Я бегу. Считай, что твоя пери у тебя за пазухой,— затараторил Гулназар-Ножовка, убегая в сторону крайней юрты ряда мясников...
Обуреваемый внезапно навалившейся тревогой за судьбу прекрасной пленницы, Довлет последовал за ним. В юрту, где собрались аламанщики, мальчику удалось проникнуть свободно, и он уселся в темном углу, сразу за кошмой, закрывающей вход.
Гулназар-Ножовка был очень искушен в плетении разговоров, ведущих к достижению его цели. Усевшись на кошму в красном углу, куда его никто не приглашал, он начал издалека.
— Орлы и соколы,— громко и напыщенно обратился он к остальным аламанщикам, а Довлет подумал, что скорее тут собрались те, кого можно сравнить лишь с коршунами и ястребами.— Как говорится, когда кушаешь виноград, то и косточки попадаются,— продолжал Гулназар.— Заварили мы с вами кашу, а чем все кончится, никто не знает...
— Эхе, ты только теперь спохватился,— расхохотался рыжебородый аламанщик со шрамом через правую щеку.
— Чем закончится? — отозвался аламанщик с рябым лицом.— Чем раньше кончалось, тем и теперь кончится. Неужто у тебя зубья повыламывались?
— У Нож-овки есть раз-го-вор, вид-но, серь-езный, а вы пе-ре-биваете,— еле выдавил из себя длинную фразу аламан-щик-заика, у которого на левой руке не хватало двух пальцев.— Го-во-ри, Нож-овка.
— Ладно. Разговор у меня к вам, правда, имеется. От нашего мудрого Нури-Заики ничего не утаишь. Байсахат, по-моему, надежный парень, а? На него ведь можно положиться всегда...
— К чему ты клонишь, Ножовка? — спросил аламанщик со шрамом на правой щеке.
— Я говорю, что мы должны без всякого жребия отдать Байсахату из нашей добычи что ему понравится, соколы. Как вы на это смотрите?
В юрте поднялся шум. Никто ле ожидал подобного. Во все времена раздел добычи у аламанщиков производился только по жребию. Гулназар-Ножовка сказал правду: здесь собрались очень жадные люди. И теперь они, учуяв притязание на какую-то часть их добычи, заговорили все разом, высказывая свое недовольство, призывая в свидетели их незыблемых прав предков и обычаи...
— А что ему надобно? — задал вопрос рябой аламанщик, когда шум немного затих.
— Так вот,— спокойно продолжал гнуть свое Гулназар-Ножовка.— К примеру, есть среди наших рабынь одна девушка. Ту девушку и надо ему предложить. По-моему, Байсахат не откажется...
— А, вот оно что,— промолвил ладно скроенный крепыш, сидевший рядом с Ножовкой.— Ты говоришь, наверно, о той красивой девушке, у которой есть маленькая сестра. Нет, ту девушку без честного жребия нельзя отдавать никому, я считаю.
Собравшиеся одобрительно зашумели и закивали. «Они еще тут говорят о честности»,— возмутился про себя сидевший у выхода Довлет.
— Эхе, кажется на ту девушку засматривается немало парней,— рассмеялся рыжебородый аламанщик.
— Сколько я ни ходил в набеги, еще ни разу не встречал подобной красавицы,— отозвался рябой аламанщик.
— Ну, что вы скажете на это, орлы? — как ни в чем не бывало продолжал гнуть свое Ножовка.— Ведь и Байсахат неплохой парень. Не стоило бы его обижать, я думаю. К тому же, соколы, вы сами его знаете. Если кто его обидит, то...
— В-вон к че-му он к-кло-нит,— выдавил из себя слова беспалый заика.
— Послушай, Ножовка,— заговорил рыжебородый аламанщик со шрамом на правой щеке.— Если эта девушка даже была бы феей, мне она не нужна. Мне подавай монету и добро. Если она даже достанется мне по жребию, все равно я ее тут же продам. Однако такое дело нам не следует решать без предводителя. Вот что я скажу!
