.. Что ж, люди добрые,— обратился он уже к своим гостям.— Я хочу уберечь свое доброе имя, но и добро свое тоже постараюсь сохранить. Считайте, что я ничего вам не предлагал...
Довлет и сам не заметил, как вскочил со своего места, как оказался перед Заман-агой и спросил у него разрешения говорить.
Возмущенные неслыханной дерзостью мальчишки, взрослые мужчины гневно зашумели, но старейший среди присутствовавших благосклонно кивнул своей белой головой, и все остальные успокоились.
И тогда перепуганным, но довольно громким голосом мальчик прочел стихи нового учителя, знаменитого в народе поэта Молланепеса:
Не осталось у баев щедрости,
Не живут доброты законами.
Ты проснись, человек, правый гнев нести!
О душа моя оскорбленная...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава первая СЛОВНО ВОДА В ГОРСТИ...
Солнце, покинув зенит, опускалось по правую руку к вершинам темневших гор. Отряд всадников Сердара двигался через степь походной рысью. Тяжелые думы одолевали самого Сердара. За первый уход из дома вслед за мятежным принцем расплатился он жизнью сына от младшей жены Что ожидает его за второй уход?..
И лица скачущих рядом всадников тоже были замкнуты и суровы. Приумолк даже никогда не унывавший Сапа-Шорник. Впрочем, кому охота глотать взбиваемую копытами лошадей пыль. Стоит объявить привал, вот тогда и взбодрятся сразу острословы и балагуры. Война и походы — привычное дело для туркмен...
В одной из захваченных мятежниками крепостей Сердара и его всадников встретил Говшут-хан. С ним было тоже всадников двести, оба отряда тут же перемешались между собой. Остававшимся в действующей армии джигитам не терпелось поскорее разузнать, какие вести привезли соплеменники с родины...
— Мы все тут ожидали чего-то худшего,— сказал Говшут-хан, когда Сердар поведал, как ему и его джигитам удалось настичь и разгромить карательный отряд Хамзы мирзы.— Откровенно говоря, мы все тут сильно переживали за судьбы оставшихся дома близких. И я со своими джигитами уже было двинулся тебе, Сердар, на подмогу, но хорошо, что мы встретились в этой крепости, а то могли бы и разминуться с тобой...
-— Где теперь ставка принца^ — спросил Сердар.
— Караргях Салара в окрестностях Ак-Дербента, на берегу Яхчая. Отсюда полтора дня пути для каравана верблюдов. Но мы на лошадях, доедем быстрее...
Отряды Говшут-хана и Сердара, так и не разъединившись, выступили из крепости вместе.
Предводители долго ехали рядом молча. Первым молчание нарушил Говшут-хан:
— Тебя что-то тревожит, дорогой Сердар?
— Теперь уже меньше, любезный Говшут. Маленького сына я, соблюдя обряды, предал земле. Убийцам его отомстил. Что может еще тревожить вечного воина?..
— Мрачно шутишь. Прости меня, Сердар, я не знал о постигшем тебя горе. И прими мои соболезнования.
— На все воля аллаха. Но явись я со своими джигитами домой чуть позже, любезный друг, и соболезнования мне пришлось бы принимать не только по поводу младшего сына... Да и другие семьи пострадали бы еще больше.
— Да, Сердар, не ты один испытываешь угрызения совести. Мы увели с собой самых лучших воинов и, оголив селения наши, подвергаем земляков великой опасности,— грустно сказал Говшут-хан.
— Есть и другое,— сказал Сердар.— Я-то ладно, я — дважды Сердар: имя у меня такое и доля. Мне само небо судило — жизнь свою проводить в походах. А вы-то, друг мой Говшут, вы оба с Оразом ханы. Вы что же, оставили свои ханства Ходжамшукуру?
Слова Сердара, с которым Говшут-хан не только поближе познакомился во время своего пребывания в армии принца Салара, но и подружился, задели его чувствительно. Но Говшут-хан был из людей, считавших, что друг, раскрывающий тебе горькую истину, не бередит рану, а стремится сыскать для нее бальзам.
— Не стану скрывать от тебя, Сердар, я считаю, что в качестве хана смогу быть много полезнее соплеменникам, чем Ходжамшукур. Но если народ примет его, то я усмирю свою гордость и раздоров сеять не стану. Мы, туркмены, и без того страшно разобщены... Кстати, не довелось ли вам в родных местах проведать, где теперь обретается он?
— Где же может еще быть Ходжамшукур в такое время, как не в Хиве? Говорили, что он отправился туда клянчить ханский ярлык.
— Народ не признает хивинского ярлыка,— твердо заявил Говшут-хан.
— Да,— согласился Сердар.— Ненависть, которую Ход-жамшукур возбудил в своем народе лично, он умножит на ненависть, испытываемую всеми к хивинцам. И все же как другу скажу тебе, Говшут: беспечность — не лучшее украшение для человека твоего положения...
