.. Я гляжу на лица собравшихся здесь почтенных людей и вижу: не те это люди, которые примут подобный удел...
Восседавшие на роскошных коврах в юрте Ораз-хана участники чрезвычайного совета одобрительно закивали, многие заулыбались и теперь поглядывали на иранского гостя с большим дружелюбием. Самым страшным для Ходжамшукур-хана было то, что никто больше не счел нужным даже возразить ему, его попросту больше не замечали...
— Эх, люди,— заговорил опять Заман-ага, теребя свою длинную белую бороду.— Вы замахиваетесь на не шуточное дело. Дай аллах, чтобы оно принесло пользу народу... Э, да, любезный принц, положим, что вы победите шаха Мухаммеда. Хотелось бы нам знать, как вы потом станете перестраивать государство?..
Будучи уверен, что такой человек, как Салар, не заставит долго ожидать ответа.
— Верно говорите, яшули,— медленно начал мятежный принц.— Мы не собираемся совершать легкую вылазку против шаха Мухаммеда. Чаша терпения народа переполнилась. Каждый день в мою армию вливаются сотни и тысячи новых и новых воинов. Мы хотим избавить народ от страданий и произвола ставленников нынешнего шаха и его самого...
Довлет подметил, что ответ принца не очень удовлетворил Заман-агу, понял мальчик еще, что этот белобородый яшули стремится получить ясное представление о намерениях мятежного иранского принца.
— Даст аллах, высокий гость, и ваше дело окончится удачей,— пристрастно допытывался Заман-ага.— У вас, наверно, есть на примете человек, которого собираетесь вы посадить на иранский трон вместо распутного шаха Мухаммеда?
— Что-что, почтенный яшули, а новый шах сыщется,— с улыбкой ответил принц.— Тревожит вас, каким он будет, этот новый шах,— заговорил принц уже серьезно.— Пока я твердо знаю две вещи: шах Мухаммед больше не достоин править нами; не усидит долго на троне и новый шах, если он не станет смотреть на богатого и бедного одинаково...
Молчавший до этого поэт Молланепес хитро прищурился и, улыбнувшись, сказал:
— Что, Заман-ага, сомневаетесь, способны ли вообще падишахи быть справедливыми?
— Кто его знает, дорогой Молланепес. Но люди поговаривают, что среди сильных мира сего хороших не бывает... Вы человек ученый, скорее разберетесь, где истина.
— В стародавние времена, Заман-ага, жил один падишах по имени Новширван Адыл,— ответил Молланепес.— В книгах описано, что был он настолько справедлив — даже и волос умел разделить в длину точно пополам... Однако многие считают, что с тех пор честность и доброта сильно уменьшились в размерах...
У шахов ли ныне искать справедливость, Если забыли они терпеливость, Если пред рваным чекменем — брезгливость, Может ли быть у владык справедливость?..
— Да, всегда полны мудрости твои стихи, наш дорогой Молланепес,— сказал Гараоглан-хан.— Но безнадежность — плохая прислужница. Сердце вверять ей не следует. Лучше его отдать надежде.
— Это верно, Гараоглан-хан. Но может случиться и такое: пока мы будем надеяться съесть один персик, кто-то придет и обтрясет все дерево,— засмеялся Молланепес.
Рассмеялись и многие шутке поэта. А Гараоглан-хан даже стал вытирать увлажнившиеся глаза.
— Вам, поэтам, палец в рот не суй,— сказал он.
— Что нам? И что там палец? Вы, как я вижу, намереваетесь свои головы сунуть в жерло вулкана.
— Вулкан потух, дорогой Молланепес,— сказал мятежный принц.— Или уже затухает. Шах Мухаммед безволен...
— Это верно, светлейший принц. Но шах — не вся страна. А у страны могут сыскаться и воля, и пламя...
— Мы — тоже часть этой страны, про которую ты говоришь, Молланепес,— усмехнулся Салар.— Мы намереваемся навести в своей стране порядок и утвердить справедливость. Следовательно: воля и пламя — это мы!
— Да, приятно послушать ученых людей,— вступил опять в разговор Заман-ага.— И мысли, и слова у них тверды, как дамасская сталь. Но тут затевается слишком крупное дело. И одним серахсцам его не решить. Вы, Гараоглан-хан, прибыли из Ахала. Что думают наши ахальские сородичи?
— И народ, и наши яшули одобрили союз с шахзаде Саларом и поход на Иран. Однако в семье не без урода...
— Скорее всего, вы не поладили с родом утамышев?
— Верно. Зависть, Заман-ага, к добру не приводит. Шах-заде Салар остановился у нас. Им показалось, будто мы отбираем у них себе бегские и ханские титулы... Стали сеять раздоры. Когда мы двинулись вслед за принцем, нашлись и такие, кто задирал нас с оружием в руках. Но ни на что серьезное они не решились, а только расширили трещины между племенами. Вот такие дела у нас на Ахале...
