То, что ее муж успел уже взять за себя другую женщину, ничего не испортило, коран не воспрещает мусульманину иметь несколько жен. К тому же первая жена возвратилась не с пустыми руками, а с весьма щедрыми дарами, полученными ею от Говшут-хана, как говорили люди, за то, что сумела она обласкать весьма притязательный слух одного из предводителей Серахса весьма занимательной беседой...
А на самом маслахате говорил уже перед собравшимися сам Ораз-хан. Кому же еще надлежало говорить перед столь избранными людьми, если не самому правителю Серахса? На то он и хан всей страны, чтобы ему первому стали известны такие важные новости, которыми Ораз-хан теперь и поделился с почитаемыми народом его представителями...
И вот что это были за новости.
За участие в «хорасанской смуте» и за варварское нашествие на священный город Мешхед новый повелитель Ирана шах Насреддин специальным фирманом повелел примерно наказать туркмен Ахала и Серахса. Исполнение этого повеления шах возложил на познавшего радость победы над мятежниками принца Солтан-Мурада мирзу. И этот злобно настроенный против туркмен принц и мирза уже давно готовится к походу. Из Тегерана одна за другой подходят части регулярных войск Караджадаг, Шакан, Шахсевен, Байран-венд , Мафы... Чтобы в Серахсе и на Ахале не проведали о затевающемся против них походе, Солтан-Мурад приказал взять под стражу всех туркмен, проживавших в окрестностях Мешхеда.
Грозные события надвигались на Серахс. Но у слушавших Ораз-хана приглашенных на совет людей отнюдь не расширились глаза от страха. Самой судьбой, как считали иные, было определено туркменам из поколения в поколение противостоять большим державам и их многочисленным армиям. На этот раз наступает на них Иран. Ну и что? Они по очереди это совершают: Хива, Бухара, Иран... По очереди их всегда и разбивают вольные туркмены. Если бы это было не так, то ни Серахса, ни Ахала давно не было бы... Выслушают сейчас они внимательно своего хана, а потом все вместе примутся решать, как отразить очередную напасть в этот раз. Только и всего...
— Так думают не все! — гневно вскричал поэт Моллане-пес, когда уже вдоволь наслушался подобных рассуждений от других участников совета.— Вы все, здесь сидящие, обучены хотя бы простой арифметике. А потому вам и дано понять: как бы мы тут с вами ни заносились, какие бы свои великие победы ни вспоминали, число врагов наших все возрастает, а число туркмен все тает!.. Да, для туркмена почетна смерть в бою. Но до каких же пор мы будем все умирать и умирать?! Когда мы жить научимся?..
— Счет твой верный, дорогой Молланепес,— отозвался Тангрыназар-бай.— И все другие твои слова верные. Да... Но я ведь тоже могу сказать, что лето теплее зимы. Но зачем это говорить, если нет возможности сделать так, чтобы всегда было лето?
— Такая возможность есть!.. Или ее можно нам с вами вместе поискать. Быть может, нам это и удастся...
— Зиму превратить в лето?
— Нет! Спасти туркменский народ. И путь к тому я вижу один...
— Какой это путь? — спросил Ораз-хан.
Названия иранских воинских подразделении.
— Туркмены должны научиться дружить с другими народами. Тогда, может быть, сыщется какой-то большой народ, большая страна, вместе с которыми обретут свое счастье и туркмены...
— Уж не Иран ли имеешь в виду, дорогой поэт? — спросил Говшут-хан.— Так из нашей попытки с ним подружится вон что вышло.
— А чего вы иного хотели? — вдруг вскричал Аташир-эфе.— Сам-то я дружбы с Ираном, вы все это знаете, не искал. Но вы-то!.. И ты, Говшут, в том числе... Вломились в чужую юрту, чтоб навести там свои порядки, и ищете дружбы с хозяином?! Даже невестка моя Аннабахт не позволила убраться подобру-поздорову таким друзьям. Навалила их кучу, а меня потом заставила вывозить эту падаль...
Ничего подобного от Аташира-эфе тут не ожидали услышать, его первыми словами все были ошарашены, но последние заставили всех расхохотаться.
— Отец! Ты хорошо начал,— вскричал Сердар.— Говори дальше!..
— А чего говорить?.. Поэт наш пускай говорит. Он лучше меня начал. Да вы все тут слишком нетерпеливые, все его перебивают... Одно я могу еще вам сказать: мы вдоволь, туркмены, покуролесили в этом мире. Да...
— Оказывается, что даже и такие меняются,— шепнул Заман-аге молла Абдурахман.
— Женился — остепенился,— усмехнувшись, тоже шепотом ответил тот.
— Какую же страну ты хотел бы предложить туркменам в друзья, Молланепес?—спросил Ораз-хан.
— Какую?.. Я никогда не считал себя умнее всего моего народа. Вместе давайте думать. Но знаю я, люди, что подобным размышлениям давно пришла пора...
— С Ираном не вышло дружбы... С Хивой и Бухарой не выйдет... У Афганистана теперь и своих забот по горло... Тогда кто же? — спросил Тангрыназар-бай и обвел взглядом всех.
