— Джигиты, пострадавшие в схватке с этими шакалами, не смогли выступить с нами — их раны еще не успели зажить,—- ответил Гараоглан-хан.
— Что до всего другого, я не знаю,— источая злобу, заговорил Шали-бай,— но про разбойников наш высокий гость говорит правду. Эти йомуды, чавдуры, емрели2 и другие давно заслуживают мести!..
— Неспроста говорят: когда народ умывается слезами и кровью, то свиньи взбираются в гору,— поддержал его с не меньшим озлоблением Ораз-хан.
1 Принц имеет в виду предводителей шаек аламанщиков, состоящих на службе у хивинских ханов.
2 Йомуды, чавдуры, емрели — разные туркменские племена, входившие в состав хивинского государства.
— А все потому, что мы это терпим! — хлопнув себя ладонью по колену, выкрикнул Сердар.— Прикажи, Ораз-хан и я со своими джигитами отобью у кого угодно охоту на нас нападать!
— Не горячись, Сердар-бег,— постарался успокоить его Гараоглан-хан.— Придет время, мы с этой нечистью расправимся. Но теперь мы решаем другое дело...
Поэт Молланепес, любовавшийся игрой пламени в очаге, словно пробудился, и в глазах у него сверкнули искорки, будто выхваченные из очага.
— С нечистью? — переспросил он.— Да, есть и такие... Но к лицу ли нам точить зубы на целые племена? На племена родственные! — страстно выкрикнул поэт.— Мы хорошо начали этот разговор с нашим высоким гостем. Однако к чему скатились?.. Слушал я долго. Тут часто и громко звучало слово «текинцы», но ни разу достаточно гордо не прозвучало слово «туркмены»!.. А ведь еще больше ста лет назад великий Махтумкули призывал нас:
Теке, йомуд, гоклен, алили, языр, Лишь в дружбе отыщете дар свой! Творя меж собою согласье и мир, Создайте единое государство...
— Поймите, почтенные, что Махтумкули обращал свой взор на все туркменские племена! А вы ведете речь лишь о себе. В свою очередь ханы, беги и яшули йомудов, эрсаринцев, сарыков и других туркменских племен думают только о своих заботах... И пока меж нас раздоры, враги наши потирают руки от удовольствия! Вы забыли о самом главном кладе, который нам надо раскопать первым,— о дружбе и согласии между всеми туркменскими племенами!.. Я говорю вам: выройте этот клад — и тогда из разрозненных враждующих племен родится единый народ, способный и государство свое создать, и свое благополучие!..
— Значит, по-твоему, Молланепес,— на этот раз отчужденно заговорил Сердар, который всегда уважал поэта,— пускай нас грабят и режут, а мы иди к ним со смирением?
— Не то, дорогой Сердар. Вовсе не то!.. Нельзя же сжигать всю одежду из-за того, что завелись в ней вши... Во всех племенах, о которых тут говорилось с ненавистью, больше не аламанщиков, а честных тружеников. По дюжине головорезов вы судите обо всем племени... Если за кровавые дела Сарыкарная и Кёке-сердара мы станем рубить всех йомудов и емре-линцев, то чем мы будем отличаться от этих двух бандитов?.. Так дело может дойти и до раздоров меж двумя ветвями теке — утамышами и тохтомышами, между Серахсом и Ахалом и даже между разными родами в одном племени... Как сказано в старинной притче: «Два коня лягаются, а между ними погибает осел». Сегодня имя тому ослу — единство всех туркмен, рождение нашей государственности, почтенные...
Всем сердцем откликался на горячий призыв поэта сидевший за спиной своего деда мальчик Довлет. Хотя он и не понимал в словах Молланепеса многого, но главное мальчик воспринимал ясно — поэт хочет объединения всех туркмен. Кто же не сообразит, что одному роду трудно даже лишний арык вырыть, а тысячи родов легко и канал проложат... Так почему же спорят с поэтом мудрейшие из мудрейших? Отчего они его не хотят понять?.. Если бы все туркмены были заодно, тогда бы топот копыт по ночам не рождался!.. Многие видели, как брызгает в разные стороны красной мякотью попавший под копыто лошади арбуз. А ему-то, Довлету, довелось однажды увидеть такое, чего он уже никогда не забудет: как брызнула под копытом лошади аламанщика голова соседского младенца.
— Что ответишь на слова нашего поэта, принц Салар? — с вызовом в голосе спросил вдруг Говшут-хан.
— Отвечу, что поэт ваш прав! — не задумываясь, ответил мятежный принц — мудрый политик, он в первую очередь видел в словах Молланепеса свою выгоду: если объединенные отряды туркменских джигитов вольются в его армию, то он станет во много раз сильнее, раздоры же между разными туркменскими племенами в рядах его армии Салару были ни к чему...
— Еще я вам отвечу, почтенные,— заговорил он после недолгого молчания,— что дело туркмен — в руках у самих туркмен. Если найдете у себя волю и средства — создавайте государство. И если вы согласны на вечную дружбу с Ираном, то я хоть сейчас готов подписать с вами договор об этом...