Лошади утомились, и всадники были вынуждены сделать короткий привал. Когда после отдыха они въехали на возвышенность, перед ними уже открылись укрепления Ак-Дер-бента, где теперь находилась ставка мятежного принца...
Полулежавший у кленового костра внутри просторной палатки принц Салар, увидев входящего Сердара, радостно вскочил и поздоровался с ним за руку.
— Слышал, достойный Сердар! Лазутчики мои донесли, что ты со своими джигитами накидал горячих углей в штаны Хамзе мирзе! Теперь-то он вряд ли осмелится посылать своих сербазов в ваши селения. После поражения у Кала-и-Якута и в окрестностях Серахса Хамза мирза растерял силы и больше не сможет подняться. А Мухаммед-шах болен. Дай аллах всем, кто осмеливается выступать против нас, такой же участи. Ты суровый воин, Сердар,— вынул принц у себя из-за пояса один из кинжалов, ножны и рукоять которого украшали драгоценные камни.— Тебе такая игрушка не с руки, я знаю. Но не наградить тебя за победу в Серахсе я не могу. Возьми этот кинжал, подаришь его одному из своих сыновей...
Сердар принял драгоценный кинжал, подметив сверкнувшую в глазах приближенных принца зависть. Но принц знал, что делал. Узнав, что мятежный принц наградил Сердара за победу, одержанную не здесь, а в родном краю текинцев, примкнувшие к Салару воины разных племен, естественно, станут думать, что их кровные интересы близки и ему, иранскому принцу, их предводителю...
— Жаль, дорогой Сердар, что Хамза мирза обрел теперь очень быстрые ноги. А то бы мы сказали ему в лицо, чтобы он сражался не с серахскими женщинами и детьми, а с мужчинами этого гордого края,— улыбаясь, сказал принц.
— Если бы светлый принц не воспринял подобное за обиду, то я подарил бы его бесценный кинжал своей жене. И от имени принца...
Смысл сказанного Сердаром не выражал почтительности к высокой награде, и приближенные принца возмущенно стали поглядывать на туркменского военачальника. Но сам Салар был много умнее их. Не уловив в голосе Сердара ни насмешки, ни иронии, а только лишь просьбу, принц удивился.
— Но почему именно жене, дорогой Сердар? — спросил он.
— Я — мужчина, светлый принц,— отвечал Сердар.— И сражаться — для меня дело привычное. А моя Аннабахт — женщина. Но она во время нападения на нас отряда Хамзы мирзы уложила с тремя другими женщинами четырех его сербазов. А одного горемыку, примкнувшего к воинству Хамзы мирзы, чтоб раздобыть себе на старости лет жену без калыма, захватила в плен...
Увидев, что принц Салар рассказу Сердара рад, что он расхохотался, засмеялись и его приближенные.
— Потешил ты нас, дорогой Сердар, потешил,— сквозь смех сказал принц.— Докатился Хамза мирза! Войско его уже и женщины колотят... Конечно, для такой героической женщины, как твоя Аннабахт, мой кинжал будет самым подходящим украшением. И еще вырази ей мою признательность за поверженных ею моих и ваших врагов... А еще, Сердар, возьми это,— протянул принц Салар шелковый мешочек, в котором звякнуло золото.— Я желаю выкупить у твоей жены ее пленника. Тот горемыка за всю свою жизнь не скопил себе на калым за жену — так половина монет в этом кошельке пусть оплатит его свободу, а вторую пусть он возьмет себе и купит жену...
Провожая Сердара, принц Салар радовался, что вместо одной цели он достиг сразу трех. Теперь люди будут говорить, что он награждает даже женщин, разящих его врагов. А еще все узнают: принц Салар способен проявлять милость и к врагам своим...
Армия мятежного принца готовилась штурмовать Мешхед. Брат Салара, укрывшийся в мусульманской святыне Бесте Мухаммед-хан мирза бег бегов, через близких ему людей настраивал население Мешхеда против шаха и его чиновников. Своеволие и произвол, чинимые в городе шахским гарнизоном, значительно облегчали задачи Мухаммед-хана. В Мешхеде назревало восстание, жители города, поверившие в посулы бега бегов, готовы были выступить с оружием в руках против власти шахских наместников и призывали на помощь принца Салара...
Самому Салару в это время донесли, что Хамза мирза, стремясь опередить армию принца, тоже двинул все свои войска к Мешхеду.
Хамзе мирзе удалось опередить армию мятежников. И возможно, все сложилось бы менее удачно для Салара, если бы Хамзе мирзе удалось втянуть все свои войска в город и укрыться за крепостными стенами. Но он наткнулся па отчаянное сопротивление жителей города и окрестных селений. И тут подоспело войско Салара.
Принц Салар, Гараоглан-хан и Сердар во главе половины армии наступали на город через восточные ворота. Ораз-хан, Джафар-Кули-хан, эмир Аслан-хан и Говшут-хан вели остальную часть войск на Мешхед через западные ворота.
Воинству Хамзы мирзы приходилось сражаться на два фронта. Спереди их громили воины Салара, а с тыла им наносили ощутимый урон восставшие горожане.
