Были захвачены некий Аман-перадж с друзьями, их угнали в Хиву, где по личному фирману1 хана их обезглавили. В Мары вновь вытоптаны хлеба конницей, снаряжаемой хивинцами каждый год для подобных целей. Узнали предводители туркмен и о клятве Мадемина приумножить славу Хивы, прежде всего решить арыко-текинскую проблему и воздвигнуть такой высоты минарет, чтобы он, хан Мадемин, смог увидеть с него свои южные владения, вилайеты Ахал, Серахс и Мары...
Что и говорить, круто приходилось туркменам: Иран считает их земли своими северными владениями, Хива — своими южными вилайетами, и вместо единой формы правления, как у других народов, на подданство туркмен притязают сразу три! Тут хочешь не хочешь, а поневоле задумаешься над пламенными призывами к объединению всех туркменских племен. Три повелителя, право же, слишком много для одной спины! Уж лучше обзавестись одним. Иран, с его всеобъемлющей системой раболепия сверху донизу, где и самый малый начальник для нижестоящего — тот же падишах, не мог стать притягательным для вольнолюбивых туркмен, среди которых даже и одетый в рубище мог всегда себе позволить разговор на равных не только с баем и военачальником, но и с ханом... Хива? Но там жизнь подданного для повелителя значит еще меньше, чем в Иране. К тому же между хивинцами и туркменскими племенами слишком много пролито и продолжает литься крови по вине первых. И сколько ни вглядывались старейшины и предводители туркмен, они не видели того повелителя, который, приняв бы их под свою руку, дал воспрянуть гордому и независимому туркменскому народу...
Молодой Нурберди-хан и его красавцы джигиты покинули Мешхед с той же поспешностью, с какой прибыли сюда.
Туркменские предводители еще сидели за чаем в шатре Ораз-хана, обговаривая оставленные им Нурберди-ханом тревожные новости, когда возвратился провожавший Нурберди-хана за городские ворота Сердар.
— Я вижу, Сердар-бег, ты подружился с моим молодым Нурберди. Уж не собираешься ли ты его перетянуть от меня на службу к моему старому другу Оразу? — шутливо вымолвил Гараоглан-хан, подмигнув хозяину шатра.
— Нурберди-хана никуда перетягивать не надо, теперь он на правильном пути. Чего не скажешь обо всех нас, здесь еще остающихся,— в сердцах ответил Сердар, принимая пиалушку чая, поданную ему Ораз-ханом.
Не ожидавшие услышать подобного, гости Ораз-хана переглянулись между собой.
— Говори, если ты начал,— приказал Сердару Ораз-хан.
— Нет, Ораз-хан, это не я говорю. Через мои уста хотят высказаться те, кто остался в наших селениях на родине.,,
— Ну и что же они хотят мне сказать?
— Не только тебе, Ораз-хан. Я немного проводил Нур-берди-хана и узнал от него, что на Ахале думают так же, как и у нас в Серахсе. Все вместе люди говорят вам, ханы, мол, поиграли с огнем — и хватит, пора возвратиться нашим джигитам в родные селения, чтобы прекратить разбои и кровопролития, воровство и набеги...
— Но сюда, Сердар-бег,— возразил Гараоглан-хан,— мы тоже ушли не прежде, чем выслушали, что сказали люди. Можешь ли ты обвинить нас в том, что мы оказались в Иране не по воле народа?
— Не могу, Гараоглан-хан. Но народ наш блуждает в потемках. Явился к нему сиятельный принц. Всем показалось, что впереди забрезжила капелька света... Можно ли, теперь я у вас спрошу, Гараоглан-хан, упрекнуть народ в том, что он принял желаемое за действительность?
— А я думал, Ораз, что он у тебя только на саблях умеет биться,— рассмеявшись, сказал Гараоглан-хан.
— Сунь ему только палец в рот, он и всю руку отхватит,— проворчал Ораз-хан.
