.. Эльза Диц... Выкормили на земле своей!
— Ну, ты чересчур, Григорий,— возразил Савелий.— Сколько раз она липовских баб и мужиков выручала. А Штубе не улизнет, пристукнем сволочь. Хорошо бы на веревку вздернуть по его обыкновению.
— Управимся — вздернем. Я бы его, гада!..— Маковский скрипнул зубами и умолк.
Шли лесом, с хрустом уминая снег. Месяц болтался над головами, бледно освещая дорогу. Безветрие. Тишина. Хлопцы глухо переговаривались, дымили-цигарками. Впе-
реди Савелия шаркали валенками четверо подрывников его группы; такие ночные переходы им были не в новинку. Валя Климович, который научил партизан выплавлять тол из снарядов, рассказывал что-то веселое, остальные смеялись.
— Чумные они у тебя,— заметил Маковский.— Такое дело, а им хоть бы что!
— Наступать — не драпать.— Савелий улыбнулся.— Мы как? Поездок ухнем — и дай бог ноги. А теперь, наоборот, догонять придется. Вот им и весело.
Они опять умолкли и шли так версты четыре. Савелий вспомнил свой приход в отряд, снова и снова радовался счастливой случайности, позволившей уйти из Метелицы, и пугался при мысли, что мог бы и до сих пор сидеть дома.
Маковский дал ему группу подрывников из тех бойцов-окруженцев, которых Савелий привел в белорусские леса. Скоро год, как Савелий в отряде, и навредил немцам со своими хлопцами порядочно. Он взялся за дело рьяно, с жадностью, как будто всю жизнь только тем и занимался, что взрывал поезда. Они нагружали свои вещмешки самодельными минами и уходили из отряда на неделю, а то и больше, подрывали поезд или мост на одной железнодорожной ветке, отмахивали верст двадцать по лесу к другой ветке, потом направлялись к третьей. Кормежкой разживались в глухих деревнях, куда немцы наведывались редко, переплывали речку на плотах из пары бревен, ночевали в лесу, плутали по округе, пока не кончались мины. Тогда брели в отряд, обросшие щетиной, усталые, отлеживались, набирались сил и повторяли свой рейд. В отряде было еще две группы подрывников, но тем не везло: потеряли троих человек за одно лето, а поездов взорвали меньше. Зимой было сложнее, морозы и снег не позволяли уходить надолго из отряда, приходилось делать короткие вылазки. Но именно в эту зиму партизаны почувствовали в себе уверенность и силу. Разгром немцев под Сталинградом оживил людей, показал им тот рубеж — Волгу,— откуда начнется изгнание немцев с русской земли. Никто не мог объяснить, почему именно от Волги начнется наступление Красной Армии, но каждый был уверен в этом. До сих пор фронт все удалялся и удалялся от белорусских лесов, после Сталинграда начал приближаться. И теперь уже партизаны ждали прихода своих и били немцев в тылу с наибольшим остервенением, избавясь от тяжкого вопроса: когда же наконец остановят эту страшную силу,
когда повернут обратно? О Сталинграде говорила в деревне, говорили в отряде. Маковский и все хлопцы знали, что теперь за малейшую бездеятельность .сельчане их будут укорять. И справедливо.
После Сталинграда воевать плохо было уже нельзя.
Савелию выпадала возможность наведаться домой, но он боялся подставить под удар семью и довольствовался «устными письмами», которые передавала Люба. О семье он знал все, семья о нем также, о чем еще мог мечтать Савелий? Тысячи солдат на фронтах и этого не имеют. И он приглушал в себе до боли острое желание сходить домой.
На краю леса Маковский остановил отряд и собрал всех вместе. В ста метрах от них темнела Липовка. Цигарки потушили еще за версту, разговоры прекратили. Трое хлопцев, посланные вперед, поджидали на опушке.
