.. Пускай теперь, ваше превосходительство, Серахс, словно сочный арбуз, дозревает для нас сам по себе...
Примерно то же высказали и все остальные советники наместника, но многие из них не были так искусны, как его первые сановники, а потому Ходжамшукур-хан постиг, что все эти люди говорят не свои слова, а слова самого Сейит-Махмут-торе, который уже принял решение заранее.
Выслушав всех, наместник отпустил советников, а Ход-жамшукуру знаком руки велел остаться.
— Ты услышал здесь много неприятных слов, а между тем среди этих людей было немало твоих друзей,— сказал наместник бесстрастным голосом.
— Это правда, мой повелитель.
— Уж больно досадили им всем твои соплеменники.
— Я это знаю... Но если сегодня мои соплеменники прислали сюда меня, старого друга Хивы, то тем самым они сказали, что готовы переменить свое поведение по отношению к Хивинскому ханству в будущем...
— Не беспокойся, мы услышали это. Точно так же, как услышали и три высказанные тобой причины.
— Две причины, мой повелитель. Третья прозвучала лишь для вашего слуха...
— Да, я знаю, ты не дурак... Через несколько дней сюда прибывает великий наш повелитель, хан Мадемин. Ему ты и выскажешь свои две причины... Но владыка наш мудр настолько, что сам предугадает и третью причину... А теперь ступай. И если за эти дни принц Солтан-Мурад немного потреплет твоих соплеменников, то от этого они станут только сговорчивее в нашем деле...
«Все не так уж и плохо,— думал Ходжамшукур-хан, покидая наместника хана Хивы.— Какой же слуга осмелится принять иное решение, когда прибывает сам господин?.. А говоря о мудрой догадливости хана Мадемина, Сейит-Махмут-торе тем самым пообещал мне, Ходжамшукуру, свою поддержку перед великим ханом...»
Все имело значение для Ходжамшукур-хана: и то, что сказал ему на стник хивинского хана, и на что он только намекнул, и что мог подумать... Все, кроме того, что вот-вот грянет битва за его родину и многим славным его соплеменникам придется в той битве сложить свои головы... Во власти Ходжамшукур-хана было значительно или хотя бы на немного увеличить силы серахсцев, так как Ораз-хан дал ему| и второе поручение — постараться собрать на подмогу Серахс воинов из текинских племен Мары. Но кто же, добиваясь милостей и благорасположения владыки Хивы, станет предпринимать действия, способные вызвать его гнев?
О могущем последовать гневе Ораз-хана Ходжамшукур-хан тоже думал. Потому и решил создать видимость, будто бы он принимался за исполнение и второго поручения. Поэтому после полудня Ходжамшукур-хан выехал в сторону местечка Караяба, вокруг которого и в нем самом проживали небольшие текинские племена...
. Старики рассказывали, что при переселении всей массы текинцев из Мангышлака от нее отделилась какая-то часть народа и продолжила свой путь в поисках новых земель не как все, через Балханы, а спустилась к низовьям течения Амударьи и достигла Мары, где эта часть текинцев теперь и обитает...
Вскоре перед Ходжамшукуром предстали башни и стены крепости Горган, долго служившей опорой переселившимся в эти места туркменам. Но после того, как резко возросла армия хивинской державы, крепость Горган часто переходила из рук в руки. Ныне над одной из ее башен развевался хивинский стяг...
Ходжамшукур-хан держал направление прямо на крепость, в окрестностях которой было расположено селение старого знакомца Бекмурада, у которого Ходжамшукур-хан и намеревался дождаться приезда великого хана Мадемина. Серахс Серахсом, а повидать хивинского правителя Ходжамшукур-хану прежде всего необходимо было в своих личных интересах: после этого свидания, быть может, наконец восстановятся его былое влияние и престиж... Ораз-хану потом можно будет сказать, что затянулись переговоры с марыйскими текинцами. А в случае, если Мадемин не пожелает оказать помощь се-рахсцам, то можно будет сказать, что подобно тому, как отказались марыйские текинцы последовать за Ораз-ханом в Иран, так и теперь не пожелали выделить воинов для защиты Серахса. Подобные слова, правда, могут на полвека рассорить текинцев Серахса и Мары, но даже ради сбережения между ними мира он, Ходжамшукур-хан, не станет поступать против воли хивинского хана...
Да, напрасно Ораз-хан не сказал Ходжамшукур-хану суровых напутственных слов. Но, решив предоставить ему возможность полезным для Серахса делом хоть в какой-то мере восстановить свой пошатнувшийся престиж, Ораз-хан не захотел задевать достоинства предводителя, из рук которого постепенно уплывала власть над одной из ветвей текинцев...
Продолжая свой путь, Ходжамшукур-хан стал огибать крепость Горган с восточной стороны.