— К несчастью, мы, туркмены, очень разобщены,— печально вздохнул Заман-ага.— Ученые люди говорят, что как-то все туркмены объединились. Тогда перед ними никто не мог устоять. И побежденные прокляли туркмен: «Чтоб между вами я навсегда сгинула дружба!» И эти слова побежденных народов совпали с моментом, когда аллах произнес: «Аминь». С тех пор мы и живем в вечных распрях. Да... Дошло до того, что туркмены чуть было не прекратили свое существование. Тогда сжалились над ними другие народы и сказали: «Давайте мы снова объединим вас. Назначим над вами одного предводителя». «А кого?»—спросили туркмены. Думали те, думали и говорят: «Вон есть у вас высокий холм. Кто из туркмен первым
взберется на его вершину, тот и будет править». Кинулись сразу все туркмены к тому холму. Лезут, вопят и толкаются. Кто взберется чуть выше другого, того сразу за ноги хватают, стаскивают вниз... Долго длилась эта борьба, до самой ночи. То же началось и на другой день. Никто не давал вырваться вперед другому. Чуть кто вырвется, его сразу хватают за полы, за ноги, за волосы, стаскивают вниз, сами рвутся вверх, и тех стаскивают другие... Три дня прошло в таких состязаниях без результата. Совсем опозорились туркмены. Сокрушились добрые люди и сказали: «Нет, ничего у вас не получится. Живите, как жили». Вот мы так и живем до сих пор. Соседских баранов считать умеем лучше, чем своих...
Заман-ага утомился, умолк, скрестив руки на груди, под своей белой длинной бородой. Молчали и другие участники этого совета, обдумывая услышанное.
— Печально все это,— сказал молла Абдурахман, наливая себе в пиалушку чай.— Не столько за себя печально, сколько за детей наших. Неужели и нашим детям жить в таких же раздорах, в каких живем мы?.. Светлый принц,— обратился он к Салару.— Если победишь с нашей помощью, даруешь ли нам государственность?
— Я? — изумился мятежный принц, который ни о чем подобном и не помышлял, но он мгновенно сообразил, что его отрицательный ответ может лишить его многих десятков тысяч сабель в руках умелых и бесстрашных воинов, какими были текинцы и джигиты иных туркменских племен.
— А ведомо ли вам, что такое государство? — спросил принц Салар.
— Не знаем пока,— ответил поэт Молланепес.— Но нам кажется, светлейший принц, что настало время узнать. Подумай, что можешь ты нам ответить?.. И от того, что ты скажешь сейчас, я думаю, зависит, пойдут ли за тобой серахсцы.
— Это верно,— твердо поддержал поэта молчавший до этого Говшут-хан.— Ты хочешь, принц, сделать так, чтобы мы стали друзьями. Но когда меж друзьями ведется верный счет, их дружба длится долго... Мы желаем знать, принц, как ты намерен решить туркменский вопрос?
— Ну что же,— ответил Салар.— Если вы не хотите, чтобы Иран был нашей и вашей державой, создавайте свою, туркменскую... Только здесь, я вижу, собрались не младенцы, а мудрейшие и достойнейшие люди. И я совершил бы подлость, если бы пообещал теперь, а потом не смог исполнить обещанного. Не все зависит только от меня...
— От кого еще? — спросил Ораз-хан.
— От вас. Больше всего от вас самих... Заман-ага поведал нам печальную притчу. Допустим, теперь вы, туркмены, переменились, хотите объединиться... Отвечу вам сразу: священный Иран только выиграл бы, если бы на его северных границах возникло могучее дружественное государство. Но...
— Что скрыто в твоем «но», принц? — спросил молла Абдурахман.
— Да, раскрой его нам,— сказал Молланепес.
— Чем меньше недомолвок, тем легче доверять другу другу,— поддержал самых молодых членов совета Ораз-хан.
— Я не напрасно спрашивал: знаете ли вы, что такое государство? Скажу, что это не только как в притче — избрать себе кого-нибудь властелином. Всякое государство — это прежде всего армия! Как полководец, я знаю, что армия — ненасытная прорва. Где вам взять для нее оружие? Во что вы свое войско оденете? Накормите его чем? Времена, когда воевали саблями и копьями, прошли. Сейчас решает все огнестрельное оружие...
— Оно у нас есть,— сказал Сердар.
— Чтоб совершать набеги... Чтобы сражаться, влившись в войска своих союзников... Но вашего оружия не хватит, чтобы противостоять регулярным армиям других держав. У вас нет пушек. У вас не только отсутствует промышленность, без которой не выстоит ни одно государство, но даже и кустарный промысел еще в зачаточном состоянии... И еще,— продолжал принц.— Чтобы управлять государством, нужно иметь десятки тысяч образованных чиновников... Нужно наладить связь, транспорт... Проложить дороги... Наладить торговлю... Обзавестись множеством ученых людей и перестроить образование... Всего не перечесть. Где вы возьмете на это средства? Не за свой же скот, которым располагаете. И не с тех поливных наделов земли, величиной чуть побольше ваших чекменей... Это горькая правда, почтенные. Но я был обязан вам ее высказать, ибо не хочу вас дурачить...