— Еще англичане есть,— вдруг сказал Говшут-хан.
— Англичане! — вскричал Сердар.
— Видели мы их, Говшут-хан,— сказал молла Абдурахман.— А также довелось узнать в Мешхеде, до чего довели англичане доверившихся им индусов...
— Кожа да кости,— добавил Сердар.— Даже на дармовщину съесть много уже не в состоянии. Похоже, что эти англичане индусов совсем есть отучат, если последние их с себя не сбросят...
И все же Говшут-хана Сердар и молла Абдурахман не смогли переубедить, но он увидел, какое впечатление их слова произвели на остальных, а потому больше ничего не сказал в пользу англичан...
— Остались поблизости одни урусы,— вдруг вымолвил задумчиво Ораз-хан.
— Урусы!—вскричал Говшут-хан.— Но они же неверные! И с шахом Ирана теперь дружат...
— Англичане твои, Говшут, как я знаю, тоже неверные,— сказал Заман-ага.
— А что с Ираном урусы дружат,— добавил Тангры-назар-бай, почесывая свою больную ногу,— то мы ведь не красотка, чтобы ревновать. Да...
Все опять рассмеялись: уж очень тяжело было представить старого, толстого и обрюзгшего Тангрыназар-бая молоденькой девушкой.
— Урусы или кто другой, а Молланепес верно говорит, люди, что настала пора нам об этом думать,— сказал Заман-ага.— Но такое дело мы не решим сегодня. Тут надо со всем народом советоваться... Или ты по-другому считаешь, а, Молланепес?
— Нет, Заман-ага. Я думаю, как вы. Простой народ первым за наши решения платит...
— Почтенные,— заговорил сурово Ораз-хан.— Мечтания разводить — это хорошо. И посмеяться вволю тоже большая польза... Но на нас теперь идет целый Иран. Не пора ли обратить наши взоры в его сторону?
— Надо послать за подмогой в Мары и на Ахал, Ораз-хан,— выпалил Шали-бай.
— Верно,— рассмеявшись, сказал Тангрыназар-бай, поудобнее устраивая свою больную ногу.— Падишах на Ахал не гневается. Да и растяпа он, этот новый шах Насреддин. Совсем не ведает, где расположен этот самый Ахал...
— Это верно,— сказал молла Абдурахман.— Если не двигаются шахские сербазы на Ахал, то, значит, очень скоро против него выступят...
— И если ты, Ораз-хан, так быстро потребуешь от Гара-оглан-хана исполнения его клятвы, то он раскроет для тебя, конечно, свои объятия. Но Ахал тогда окажется перед врагами без лучших своих джигитов...
— Просить у ахальцев подмоги не станем,— решил Ораз-хан.— Но гонца к ним отправим. Хотя и мудрый человек
Гараоглан-хан, но все же он не так ловко играет в шахматы как наш Говшут. Да... Предупредить ахальцев о выступлении иранской армии против туркмен все же следует...
Один только Говшут-хан понял, на что намекал Ораз-хан, говоря о его ловкой игре в шахматы, но, помимо шахмат, он все больше ловкости обретал и в жизни, потому и не стал никому говорить о своем столь удачном для всех туркмен шахматном поединке с Джафар-Кули-ханом. Остальные же участники совета, услышав упоминание о шахматах, только недоуменно переглянулись, и каждый был волен сделать вывод, какой ему больше пришелся по вкусу...
«Однако Джафар-Кули-хан сам попался на крючок,— подумал в этот момент Говшут-хан.— От него теперь можно будет и еще что-либо узнавать. Но вначале надо будет поговорить с Ораз-ханом о награде для этого простака за его первые вести...» В то, что Джафар-Кули-хан просто оказал туркменам, с которыми он вместе сражался, дружескую услугу, Говшут-хан не верил. Наличие благородства, да и то в разумных пределах, он допускал только в себе да в малом числе своих избранных соплеменников, но не в иностранцах. Как потом оказалось, Говшут-хан горько ошибся и навсегда потерял дружбу Джафар-Кули-хана, а заявившегося к нему с дарами посланца туркмен тот от себя прогнал с брезгливостью. Но зато этому посланцу удалось сделать шпионом одного из джигитов, доставлявших Говшут-хану наложницу-туркменку. И от этого алчного человека туркмены получали-таки кое-какие ценные сведения об иранской армии, пока того не вздернули на виселицу...
— Жалко нашему поэту, что гибнут туркмены. И мне тоже жалко,— сказал Заман-ага.— Но на этот раз нам придется выставить в ряды сражающихся даже и безусых юнцов, сегодня нам ожидать подмоги не от кого...
Ходжамшукур-хан, сидевший до сих пор молча, обвел собравшихся долгим взглядом своих глубоко сидевших глаз.
— Почтенные, подобное блюдо, какое тут собрались сготовить все мы, не следует выставлять на дастархан недоваренным,— сказал он.— Хива у всех тут вызывает брезгливость... А может, она как раз и есть та страна, какую вы собрались искать? Может быть, теперь и родился способ нам с хивинцами подружиться? В Мары сейчас пребывает с большим войском в бездействии Сейит-Махмут-торе, наместник хивинского хана. Быть может, ему захочется немного поразмяться в сраженье с иранцами?.. Не настолько же вы брезгливы и скупы, я полагаю, чтобы не уступить хивинцам какую-то часть наших врагов...