— Если мы все так решим, то и наш предводитель не станет противиться,— начал было Ножовка, но его тут же перебил заика:
— К-к-кто знает? Я-а-а с Ат-та-широм-э-фе хо-хо-дил мно-го раз. Он с-сво-е-е-нравный, но с-правед-лив...
— Да. Лучше не станем спешить,— сказал рыжебородый.
И тут, подбоченясь, в дверном проеме юрты появился сам Байсахат. Он обвел мрачным взглядом приумолкших при виде его аламанщиков.
— Эй, люди,— заговорил он хриплым недобрым голосом.— Если попили и поели, то пора и делом заняться.
— Оно хорошо бы теперь с делами покончить,— ответил ему рыжебородый.— Но...
— За чем же у нас дело стало?
— Аташир-эфе пока не пришел...
— Он что, пуп земли? Если хочет принять участие в дележке, то пускай является, когда все.
Больше никто не проронил ни слова. Байсахат еще раз обвел собравшихся в юрте аламанщиков злым взглядом.
— Эх вы, а еще носите пышные усы. Как это вы осмелились совершить набег на соседей, если не можете решиться без Аташира разделить добычу?
Бандиты смущенно поглядывали один на другого, но пока помалкивали. Заикающийся аламанщик беспалой рукой поправил воротник рубашки, собрался что-то сказать, но его перебил Гулназар-Ножовка.
— Я сказал им о твоем желании, Байсахат-джан. Они хотят подумать. Ты у нас самый лучший страж. Иди, Байсахат-джан, постереги пока наших рабов, если не возражаешь, а мы тут решим твое дело.
— Ладно, думайте,— проговорил Байсахат и вышел из юрты.
— Ну что, орлы и соколы, на этот раз я его унял. Но вообще-то я вижу, что тут нет охочих с этим парнем связываться. К тому же за эту девушку Байсахат готов отказаться от всего остального добра. Выгодное дело, а!
Услыхав последние слова Гулназара-Ножовки, аламанщики возликовали. Они-то думали, что этому бешеному Байсахату придется уступить девушку сверх его доли добычи, а теперь у них больше ни у кого не было никаких возражений. «Неужели бедная девушка попадет в руки этого зверя?» — с ужасом подумал Довлет.
— Н-н-ножовка, ты не т-т-тяни душу, а п-п-пере-ходи к делу,— торопливо заговорил заикающийся бандит.
— Да, приступай к дележу,— сказал рыжебородый.
— А почему должен делить добычу я? — неожиданно для остальных стал возражать Гулназар-Ножовка, который, будучи хитрым, вовсе не желал всерьез поссориться с отсутствующим предводителем.— Я плохо умею считать... И все вы знаете, ч^о только дележка, произведенная предводителем, не вызывает раздоров. Дело Байсахата мы уладили, соколы. Я так понял. А мы и подождать можем...
Ему никто не возразил. Аламанщики принялись снова пить чай и доедать оставшееся перед ними на дастархане.
«Шакалы,— подумал о них Довлет.— Стоило ворваться в их стаю волку, и все сразу поджали хвосты. А волк ушел, и они успокоились...»
Открылась дверь, в юрту вошли Аташир-эфе, а за ним Гочмурат.
— А вот и предводитель наш,— вскочил со своего места Гулназар-Ножовка.— Теперь дела пойдут, орлы!
— Где Байсахат? — спросил Аташир-эфе, не обратив внимания на Гулназара-Ножовку.— Если он так торопится делить добычу, пускай приходит.
Байсахат, словно только и дожидался этих слов предводителя аламанщиков, вошел в юрту и, пробравшись между сидевшими на кошме рыжебородым и рябым аламанщиками, уселся рядом с Гулназаром-Ножовкой.
— Кажется, собрались все?
— Да, предводитель,— ответил Гулназар.— Кроме тех джигитов, которые стерегут пленников.