Те, кто лучше знал принца Салара, удивленно переглянулись между собой. В их числе были и Молланепес с моллой Абдурахманом. Остальные откровенно возрадовались словам иранского принца.
— Нам хватит и рыцарского слова, светлейший шахзаде! — радостно воскликнул Тангрыназар-бай.— Мы не менялы и не ростовщики, чтобы обмениваться расписками. У человека должно быть тверже клинка его слово...
— Сам аллах, принц, вложил в твои уста это слово,— сказал Ораз-хан.
Молланепес и молла Абдурахман вновь обменялись между собой взглядами. «Салар не так прост»,— прочел молла Абдурахман то, что хотел сказать ему глазами поэт. «Что бы там ни было, сейчас его дело и наше сблизились»,— ответил он взглядом Молланепесу.
— Если поддержат тебя и наши ханы, светлый шахзаде, Иран ты захватишь с ходу! — продолжал ликовать Тангрына-зар-бай.— Ты достойный предводитель, за каким можно и нам последовать...
— Мы идем за тобой, принц,— вынес свое решение правитель Серахса.
— Слово текинцев Ахала уже дано принцу,— сказал Гараоглан-хан.— Нас только тревожит: отчего молчит на совете такой прославленный старый витязь как Аташир-эфе? — вдруг обратился он к деду Довлета.— Что скажешь нам ты?
— Скажу, что народ мельчает! Что все вы слепцы! — вдруг гневно выкрикнул Аташир-эфе.— То, что собрались вы делать, хоть самих устраивает? А?.. С кем вы хотите якшаться? От некоторых я лучшего и не ожидал. Но ты-то, Гараоглан, Говшут, Ораз, в своем ли вы уме?.. Вы заводите дружбу с нашим кровным врагом!.. Почему не жить вам по-старому, не обходиться заботами собственных народов? А?..
Слова Аташира-эфе ошеломили всех. Даже мятежный принц не разгневался, а только удивленно взглянул на старого воина. И впервые в жизни не принял слов деда Довлет. Эти люди задумали такое большое и справедливое дело, а его дед... Довлет взглянул деду в лицо, но не увидел на нем и тени раскаяния...
— Э-да, Аташир,— после долгого всеобщего угрюмого молчания заговорил Гараоглан-хан.— Как известно, неошибающихся людей на свете не бывает... Положим, что все мы тут ошиблись. Теперь скажи: как нам лучше поступить?
— А так, как раньше! И нечего тебе, Гараоглан, связываться с принцем кизилбашей!..
— Аташир! — сурово прервал его Ораз-хан.— Если ты предал забвению вежливость, это твое дело. Но у туркмен существуют священные правила уважительного отношения к гостю.
Аташир-эфе, обычно не оставлявший без должного отпора ничьих выпадов против себя, на этот раз, на удивление всем, кто знал его, не стал спорить. И, стремясь показать, что он чтит законы гостеприимства, постарался смягчить свой резкий и хриплый голос насколько мог.
— Принц, не обижайся на мои слова,— сказал он, обращаясь к Салару.— Но теперь, когда решается судьба моего племени, я должен говорить только то, что думаю...
— Яшули Аташир-эфе,— подавляя разгоравшийся гнев, заговорил принц.— Если бы я не был в состоянии вытерпеть подобные слова, то и не вступил бы на свой путь. Дело, задуманное нами,— великое дело. Приходится встречаться на переговорах с тысячами самых разных людей, многое терпеть... Кое с кем легко согласиться. Но другие не понимают смысла происходящего, препятствуют нашему делу. Вы, яшули Аташир-эфе, тоже принадлежите к числу последних. Я вижу, что вы не можете нас понять... Разбойные набеги, кровавые дела — удел подлецов и воров, отбившихся от своих народов. Это лишь ожесточает обе стороны, вносит раздоры в среду мусульман, порождает распри меж племенами... Это черные страницы в истории двух народов, иранцев и туркмен. И мы ставим своей целью: положить этому конец, предать наши распри забвению, а набеги, и с нашей стороны — на вас, и с вашей — на нас. послать в преисподнюю!..
О, как внимал прекрасным словам принца Довлет! Набеги он ненавидел больше всего на свете!.. Топот копыт, изрубленные мужчины, стенающие опозоренные женщины, мимоходом убитые старики, раздавленные конскими копытами головы младенцев... Все это Довлет видел своими глазами множество раз! И вот, словно посланец самого неба, явился к ним светлый принц, который задался целью избавить их от всего этого, а его родной дед...
— Вы все совершаете глупость! — кричал на своих соплеменников Аташир-эфе.— Не пройдет и времени, достаточного для того, чтобы новорожденного жеребенка отлучить от молока матери, как вы пожалеете о своем решении...
— О чем ты говоришь, отец! — гневно воскликнул сгоравший от стыда Сердар.— Впервые разрозненные туркменские племена сольются вместе... Под знаменами принца Салара мы выступим все вместе за правое дело, против всем опостылевшего развратного шаха...