— Ну ладно,— вновь заговорил Гараоглан-хан.— Что говорит наш народ устами Сердар-бега — мы услышали. Ханам надлежит говорить последними. Что скажешь ты, молла Абду-рахман? И что об этом сказал бы твой и наш общий друг поэт Молланепес? Ведь это вы вдвоем страстно призывали нас идти за принцем, чтобы научиться единению...
— Шахира Молланепеса аллах наделил великим даром. Я, простой смертный, даже и уста свои не осмелюсь открывать вместо него. Да не воспримет слова эти за упрек друг мой Сердар, который говорил здесь за свой народ. За простых смертных и я готов слово молвить...
— Говори, молла Абдурахман,— сказал Говшут-хан, наливая ему в пиалушку свежего чая.— Только не забудь добавить и за себя самого словечко.
— Вы все сидите здесь, ханы, сидите очень близко друг от друга — и никто из вас не хватается за кинжал. Но это только четверть дела. Ибо ханы и раньше умели нередко ладить между собой... Взгляните на своих джигитов! Воины разных туркменских племен, кланов, родов, они все тут живут бок о бок, вместе сражаются, вместе едят и спят. Скажите, ханы, была ли меж ними хотя бы одна стычка? Драка ^ Или хотя бы перебранка?..
— Нет, ничего не было, Абдурахман,— ответил за всех Говшут-хан.— Тут джигиты живут, как братья.
— Значит, достигнута наша цель! Значит, пора нам теперь возвращаться, чтоб огромная масса наших джигитов развезла по своим селениям частички этого новорожденного братства. И да наступят такие времена, когда туркмен туркмена будет именовать только братом! Вот что я могу сказать за себя и за народ свой...
— Считай, что теперь ты и за своего друга Молланепеса сказал, молла Абдурахман,— проговорил Сердар.— Когда я покидал в этот раз Серахс, то виделся с ним. Поэт наш думает так же...
— Послушай, Сердар,— заговорил Говшут-хан.— Принц Салар готовится идти на Тегеран. В наших ли интересах отказаться от участия в таком походе?
— Если не имеешь других забот, то эта затея с Тегераном способна занять досуг. Но у нас-то забот столько, что не скоро удастся выбраться из-под их бремени.
— Ну захватим мы с вами Тегеран, а дальше что? — спросил молла Абдурахман.
— Как что! —.быстро ответил ему Гараоглан-хан.— И другие города у них есть. Отовсюду вытесним или выметем хвостами наших лошадей ставленников старого шаха...
Умел иногда старый и многоопытный правитель Ахала ставить в тупик своих собеседников: говорит вот так, как сейчас, прячет под усами улыбку, и не понять, шутит он или высказывает действительно свои мысли. Даже Ораз-хан с Говшут-ханом теперь между собой переглянулись в недоумении. Сердар, который вдоволь наслышался подобного от некоторых рядовых джигитов, ладонью по ляжке хлопнул. Не дал себя обмануть только молла Абдурахман.
— Вас мы давно раскусили, уважаемый Гараоглан-хан,— сказал он.— Уж вы-то не захотите уподобиться тому дехканину, у которого возгорается юрта, а он спешит к соседям, чтобы научить их, как надо беречься от пожаров...
Таков уж был Ораз-хан. Можно было ему очень долго доказывать что-то серьезно, а он будет сидеть, слушать и упираться, как суслик, которого выживают водой из норы. Но стоит только выставить его в смешном виде, как он мгновенно из своей норы выскочит.
— По-твоему, мы с Говшутом стремимся уподобиться тому дехканину! Хорошего же ты мнения о своем хане, молла. Нечего сказать. А еще ученый человек...
— Эй, Говшут,— заговорил в этот момент Гараоглан-хан.— Пока Ораз будет отчитывать моллу, давай-ка сыграем с тобой в шахматы.
Правитель Ахала повернулся на другой бок, взял мешок и высыпал из него шахматные фигурки. Говшут-хан расстелил на ковре кусок четырехугольного белого полотна, на котором искусно были вышиты клеточки.