— Мы их тоже не забудем,— сказал Аташир-эфе.— Ну, на сколько паев вы разделили бы захваченное нами добро?
— Нас двадцать семь человек, предводитель,— ответил Гулназар, алчно сверкнув глазами.
— Я без тебя знаю, сколько нас. А спрашиваю, на сколько паев вы решаете разделить все?
Гулназар-Ножовка хотел ответить и на этот вопрос, но его перебил рыжебородый аламанщик:
— По обычаю хотим разделить: особый ханский пай, пай юрты, три обычных пая предводителю, пай ишану, по одному равному паю всем нам... Ну как, согласны, люди?
— Согласны... Подойдет... Все справедливо,— заговорили аламанщики.
— Я никогда не беру больше двух паев,— заявил Аташир-эфе.
— Воля твоя, предводитель. А наше дело предложить тебе награду по обычаю,— сказал аламанщик с рябым лицом.
— Как хотите, орлы и соколы, а я больше не стану относить ханский пай,— заявил Гулназар-Ножовка.— В прошлый раз мы вон с Нури-Заикой явились с паем, а Ораз-хан на нас собак спустил...
Собравшиеся дружно рассмеялись.
— Не бойся, Ножовка,— отсмеявшись, сказал рыжебородый аламанщик.— Сейчас Ораз-хан на войне. А близкие его у тебя примут подношение, еще и жирным пловом на радостях угостят...
— Хану можно отдать одну из рабынь. Очень уж они аппетитные на этот раз попались,— предложил ладно скроенный крепыш.— Такая сможет умилостивить самого сурового человека. А как иные из них глядят! Я взял было одну за грудь, а она отскочила от меня, словно пугливая газель...
— Эхе, вон оно что,— с укором вымолвил рыжебородый.— Ты, оказывается, успел перещупать пленниц. Негоже так поступать, парень.
— Они же рабыни,— вступился за крепыша рябой ала-манщик.
Аташир-эфе глянул тяжелым взглядом на обоих, на крепыша и его защитника.
— Хороши разбойники,— сказал он.— Увидели какую-то сопливую девчонку и потеряли головы. Кто поддается женскому обольщению, настоящим джигитом никогда не станет. Прелюбодеяние делает человека слабым... А чтобы ты не стал из-за бабы трусом,— приказал Аташир-эфе крепышу,— то возьмешь сейчас ту «газель», которая тебе глянулась, и отведешь ее на ханский двор.
— Ладно, предводитель, все сделаю,— сказал крепыш, вскочил и побежал исполнять волю предводителя, радуясь, что его больше не стали стыдить...
— Но я слышал, что у нас объявился еще один хан,— обратился Аташир-эфе к оставшимся в юрте.— Байсахат тоже требует себе особого пая. Так, что ли?
«Сейчас дедушка решит судьбу той девушки,— с трепетом подумал Довлет.— Неужели он отдаст ее этому злобному бандиту?» Мальчик страстно возжелал, чтобы та красивая девушка по жребию досталась его деду или его старшему брату, раз уж она оказалась пленницей. И это желание целиком захватило его воображение. Окажись девушка в их семье, ни мать его, ни отец, когда возвратится с войны, не позволят ее обижать. Да и сам он, Довлет, сделает все, чтобы она не познала в плену мучений. Уж он-то постарается для этого!
Можно было бы попросить теперь деда, чтобы он взял девушку себе без жребия, он же предводитель этих паршивых аламанщиков. Но дед, Довлет уже знал его характер очень хорошо, даже и не поймет подобной просьбы, просто отмахнется. А может, и рассмеется.
И это будет не простой смех, а полный презрения.
И тут мальчик вспомнил о Байсахате. Этот злодей ведь тоже стремился стать хозяином девушки. Довлет был свидетелем, как он через своего Дружка Гулназара-Ножовку выставил свое требование перед остальными бандитами. Но при дедушке Байсахат что-то притих. «Конечно, я зря посчитал Байсахата волком,— подумал мальчик.— Он тоже шакал, только более зубастый, чем другие. При дедушке хвост свой поджал, как другие бандиты перед ним самим...» Мальчик понимал: если Байсахат не добьется своего, то рано или поздно он выберет удобный момент и ужалит того, кому теперь достанется эта девушка. Но это не пугало Довлета, он тоже готов был на что угодно, чтобы спасти ее...