Крепость лежала на небольшой возвышенности и имела форму квадрата. Рвы вокруг крепости, из которых брали и теперь берут глину для построек, были шириной в перелет брошенной сильной рукой палки. Высота стен равнялась примерно десяти — двенадцати человеческим ростам, а башни были и того выше. «Да, неплохое укрепление избрали хивинцы для своего аванпоста»,— подумал Ходжамшукур-хан.
У стен крепости стояли юрты и палатки военного поселения хивинцев. Там сновало множество нукеров в железных доспехах и остроконечных шлемах. Скакали в разные стороны вооруженные всадники. Среди жилищ нукеров виднелись стволы пушек. «Эту бы силу да на защиту Серахса; теперь»,— промелькнула мысль в уме Ходжамшукур-хана. И в ней перемешались два его желания — победы соплеменникам и своего возвышения среди них, если бы ему удалось привести на подмогу хивинских нукеров...
Быть может, и выручили бы Ходжамшукур-хана хитросплетения его замыслов, но судьба распорядилась иначе...
Въехав на невысокий холм, Ходжамшукур остановил своего верного коня, который, казалось, разделя. тревоги своего хозяина, не потянулся сразу к траве под ногами, а, вскинув голову, тоже окинул взглядом даль, в которую теперь вглядывался Ходжамшукур-хан.
Вон там, южнее, расположен аул сычмазов, а на юго-западе — аул бахши, в северо-западной стороне разбросаны редкие аулы векиловцев, конгуров, гекджинцев... Сколько всадников смогли бы выставить эти малолюдные аульчики? Очень немного... Правда, еще можно было бы объехать и поселения сарыков. И если бы вновь заартачился их Тангры-берди-хан, среди сарыков всегда были такие, кто не особенно подчинялся своему хану... И Ходжамшукур-хан пришел к выводу, что можно было бы привести в Серахс из Мары довольно грозный отряд прекрасных воинов, даже если бы ему отказали в хивинских нукерах...
Но все эти земли находились под властью Хивы. И если бы кто-то и осмелился объезжать их с подобным намерением без ведома хивинских властей, то это был бы не Ходжамшукур-хан...
Приняв окончательное решение дожидаться приезда Мадемин-хана, Ходжамшукур-хан направил коня на дорогу ведущую к аулу Бекмурада.
И тут позади себя он услышал топот конских копыт.
Оглянувшись, Ходжамшукур-хан увидел быстро прибли жающийся большой отряд всадников. Он растерялся. Всад ники были хивинскими нукерами...
Едущий впереди взмахом руки повелевает Ходжамшукур хану остановиться. Что это значит? Может, им велено его арестовать? Или даже убить?.. Но он ведь не причинил никакого зла хивинцам. К тому же существует непреложный закон неприкосновенности личности парламентера...
Пока Ходжамшукур-хана одолевали подобные размышления, всадники подъехали совсем близко и вежливо поздоровались. От отряда отделились двое и, подъехав вплотную, пожали руку Ходжамшукур-хану, после чего он успокоился.
— Хан-яшули,— заговорил рослый джигит с оттопыренной толстой нижней губой и плоским лицом.— Мы от тебя узнали о положении в Серахсе, когда ты приехал к наместнику... Хивинские властители тебе нукеров не дадут. Хотя мы у них на службе, но мы йомуды. И мы не хотим оставлять наших серахских сородичей в беде... Вот с этой мыслью мы и пустились за вами вслед...
От удивления Ходжамшукур-хан резко натянул поводья и совсем остановил своего коня.
— Джигиты, я что-то не очень вас понимаю,— пролепетал он, а сам подумал: «Этого еще не хватало! Увести за собой какую-то часть регулярного войска... Тут не только что не сохранишь благорасположения хивинского хана, тут и голову с тебя снимут!»
— А чего тут понимать? — весело молвил черноокий джигит в полосатом шелковом халате.— Бери нас с собой! И айда, проедем по всем марыйским селениям. И ты обрастешь джигитами, как первый ком собранного хлопка вырастает в огромную белую гору... И даже если нас кто-то попытается остановить, мы проложим силой дорогу к Серахсу!
— Джигиты, с великим ханом Мадемином шутки плохие. Займитесь-ка вы лучше своим делом,— раздраженно ответил Ходжамшукур-хан и, тронув своего коня, поехал прочь.
— Эй, хан-яшули! Не очень-то вы склонны помочь своим землякам. Но мы и без тебя к ним найдем дорогу,— услышал Ходжамшукур-хан слова плосколицего рослого джигита, который прокричал их презрительно вслед удиравшему от предложенной помощи посланцу Ораз-Хана...
«Теперь у меня только одна надежда — на скорость моего коня»,— подумал Ходжамшукур-хан и поскакал по обратной дороге, чтобы предстать перед наместником хивинского хана прежде, чем до Сейит-Махмут-торе успеет дойти известие о самовольном уходе под Серахс большого отряда его нукеров .
Глава седьмая
МИРА ОНИ ЗАПРОСИЛИ, А ЗАЛОЖНИКОВ ТРЕБУЮТ С НАС...