— Что должен отдавать проигравший? — войдя в шатер и увидев, как расставляют костяные фигурки, спросил громко Джафар-Кули-хан, предводитель примкнувших к принцу Салару курдов.
— Кроме коня, все, что здесь имею, могу поставить,— беспечно ответил Гараоглан-хан.
— Что ты здесь имеешь, то и у меня есть,— сказал Говшут-хан.— Будем играть без ставок.
Партия длилась недолго и окончилась вничью. Будучи азартным игроком, Джафар-Кули-хан потянул к себе полотно и с сильным акцентом сказал по-туркменски:
— Пустой ваш игра, Говшут-хан! Если кито ыз нас про-игрыть, тота побадитель будыт женит на крысавыца. А?
Такое предложение вызвало смех. Желая подзадорить противников, Гараоглан-хан стал уточнять условия партии.
— А где проигравший должен взять невесту?
— Каждыя из наса в своя народ,— ответил Джафар-Кули-хан.— Да, в своя народ! У мэна есть разны жон, нэт туркмэнка...
— Как мне быть, Гараоглан-бег? Подобная сделка мне встречается впервые. На кон ставится не только мое имя шахматиста, но и доброе имя народа,— с притворным испугом заговорил Говшут-хан.
— Но ведь и отказавшись, Говшут, ты поставишь под угрозу то же самое. Джафар-Кули-хан может подумать, что туркмены трусы. Как говорится: за честь — хоть голову с плеч. Давай, сражайся,— ответил Гараоглан-хан.
— Сыражайся, не сыражайся, а моя брать верх будэт. Минэ и принц Салар прыиграл. Тепэр должнык он...
— Как, неужели у принца рабыни перевелись? — искренне удивился Сердар
— Нэт, нэ рабоша. На тэ мы ыграл, какые обытают в шахский дворэц в Тыгеран!
— Тогда он немногим рисковал,— задумчиво сказал молла Абдурахман, и многие встревоженно переглянулись на эти слова.
— Нэ многым,— согласился Джафар-Кули-хан, не уловивший главного смысла слов моллы Абдурахмана.— Ыран просторын. Ыран хватыт дла нас... Толко прынц Салар в эты дны пэрэставал ыграт шахматы.
— Это отчего же? — живо заинтересовался Гараоглан-хан.
— К нэму ходат ыныстранцы. Прынц ставыт часовой у своя покоев. Ныково нэ допускай.
— Похоже, там идет совсем другая игра,— встревоженно молвил молла Абдурахман, и все переглянулись.
— Да, дыругая. На то жы самое матыриал-полотно. Ты-ко гырода там названый напысан и река...
— Мат,— объявил в этот момент Говшут-хан.
— Да, мат эта,— легко согласился Джафар-Кули-хан, сметая фигурки.— Тэбэ, Говшут-хан, какыя болшэ ныравятса: короткыя илы длынный, черны глаз илы сыный? Я сын курда, обыщал — пырывэду крысотка,— расхохотавшись, сказал Джафар-Кули-хан и ушел.
Шахматные страсти между тем разгорались. Не утерпел и Ораз-хан, после того как обошел полный круг челим, он пересел на место, освобожденное Джафар-Кули-ханом.
— А ну-ка, Говшут, посмотрим, сумеешь ли ты выиграть и у меня.
— Раз уж ты так распетушился, хан, то сыграл бы лучше с моллой Абдурахманом,— сказал Говшут-хан.— У вас, кажется, затеялся спор, вот и решите его за шахматами: кто из вас проиграет, тот и уступит другому. А?
— Вы побоялись поставить на кон коня, Гараоглан-хан, неужели я поставлю на шахматы судьбу своего народа! —^отказался от такого условия молла Абдурахман.
— Испугался меня, молла,— возликовал Ораз-хан, расставляя фигуры.— Ладно, молла, сыграем на наши сабли. Ты давно, я подметил, бросаешь на мою завистливые взгляды.
— Неужели осмелитесь поставить свой дамасский клинок против простой моей, Ораз-хан?