— Повторим,— заговорил Маковский.— Группа Филимона в двадцать человек нападает на казарму комендантского взвода. Знаете где — в правлении колхоза. Филимон, поведешь по-за огородами, чтобы собак не вспугнуть. Десять человек — к путейцам, мы впятером займемся комендантом. Как и договаривались, поначалу глушанетегранатами, потом — строчи. Да чтоб ни один не ушел! Начинать всем разом по красной ракете. Все, кажись, или запамятовал чего? Да, снег скрипит, и звезды вот повылупились, как назло, так что — ползком. Не торопитесь, с ракетой я выжду.— Он по привычке крутнул свой ус.— Все, значит.
Расходитесь.
— Может, пойдешь с Филимоном? — спросил Савелий.-—С комендантом мы управимся, будь спокоен.
— Нет,— проворчал зло Маковский.— Я сам должен. У меня с ним личные счеты.
— Гляди, ты командир.
— Вот-вот!
Филимон повел своих хлопцев окружным путем к бывшему правлению колхоза, Савелий, Маковский с тремя партизанами двинули с другой стороны, к хате Эльзы, третья группа осталась на время — «их» путейцы стояли на ближнем от леса краю деревни.
Как только вышли из леса, Савелий почувствовал слабый южный ветерок. Звезды в небе потускнели, перестали стекленеть мигающим блеском, помягчал снег — под ногами скрипел приглушенно и скользил. Пробирались задами дворов осторожно, боясь потревожить собак. Мишка Ер-
моленко, по глупости нацепивший в прошлую зиму полицейскую повязку, шел впереди, указывая дорогу к хате Эльзы; однажды довелось побывать у коменданта, и он знал расположение комнат. В своем грехе он чистосердечно покаялся и успел уже искупить его лихими налетами на немецкие машины.
«Я и сам не знаю,— говорил Мишка,— чего в полицаи записался. Скучно было, а тут винтовку дают...»
Первое, что он получил в отряде,— это Любин плевок в лицо. Она подошла, с ненавистью поглядела на виновато улыбающегося Мишку, сочно, по-бабьи плюнула и зашагала прочь. Мишка стерпел. Он бы стерпел и большее, только бы добиться прощения Любы. Но Люба его перестала замечать и близко к себе не подпускала, а когда Мишка стал искать ее, заговаривать, сурово отрезала: «Еще раз ближе трех метров подойдешь — застрелю!» Мишка и все партизаны поняли, что она так и сделает. Смешно и грешно было наблюдать, как Мишка тоскливо глядел на Любу и старательно обходил стороной. Люба же искоса, настороженно следила, определяя расстояние между ним и собой. Маковский с Савелием пробовали ее уговорить. «Не дури, Люба,— говорил Маковский.— Ненароком ухлопаешь человека».— «Отберите наган, если боитесь за него»,— отвечала Люба. «Наган я не отберу, он тебе нужен, но приказываю: не трогай хлопца! Он теперь партизан, как все». Люба опускала свои длинные ресницы, сжимала губы и молчала. И Савелий с Маковским понимали: этого приказа она не выполнит. Так и ходил Мишка вокруг Любы, как телок на привязи: и уйти не мог, и приблизиться боялся. Партизаны давно простили Мишку, жалели этого молодого смелого хлопца и говорили: «Выкинь из головы, Мишка, тут тебе не полоса».— «Я докажу!— бубнил Мишка.— Все равно докажу!»
Подошли к саду Эльзы, присели за плетнем, выжидая, пока изготовятся остальные группы. Надо было дать выдержку с подачей сигнала, чтобы не случилось какой оплошки. За садом, в темном дворе, несколько раз промаячила тень часового, и Мишка не выдержал:
— Григорий Иванович, дозвольте снять часового,— зашептал он.— И не тявкнет у меня. Без писку и шороху, Григорий Иванович. А коменданта мы живком сцапаем.— Мишке не терпелось отличиться.
