! Что вы там, оглохли? Какого черта эта комедия!
Щелкнула задвижка в дверном окошке, и показалось лицо сержанта, провожавшего Тимофея в камеру»
— Чего вы расшумелись? — спросил сержант.
—- Я не понимаю, почему меня здесь закрыли! Отведите меня к начальнику!
— Куда вам торопиться? Вызовут...
— Но мне должны, в конце концов, объяснить, что все это значит!
— Объяснят...
— Послушайте, товарищ, произошло какое-то недоразумение,— заговорил Тимофей торопливо, видя, что сержант собирается закрыть окошко.— Кто у вас тут старший? Мне надо поговорить... У меня нету времени сидеть сложа руки. Я требую, чтобы мне объяснили наконец1 Я ни в чем не виноват!
Пожилой сержант улыбнулся Тимофею, как малому непонятливому ребенку:
— Времени у вас предостаточно, гражданин. А невинные у нас не сидят.— И добавил наставительно: — Шуметь не советую.
Тимофей понял, что требовать чего-то от сержанта бессмысленно, собрал все свое терпение и уселся на табуретку в углу камеры.
Вызвали Тимофея часа через два.
В кабинете следователя сбоку письменного стола сидел капитан Малинин, в форме, отчего казался подтянутым и еще более строгим, чем при первой встрече. Он указал Тимофею на стул перед столом, почти посередине комнаты, и, глядя в бумаги, начал задавать вопросы ровным, звучным голосом:
— Лапицкий? Тимофей Антипович? Заведующий Ме-телицкой начальной школой? Год рождения — тысяча девятьсот десятый?
— Но вы же знаете!
Капитан так же спокойно и бесстрастно попросил отвечать только иа его вопросы. И Тимофею стало ясно, что для этого капитана учителя Лапицкого не существует, а только — подследственный гражданин Лапицкий.
— Вас будет допрашивать майор Брунов,— сказал под конец капитан и уставился в окно отсутствующим взглядом.
«Слава богу, не ты»,— подумал Тимофей. О том, что с ним будут не говорить, а вести допрос, он понял сразу же, как только вошел и увидел стул посередине комнаты, на котором сейчас сидел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71