— Не прибедняйся, молла. Твою саблю сработал мастер Ягмур, она тоже кое-чего стоит. Муллы теперь пошли: нет чтобы тихо сидеть в мечети и принимать в подношение жирных барашков, так они в сражениях скачут и норовят у своих ханов их оружие умыкнуть...
— Ну-ка поглядим, что одолеет: слепая сила или наука? — рассмеявшись, сказал Гараоглан-хан.— Но вы молодец, молла Абдурахман. Даже если против меня за шахматы уселся двухлетний ребенок, я и тогда бы на кон не поставил своего коня против всей казны падишаха. Но если я втравил вас в эту игру, то готов вам тут же подарить отличный клинок, если проиграете свой.
— Все настроение ты мне испортил, Гараоглан,— отозвался Ораз-хан, переставляя ферзя подальше от угрозы со стороны коня противника.— Мечтал я хоть раз тут увидеть нашего моллу без сабли.
— Вначале выиграйте у меня, а потом хвалитесь.
— Потом ему хвалиться уже не придется,— сказал Га-раоглан-хан, разглядывая сложившееся положение шахматных фигур.
— Нападаете вы яростно, Ораз-хан, но совсем забыли о своих тылах,— сказал Говшут-хан.
— Он не успеет ворваться в мои тылы.
— Не успею, говорите? Шах... Спрятались за слона? Отлично. А ферзя вы теперь куда денете?
— Если он спрячет ферзя, то ладья слетит,— с нескрываемым удовольствием сказал Сердар.
— Ага. Убрали вы ферзя? В таком случае, пока ограничимся этой ладьишкой... Пешечку вы взяли? Тогда шах вам от этого слоника... А теперь шах ферзем. Ушли вы? Ну а теперь мат...
Присутствующие дружно захохотали, а Ораз-хан стал отстегивать с пояса свою саблю.
— Да, черт побери, твоя взяла, молла. Я преклоняюсь перед тобой. Только один ты и мог у меня тут выиграть. А эти пускай смеются, что они смыслят в этой игре...
— Хорошая у тебя была сабля, Ораз,— заговорил Гара-оглан-хан.— Я тебя с нею лет сорок помню. Ни одному батыру не удавалось выбить ее у тебя из рук. Не мелочись, выкупи свою саблю...
— Если бы ты, длинноязыкий, не взвинчивал тут моей сабле цену, я, быть может, и наскреб бы в своих пустых карманах какую-то пригоршню-другую золота...
— Что вы, Ораз-хан,— стал яростно торговаться молла Абдурахман.— Отличный булат дамасский! Серебряные рукоять и ножны! Взгляните,— выхватил он из ножен голубоватый клинок.— Этой саблей даже побриться можно, так она остра! К тому же до меня она принадлежала не кому-нибудь, а нашему прославленному в сражениях предводителю!..
— Развел базар,— проворчал Ораз-хан.— Не думал, что ты такой жадный, молла. Ладно. Сколько ты за нее хочешь?
— Половину, Ораз-хан.
— Чего половину? Уж не моего ли ханства?
— Зачем оно мне, Ораз-хан? Я — молла и учитель маленьких детишек. Это мое дело. К тому же если вы тут пробудете подольше, то вскоре за половину вашего ханства никто и гроша медного не даст... Половину ваших джигитов, которых вы теперь же отправите в Серахс.
— Соглашайся, Ораз! — вскричал Гараоглан-хан.— Он ведь мог у тебя выиграть и всех.
— Давай сюда мою саблю, хитрец,— чуть ли не выхватил Ораз-хан ее из рук моллы Абдурахмана.— Говшут-хан, возьмешь половину наших воинов и с восходом солнца отправитесь домой...
Через несколько дней и. Гараоглан-хан отправил в Ахал половину ополчения. Отход части туркменских воинов не изменил положения армии мятежников. Не встречая серьезного сопротивления со стороны шахского правительства, принц Салар продолжал властвовать в Мешхеде и на территории всего Хорасана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54