К походу на туркменские племена принц Солтан-Мурад мирза готовился несколько месяцев. Армия его все увеличивалась, разбухала, подобно тому, как увеличиваются массы снегов на горных вершинах к концу зимы. И принц полагал, что он обрушится на Ахал и Серахс, подобно селевому потоку, сметая на своем пути все живое...
Путь иранских войск пролегал через горный перевал Муз-дуран. Сербазов мучила жажда. Единственным источником питьевой воды в местности, по которой продвигалась армия Солтан-Мурада мирзы, была горная речка Шурык, которая в это время года обычно пересыхала. А застоявшаяся в выемках и углублениях русла вода протухла. Не годилась для питья и вода во встречавшихся изредка озерцах, она в них была горько-соленой...
Среди сербазов увеличивалось число больных, а среди лошадей уже начался падеж, когда иранское войско, наконец осилив самый тяжелый участок своего пути, спустилось в ущелье, по которому пробегала полноводная река Герируд...
Завидя пред собой вожделенную воду, иранские воины валились с коней, роняя оружие и доспехи, бежали к реке, как во время моления, падали на колени у кромки воды и в самой воде, то роняли свои головы ниц, то вскидывали их вверх, устремляя благодарные взгляды в небо...
Тут-то и налетели на них в первый раз враги. Издавая страшные воинственные кличи, подняв пальбу из винтовок и пистолетов, рубя саблями налево и направо, туркменские всадники, явившись, как из преисподней, из-за поворота ущелья, помчались на своих быстроногих конях вдоль берега реки, нанося нещадный урон беспорядочным толпам сербазов шаха...
Но армия Солтан-Мурада мирзы была слишком огромной для того, чтобы ее смогли сокрушить три сотни туркменских джигитов во главе с Сердаром. И когда сербазы, преодолев ужас и панику, были готовы дать достойный отпор, туркменские конники исчезли, словно выдутый ветром из ущелья туман...
Отныне на всем дальнейшем пути продвижения армии принца Солтан-Мурада мирзы к Серахсу она оставалась под неослабевающим контролем туркмен, которые, пробираясь в стороне по только им ведомым тропам, часто и всегда внезапно нападали на разные отряды и обозы иранцев и тут же улетучивались...
— Что это за война? Что это за обычаи? — воскликнул однажды принц Солтан-Мурад, еще довольно молодой и весьма изящный в манерах и одеянии мужчина, после победы над своим дальним родственником принцем Саларом возомнивший себя великим полководцем.— О, этот сын собаки Сердар! Он словно ухватил меня сзади за горло. Но стоит мне вырваться и размахнуться, как он испаряется...
— Был бы он сыном собаки, светлейший шахзаде, ему бы подобное не удавалось,— ответил на это Аббас-Кули-хан, рыжеволосый иранец с хитроватыми глазами, не терявшими способности порождать лукаво-веселые искорки даже тогда, когда их хозяин беседовал со своим повелителем.— Беда наша в том, что Сердар сын знаменитого аламанщика Аташира. Осуждая аламан, сын все же перенял многие повадки своего отца, которые он с успехом применяет для ведения войны. И пока этот туркменский военачальник будет жив, он еще нанесет немалый урон нашей армии...
— Ну так убейте его! — нетерпеливо вскричал принц.
— Многие намеревались это исполнить, светлейший шахзаде, но могилы их ныне разбросаны от Серахса до Мешхеда.
Сам шайтан защищает, наверно, этого Сердара. Или вся его родина...
-*- Его родина, Аббас-Кули,— один из вилайетов Ирана. Все здесь должно быть послушно воле нашего шахиншаха!
При упоминании титула их владыки все бывшие рядом взметнули к лицам ладони и благоговейно застыли.
— А вас, Аббас-Кули-хан, я назначаю наместником шаха в Серахсе,— сказал потом принц.
— Благодарю, шахзаде,— ответил Аббас-Кули-хан, вовсе не испытывая радости от пожалованного ему* громкого, но пустого титула, не вызвавшего даже зависти в глазах других приближенных принца...
Наконец иранская армия, покинув горы, вышла в раздольные туркменские степи.
— Большое войско, большое войско... Только и слышно от вас,— проворчал Аташир-эфе на совете, который был спешно созван по поводу вступления иранской армии в пределы туркменских степей.— Рвать его надо по кускам. И теперь, когда зверь от нас еще далеко... Дайте мне сто джигитов. И я с ними изрублю пять сотен сербазов. Подобное способны проделать и Палат-Меткий, и молодой Тёч-Гёк, и многие из сидящих теперь тут без дела предводителей... Пока мой сын отъедает этому зверю зад, мы должны вгрызаться в его бока подвижными отрядами... А что от чудища останется и приползет в Серахс, то пускай уже встретят наши объединившиеся на ту пору силы... Высказавшись, Аташир-эфе уселся поудобнее на своем излюбленном месте, у самой двери, и с новым аппетитом приналег на выставленное ханом угощение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54