— А! — отмахнулся рукой от слов сына Аташир-эфе.— Тебе бы только в военные игры поиграть... Знамена,— передразнил сына Аташир-эфе.— А то и невдомек, мальчонке, что поля дельно не вспашешь, когда запряжешь рядом ишака и верблюда...
Но последние слова Аташира-эфе уже потонули в громком смехе собравшихся: очень уж трудно было мысленно напялить на могучего, испытанного во многих сражениях богатыря,
каким был Сердар, неосторожно оброненное Аташиром-эф словечко — «мальчонка»...
— По-твоему, Аташир,— преодолевая смех, вымолви Ораз-хан,— пускай все остается по-старому?.. Пользуясь каждым удобным моментом, налетать, грабить, убивать, так, что ли?
— Да! Так поступали наши отцы и деды. Бей, руби, грабь! Если нас к тому вынуждают! — выкрикнул разгневанный всеобщим смехом Аташир-эфе, схватил за руку своего внука и выбежал с ним из юрты...
— Мой отец стар, светлый принц,— сказал Салару Сердар.— Его уже не переделаешь. Как он думал в молодости, так думает и теперь... Не может понять, что времена переменились,— сказал Сердар уже с искренней сыновней грустью,— что народ его устал от аламанов и аламанщиков...
— Аташир-эфе — могучий воин,— в тон Сердару сказал Гараоглан-хан.— Жаль, что он не с нами. Молодым джигитам есть чему у него поучиться в военном деле.
— Мы идем за тобой, принц,— подтвердил свое решение Ораз-хан.
Остальные участники совета одобрительно закивали...
Глава третья ОПЯТЬ: «ПО КОНЯМ ДА ПО КОНЯМ...»
Они выходили из юрты Ораз-хана вместе, молла Абдурах-ман и поэт Молланепес.
— Сердар-эфе прав,— сказал молла Абдурахман.— Это будет уже какое-то объединение туркменских племен.
— Да,— согласился Молланепес.— Это еще не то, к чему мы стремимся, но появится опыт единения, которого у нашего народа до сих пор не было. Возможно, из этого опыта и родится что-то большее...
— ...Чем авантюра иранского принца, ты хотел сказать? — смеясь, договорил за поэта молла Абдурахман.
— Печально, что многие наши джигиты за нее сложат свои головы.
Не за нее, Молланепес, за опыт. Кому же, как не тебе, знать, что ни одному народу опыт не давался даром. И чтобы обрести его вместе со всеми, я последую сам за джигитами Ораз-хана и Сердара...
Ораз-хан во дворе подозвал к себе Тёч-Гска и десятка полтора молодых джигитов.
— Седлайте коней,— приказал он им.— Скачите во все селения Серахса. Скажите людям, что под знаменами принца Салара весь Хорасан поднимается против развратного шаха Мухаммеда. Пускай садятся на коней те, кто пожелает выступить за это правое дело вместе с нами...
С гиканьем и лихими посвистами посланцы Ораз-хана умчались во все стороны...
В последующие дни Довлет с мальчишками селения каждое утро выбегал за околицу встречать прибывавшие отряды джигитов. Стольное селение Ораз-хана заполнялось войсками. Не было конца встречам родственников, друзей, радостным застольям и почестям, оказываемым гостям. Не одна тысяча баранов рассталась с жизнью в эти дни, была выпита не одна тысяча ведер чая, а воины все прибывали и прибывали в селение...
Последним из гонцов Ораз-хана возвратился Тёч-Гёк. Он был не очень весел, даже хмур, так как привел за собой самый малочисленный отряд всадников. Да и то это были джигиты, к которым Тёч-Гёк не испытывал уважения...
— Вижу по твоему лицу, бесстрашный Тёч-Гёк, что марый-ские сарыки встретили тебя не очень-то приветливо,— сказал молодому сердару Ораз-хан, когда тот уныло вошел в его юрту.
— Весть о моем прибытии, почтенный Ораз-хан, распространилась быстро по Мары,— стал рассказывать Тёч-Гёк хану и бывшим в его юрте военачальникам. На другое же утро стали спешно прибывать из их селений отряды вооруженных джигитов, готовых пойти за мной... А потом был созван совет в жилище Тангрыберды-хана. Один их яшули сказал: «Когда приспичит, так текинцы вспоминают о сарыках. А когда на Мары нападают бухарцы или хивинцы, они забывают о своем родстве с нами...»
— В словах того яшули есть большая доля истины, Ораз-хан,— упрекнул правителя Серахса Сердар.
— Сам знаю,— скривился тот.— Продолжай, Тёч-Гёк.
— Другой яшули оказался благоразумнее и сказал: «Раз текинские ханы пришли к нам с просьбой, то надо обязательно им помочь. Обиды и пренебрежение друг к другу приводят к ухудшению отношений между туркменскими племенами. Силы наши разобщаются, и мы становимся легкой добычей первого встречного...» — «Именно так! — закричал тогда третий яшули.— Мы думали, что избавились от кнутов эмира Бухары, а тут подоспели нагайки хана Хивы на наши спины... К тому же хивинцы прислали нам гнусную грамоту: «Пусть перестанут мочиться наши кобылы, а то мы не можем удержать наших жеребцов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54