— Сердар! — вскричал принц Салар.— Ты видишь, сербазы Хамзы мирзы втягиваются в центральную крепость города. Постарайся проникнуть туда же, врубившись в их арьергард.
Знаком руки Сердар увел за собой своих джигитов...
Настигли туркмены противника быстро. Не обращая внимания на оказываемое им сопротивление, джигиты Сердара, саблями и копьями пролагая себе среди повергаемых врагов путь, ворвались в крепость. Здесь-то и завязалась самая горячая схватка. Сам Хамза мирза и его лучшие воины уже успели подняться на стены, чтобы занять места у бойниц с внутренней стороны укреплений. Туркменские воины по крутым лестницам прямо на лошадях устремились на площадки, предназначенные строителями для защитников крепости. Сражались уже на первом и втором ярусах укреплений.
— Эй, Хамза! — перекрывая звуки битвы, прокатился голос Сердара.— Твои сербазы убили моего сына. Выходи! И скрести со мной саблю, если ты мужчина...
— Сойди с коня, Сердар. Я ведь пеший,— ответил туркменскому военачальнику Хамза мирза, который не был трусом и не желал уклоняться от прямого вызова на бой.
Но пока Сердар слезал со своего боевого коня, Хамзу мирзу за руки и за ноги подхватили полдюжины его могучих телохранителей и, не обращая внимания на гневные выкрики своего повелителя, понесли его прочь с места сражения...
А в этот момент Сапа-Шорник на своей привычной к горным тропкам лошадке оказался на площадке главной башни. Единым взмахом сабли перерубил он древко шахского знамени. Подстреленной птицей низринулось оно с высоты в ров с внешней стороны центральной крепости, вызвав бурное ликование в рядах наступавшей мятежной армии и породив разлад среди остатков войск Хамзы мирзы, сразу же обратившихся в паническое бегство...
В плотном окружении двух сотен отборных всадников бежал из Мешхеда и сам Хамза мирза...
Еще не совсем затихли бои, когда в городе воцарилось всеобщее ликование. В Мешхед отовсюду стали стекаться бежавшие перед началом битвы горожане и жители окрестных селений. В народе утвердились слухи, что Салар-хан собирается править страной справедливо, обещает одинаково хорошо относиться и к бедным и к богатым, накормить голодных и одеть голых...
На рассвете Хамза мирза, сумевший собрать и объединить свои разрозненные войска, с двух сторон подступил к Мешхеду, и сражение разгорелось с новой силой. Три дня и три ночи шахский наместник осаждал занятый мятежниками Мешхед, но без успеха. В этом побоище обе стороны понесли большие потери. Погибли и многие туркменские воины. Из тех, кто выехал из селения Бахши, в сражениях пали Сапар-гельды-Иопонщик, Кадыркули-Следопыт, Баки-Охотник,
Эзиз-Строптивый и многие другие. Число раненых и изувеченных было и того больше.
— Эй, Ага-Бешеный, тебя ранили в такое место, что жены выгонят тебя из дома,— поддел своего друга Сапа-Шорник, сам корчившийся от раны в бок рядом с ним на кошме.
— Я попал в руки искуснейшему табибу, Сапа. Жен мне теперь будет не хватать. А поскольку ты мой сосед, Сапа, я стану навещать твоих...
Вслушивавшиеся в перебранку двух острословов другие раненые захохотали еще громче на ответ Аги-Бешеного, чем смеялись они, услыхав выпад Сапы-Шорника. «Черт бы побрал этих туркмен,— подумал пользовавший раненых табиб-иранец.— Им ноги и руки отрезаешь, а они смеются...»
— Заходи ко мне, дорогой Ага,— не унимался Сапа-Шорник.— Всегда в моем доме будешь желанным гостем. А острые ножи есть не только у табибов. Шорники ими тоже ловко орудуют. Не беда, если ты потом станешь разговаривать тонким голосом...
Новый взрыв хохота заставил умудренного годами и сострадательным ремеслом табиба только грустно покачать головой.
В этот момент на площади под стенами главной крепости города, где расположились раненые текинцы, появился стройный молодой иранец из охраны принца Салара.
— Эй, туркмены, кто из вас срубил на башне знамя этого паршивца Хамзы мирзы? — спросил он.
Не привычные к такому бесцеремонному обращению, раненые туркменские воины только переглянулись между собой, но никто ничего не ответил посланцу принца.
— Ваш военачальник Сердар сказал, что я найду этого человека среди вас, почтенные.
Слово «почтенные» и немного смягченный голос примирили текинцев с развязным парнем.
— Ну, я срубил эту пеструю тряпку,— сказал Сапа-Шорник.— Хотел подарить ее на платок своей старшей жене, но она улетела куда-то...
— Платок жене ты купишь на это,— вынул из-за пазухи молодой иранец кошелек.— Принц посылает тебе за ту тряпку пятнадцать золотых монет. Сколько ты отсчитаешь из них мне за то, что я тебя отыскал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54