Маковский пошевелил усами и пробормотал:
— Погодь минут десять, тогда... Коли и шумнут, не страшно.
— Ага!—обрадовался Мишка и притих, уставясь в щель плетня.
Выждав время, Маковский толкнул Мишку в плечо:
— Давай!
Извиваясь вьюном, Мишка полез вдоль плетня к хате, а минут через пять, как и условились, чиркнул спичкой. Часовой был снят без единого звука. Савелий, Маковский, Валя Климович и Леня-окруженец двинули к двору. Там их ожидал Мишка.
— Я ж говорил, не тявкнет! — похвалился Мишка.— Л того тепленьким возьмем. Сенцы отчинены...
— Ракету!—скомандовал Маковский.
Савелий вслед за Мишкой нырнул в темноту сенцев. Проскочили прихожую, горницу, Мишка пинком распахнул двери спальни и фонариком осветил постель. Позади них, сопя и чертыхаясь, Валя Климович возился с комен-дантовым денщиком. На улице раздался взрыв, второй и сразу — шумная стрельба.
Штубе не успел схватить пистолет — дуло автомата уже маячило в полуаршине от комендантских глаз.
— Вот ты какой,— раздался голос Маковского под ухом у Савелия,— герр капитан Штубе. Наслышались, наслышались. Хорош гусь лапчатый! Будем знакомы: Маковский. Ну, одевайся. Быстро.
Штубе щурился от бьющего в глаза света фонарика и пытался что-то сказать. Его толстые губы часто вздрагивали, нервно шевелились; безволосая грудь слегка отвисла, увенчиваясь неимоверно большими, бабьими сосками; крупные сильные руки безжизненно лежали на коленях поверх одеяла.
«Пахать бы такими»,—-подумал Савелий. В тот момент, когда Маковский назвал себя, Штубе вздрогнул всем телом и сразу как-то расслабился, поник, блестящие от испуга глаза потускнели.
— Слухай, что командир приказывает! — повысил голос Мишка.— По-русски небось разумеешь. Али в постелю наложил? — Он довольно хохотнул и потоптался на месте выжидающе, будто комендант должен был ответить.
— Я не можно... Я- — пробормотал Штубе и смущенно пригнул плечи.
— Ну! — крикнул Савелий. Комендантова стыдливость почему-то его взбесила.
Штубе взял одежду и начал натягивать на себя. Маковский окинул взглядом светелку и повернулся в дверях, оглядывая горницу. Там еще горела лампа, и стол с обилием закуски, с коньяком не был убран. Видать, Штубе только что улегся спать. Было видно, что за столом сидели двое.
— Недурно?—спросил Маковский.
— Пирует, сволота!—отозвался Савелий.— А кто же второй?
Маковский пожал плечами и заторопился:
— Савелий, Валя, за этого,— кивнул он в сторону Штубе,— головой отвечаете! Пошли глянем, что-то долго они там палят.
Вслед за Маковским, Леней и Мишкой во двор вывели. Штубе. Хозяйка дома Эльза, притаясь где-то в боковушке, так и не показалась. Трогать ее не стали. Штубе пересилил первый страх, прислушивался к бою в деревне, держался независимо и все время о чем-то напряженно думал. Видать стыдясь своей слабости вначале и решив оправдать честь мундира, демонстративно отстранил дуло автомата, преградившего путь, высокомерно улыбнулся и чинно вышел из спальной, чем разозлил Савелия еще больше.
— Поглядим, как ты на виселицу пойдешь! — проворчал он.
Бой в деревне затягивался: уже по всей Липовке слышалась автоматная пальба, в центре, где-то около комендатуры, татакало несколько пулеметов. У партизан с собой пулеметов не было. Савелий насторожился. Путейцы и комендантский взвод не могли оказать такого сопротивления, даже не будучи застигнуты врасплох. Явно что-то не так. Он оставил коменданта на попечение Вали и кииулся через двор к Маковскому. Командир и хлопцы стояли за углом хаты и о чем-то переговаривались.