— Предводитель,— заговорил Гулназар-Ножовка,— разве был плох в нашем деле Байсахат?
— Твоя правда,— ответил Аташир-эфе.— В мечети почет совершившим хадж, а в банде — таким, как Байсахат.
— Да, предводитель! Ведь это наш Байсахат разведал подступы к их селению. Ведь это он поразил их предводителя. Он устрашил сопротивлявшихся...
— Да, он много пролил крови. Чего же он хочет за это?
— Наш Байсахат мог бы попросить для себя и два пая за это. Но он, наоборот, вовсе отказывается от своего пая, а просит себе только одну рабыню. Орлы и соколы,— указал Гулназар-Ножовка на присутствующих аламанщиков,— слышали его просьбу, они согласны...
— Это правда? — обвел взглядом Аташир-эфе сидевших в юрте аламанщиков.
— Правда... Слышали его просьбу... Чего там, мы согласны... — послышались голоса.
«Все! Сейчас ее отдадут этому зверю,— подумал Довлет с отчаяньем.— Что делать? Что же делать, чтобы ее спасти?..»
— Ну, если никто не возражает...— начал Аташир-эфе, но его перебили.
— Я возражаю! — вскричал Довлет, выскакивая из своего укрытия за кошмой у двери.— Не отдавай ему эту девушку, деда. Не отдавай!..
Аламанщики, возмущенные появлением Довлета, зашумели, послышались злобные выкрики:
— Паршивец!.. Как он тут оказался?.. Где это видано, чтобы мальчишки являлись на совет?..
— Мальчишка — будущий мужчина,— сказал Аташир-эфе.— Он волен являться, куда ему вздумается. Чего ты хочешь, Дове?
— Я хочу, деда, чтоб ты не отдавал Байсахату девушку! Чтобы ты пожалел ее...
При словах о жалости аламанщики как-то криво заулыбались, все, даже Байсахат и Аташир-эфе.
— Вон как, значит, ты возражаешь против того, чтобы мы отдали рабыню Байсахату? — спросил дед внука с насмешкой.— Значит, и правда, в тебе уже просыпается мужчина, аз ты, мой внук, уже стал интересоваться девушками... Теперь собравшиеся в юрте бандиты залились откровенным хохотом. Но мальчика не страшил и не ранил их смех, он стоял посреди юрты, гневно глядя на Байсахата.
— Ты участвовал в набеге, мой Дове? — вдруг сурово спросил его дед.
— Нет. И никогда не буду участвовать,— гордо ответил внук.— Я не хочу, чтобы люди попадали в неволю...
— А раз ты не участвовал, то и возражения твои тут ничего не стоят,— пренебрежительно сказал Аташир-эфе и отвернулся от мальчика.— Там стерегут наших пленников другие люди,— сказал он аламанщикам.— Пойдем, спросим их. Если они согласны что-то отдать без жребия, так и будет...
Довлет вновь шел к проклятому оврагу, плелся он позади толпы аламанщиков, отстав шагов на десять. В какой-то миг мальчик надеялся на голос своего старшего брата, но Гочмурат промолчал на совете аламанщиков. И теперь уже ничто не могло спасти девушку от лап Байсахата...
С появлением большой группы разбойников пленники, а особенно пленницы заметно встревожились. Последние стали плакать и проклинать сотворивших над ними насилие еще громче.
Пока предводитель расспрашивал бандитов, остававшихся стеречь пленных, согласны ли они уступить одну из рабынь Байсахату без жребия, к немного отставшему от основной группы аламанщиков Гочмурату приблизилась высокая женщина с пышными седоватыми волосами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54