Впервые в своей жизни услышал Довлет, как бедно его родное племя и как бедны остальные племена туркмен. Вначале мальчик не поверил чужеземному принцу, но, увидев, как грустно молчали его соплеменники, он понял, что принц сказал правду. И еще одно обстоятельство ввергло в уныние душу Довлета: правду от предпочел бы узнать от своих, не от чужеземца...
Поэт Молланепес поднялся со своего места, подошел к очагу, подбросил в него саксаула. Маленькие язычки пламени, пробивавшиеся сквозь полупрогоревшие головешки, сразу взметнулись вверх и радостно заплясали, глодая новую пищу.
— Взгляни, светлейший принц,— указал поэт на очаг.— Пламя почти потухло. Но вот оно нашло новую пищу, обрело силу, щедро нам дарит новое тепло... Ты вымолвил горькую правду, принц. Мы нищие, пока разобщены. Но мы сыщем у себя новые силы и новые богатства, когда все туркмены объединятся!..
— Увы,— развел руками принц Салар.— Я знаю великолепного поэта Молланепеса. Сам в минуты отдохновения пытаюсь, как мне дано, напевать песни, сложенные им. Но я не знаю чародея Молланепеса. Ведь только чародеи способны вдруг наполнить грудами сокровищ карман, в котором негусто...
— Я могу и больше сказать, светлейший принц,— улыбнувшись хитроумной речи Салара, заговорил Молланепес.— В кармане нашем сегодня совсем пусто. Но могу я сказать и то, что туркменам чародеи и не требуются. Им нужно только всем сообща попристальнее вглядеться, чтобы увидеть свои еще не раскрытые клады!..
— Где же они, эти туркменские сокровища?
— А вот где,— возвратился Молланепес от очага на свое место.— В бескрайних туркменских степях несут свои воды стремительные реки: Джайхун, Мургаб, Теджен, Этрек, Сумбар, Гурген...
— Я понял, дорогой Молланепес,— сострадательно усмехнулся принц.— Вода — это богатство в наших странах. Но разбогатеете вы, туркмены, от этих своих кладов не сегодня и еще не завтра... Вот ваше стольное селение, Ораз-хан, оно расположено прямо на берегу реки Герируд. Скажите, много ли благ она вам приносит?
Ораз-хан лишь печально усмехнулся. Вместо него в разговор вступил молла Абдурахман.
— В положении своей страны мы разбираемся, Салар-хан,— сказал он.— Много горьких истин мы от вас услышали. Но как бы там ни было, народ наш будет искать себе лучшую долю. И он ее рано или поздно обязательно найдет! Вопрос теперь в том: согласны ли помочь нашему народу лично вы?..
Гараоглан-хан, который уже давно приглядывался к молле Абдурахману, наклонился к уху Заман-аги.
— Мне что-то незнаком этот парень?
— Это наш Абдурахман,— очень уважительно ответил на его вопрос белобородый яшули.— Сын ишана Велназара. Ишан давно болен и уже не встает с постели. Службу в мечети отправляет ныне его сын, молла Абдурахман. Он и детишек наших в школе учит...
— Парень-то, я вижу, с головой.
— Э, даже мы, седые яшули, прислушиваемся к его словам. Я уже не говорю о молодых...
Довлет очень обрадовался, услышав такие слова о своем учителе, тем более что произнес их всеми почитаемый яшули Заман-ага, старец мудрый и честный, давно утративший все желания, кроме одного — блюсти интересы и благо своего народа...
— Что же, светлейший принц,— сказал Заман-ага,— по-твоему, мы никогда на заставим служить нам наши реки?
— О! Это было бы чудом, почтенный яшули. В ваших пустынях зацвели бы райские сады и заколосились бы щедрые нивы. Но для этого надо менять русла рек, строить плотины, каналы... А я не стану лжецом, если скажу, что для вас и прокладка каждого нового арыка непростое дело.
— Пока мы разобщены,— сказал молла Абдурахман.— Но если туркмены объединятся, им станет многое по силам!
Принц обвел пристальным взглядом всех участников совета, улыбнулся и ответил:
— Трудно вам будет это сделать, почтенный молла. Даже не на всех лицах сидящих здесь людей я вижу одобрение вашему стремлению к объединению... А ведь среди вас еще имеются всякие кёке-сердары, сары-карнаи, бегбеки-бахадуры, али-бии, менгли-сердары1... Еще не успевает высохнуть конский помет после набега одного из этих алчных и кровавых отщепенцев вашего народа, как уже налетает другой. Они угоняют ваш скот, ваших сородичей, набивая свою мошну и казну узбекских да хивинских ханов... Ответь здесь, Гараоглан-хан, разве много прошло времени с тех пор, как Сары-карнай вместе с Али-бием совершили набег на окраины Ахала?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54