— В чем дело? — спросил он, подбежав к Маковскому.
— Не пойму. Оплошки, кажись, не было...
— Подмогнуть бы... — вздохнул Мишка, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.
— Куда — подмогнуть? — проворчал Маковский. — В темноте своих перебьем.
— Оно-то да...
— Боюсь я, Григорий, что-то здесь не так,— поделился Савелий своим беспокойством.— Откуда по всей деревне немцы?
С минуту помолчали, без толку вглядываясь в темноту. Стрельба не утихала.
— Надо идти,— не выдержал Савелий.
— Да-да,— подхватил Маковский, видно думая о том же.— Гляди за Штубе, а я с хлопцами пойду.
Но только он отделился от стенки хаты—тут же метнулся назад и громко зашептал:
— Ложись!
Все вчетвером плюхнулись в снег. У соседней хаты Савелий заметил несколько фигур; они приближались не таясь, открыто. Так могли идти только хозяева положения, уверенные в своей безопасности. Заметив людей у квартиры коменданта, они остановились. Послышалась немецкая речь:
— Не стреляйте, мы направлены к господину коменданту. Мы...
Короткие очереди из четырех автоматов оборвали фразу на полуслове. Всплеснул истошный крик, и фигуры рассыпались по улице. Завязалась перестрелка.
— Григорий, что мы голову ломаем, комендант же в наших руках!
— Ну и что?
— Как — что?!
— А-а-а,—догадался Маковский.— Тю ты, прости господи! Хлопцы, придержите их!
Савелий с Маковским отползли к воротам, нырнули во двор. Штубе под дулом Валиного автомата стоял у крыльца и с показным спокойствием курил сигару.
— Сколько солдат в деревне? — спросил Маковский.— Солдаты — по всей деревне. Откуда?
— Не ожидаль? — ответил Штубе вопросом на вопрос.
— Ну, ты! Некогда мне тут... — И Маковский поднял автомат.
— Корошо. Гартман...
— Ка-ра-тели?! — перебил его Маковский ошеломленно.— Вот это влипли!
— Такую птицу могли сцапать! — пожалел Савелий.— Опоздали мы, Григорий, па выпивку.
— Ви — западня,— сказал Штубе с таким видом, будто был хозяином положения, а не пленником.
До Маковского слова Штубе не дошли, или он не обратил на них внимания. Торопливо заговорил:
— Валя, смени хлопцев, их — сюда! — Валя кинулся на улицу.— Савелий, на тебя — этот,— кивнул в сторону Штубе.— Мишка, ты тут? Любыми путями — к группе Кондрата, ты, Леонид,— к Филимону. Всем отходить к лесу, понятно? Сбор на развилке.
— Ви — западня,— твердил Штубе.
— Да ты чего, белены объелся? —удивился Маковский.— Савелий, давай, я с Валей прикрою!
Штубе уперся было, не желая идти со двора и пытаясь говорить о бесполезности сопротивления, о благоразумии, путая немецкие слова с русскими, и Савелий, зло толкнув его, погнал в сад. Комендант трусил рысцой, пригибаясь, вобрав голову в плечи, и поминутно оглядывался.
— Но-но, покрутись у меня! — приговаривал Савелий, поторапливая пленного.
Хромовые сапоги коменданта часто проламывали снежную корку и увязали, отчего он выбрасывал ноги высоко, как цапля, размахивая полами шинели. В темноте он казался большим и грузным. Савелий не спускал глаз с ко-' меидаита и прислушивался к стрельбе. Шум стычки из центра деревни, где находилась основная группа Филимона, откатывался куда-то за огороды. Было ясно — они отступают. Савелий нервничал и досадовал на неудачу. Винить было некого — никто не рассчитывал напороться на отряд карателей, их ожидали в Липовке весной, когда в лесу стает снег и откроются дороги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71