Все же удалось Ходжамшукур-хану посеять зерна сомнений в души собравшихся на совет людей: никто сразу не ответил на его слова ни согласием, ни возражением.
— Да,— после долгого общего молчания заговорил Заман-ага.— Знай я теперь, где обитают шайтаны, я бы и к ним отправил гонца. Вдруг и шайтанам захотелось бы поразмяться, перетаскивая сербазов иранского шаха в преисподнюю...
— Ты поедешь к Сейит-Махмут-торе от нас, Ходжам-шукур-хан,— решил правитель Серахса.— Если будет от него подмога, хорошо. А не будет, так постарайся хотя бы горстку-другую джигитов среди племен марыйских текинцев для нас собрать. Родичи они наши все же. Одно дело, когда мы их в Иран звали, совсем другое, когда попросим помочь наш дом защитить...
— Когда мне ехать? — спросил Ходжамыукур.
— Сейчас прямо и поезжай. Время дорого.
— Я все исполню, как надо, Ораз-хан.
«Кому надо? Тебе или всем нам?» — хотел было спросить правитель Серахса, но не спросил. И напрасно. Тогда Ход-жамшукур-хан, возможно, меньше бы полагался на свою изворотливость и не случилось бы того, что случилось...
Ходжамшукур-хан добрался до Мары довольно быстро.
Когда его ввели к наместнику хивинского хана, то он оказался перед человеком, обладавшим, быть может, самым непроницаемым лицом на всем Востоке.
— Говори еще,— сказал Сейит-Махмут-торе, когда Ходжамшукур-хан уже со всеми подробностями поведал о том, что творилось теперь в Серахсе.
Но Ходжамшукур-хан тоже умел владеть собой, и его не обескуражило предложение говорить еще, когда он уже высказался. Этот человек не был глуп. Просто в борьбе за власть он некогда сделал неверную ставку, вознамерившись опереться на поддержку Хивы. И теперь, как полагал сам Ходжамшукур-хан, у него не было иного пути, как везде и во всем до конца блюсти интересы Хивинского государства.
— Почтенный Сейит-Махмут-торе,— заговорил Ходжамшукур-хан с новым приливом сил.— Допустим, что иранскому принцу Солтан-Мураду будет сопутствовать удача. Тогда, закрепившись в Серахсе, он протянет свои загребущие руки и к Мары, и к Теджену, и к Иолотани... Это первая причина, по которой Хиве имеет смысл оказать помощь Серахсу.
— Ка кая вторая? — бесстрастно спросил наместник хивинского хана.
-— Если в такое трудное время стяг Хивы будет развеваться над Серахсом, то трудно будет потом удалить оттуда этот стяг...
— Должна быть и третья причина,— все с теми же ровно ничего не выражавшими интонациями сказал наместник.
— О, совсем ничтожная... И вряд ли пристойно будет тревожить ею слух моего повелителя...
— Говори.
— В третьей причине возникнет нужда, если обретут силу две первые причины... Тогда у наместника Хивы в Се-рахсе окажется под рукой человек, всегда ему преданный...
— А куда ты намереваешься девать Ораз-хана?
— Да сохранит аллах меня от таких помыслов, мой повелитель. Но Ораз-хан горяч и не избегает самых горячих мест в битвах...
— Теперь ты меня убедил. Но только в одном... Что на тебя мы можем положиться... Ты видишь перед собой жирный кусок, которого тебе не может предложить никто, кроме нас... Завтра мы соберем совет, на котором обсудим две твои первые причины...
На другой день Ходжамшукур-хан был вынужден вновь пересказать все то, про что он уже говорил наместнику, состоявшим при нем советникам и чиновникам. Разница состояла в том, что если сам Сейит-Махмут-торе выслушал все с полной бесстрастностью, то его приближенные постоянно перебивали Ходжамшукур-хана то резкими выкриками, то бесцеремонно грубыми вопросами...
— О чем нас молит этот человек? — воскликнул советник наместника Арнияз, низенький и невероятно толстый безбородый мужчина, когда Ходжамшукур-хан умолк.— Он просит ни много ни мало затеять войну с Ираном. Когда-то великий наш хан Мадемин сотрет с лица земли всех своих врагов? Но до Ирана еще не дошла очередь. Ваше превосходительство, призвав на помощь милосердного аллаха, откажите этому человеку и сидите себе спокойно...
— Эти мятежники текинцы никогда не ценили и не оценят добра,— сипловатым и грубым голосом заговорил медленно Торемурад-аталык1.— Пускай Солтан-Мурад мирза
1 А т а л ы к — крупный землевладелец и военачальник в Хивинском ханстве.
малость собьет с них спесь. Одолеть совсем текинцев ему, конечно, не удастся. А нам потом, со свежими силами, будет легче сладить с обессиленным волком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54