.. Нет, сейчас Мадемин к ним на подмогу не явится. Он выждет момент, когда текинцев измотает в достаточной мере Иран, который в свою очередь измотают в какой-то мере текинцы. Вот тогда Мадемин и заявится, чтобы диктовать свои условия. Если и не Ирану — для подобного Мадемин недостаточно силен, то Серахсу и Ахалу — все же в ущерб Ирану...
Из подобных размышлений становилось видно, что предводитель шахской армии уже утратил веру в победу над серах-сцами. Но из его размышлений можнобыло сделать и еще один вывод: хотя и заблуждался принц Солтан-Мурад мирза, считая* себя великим полководцем, политиком и дипломатом он все же был отменным...
Как-то, когда беспощадные стычки и сражения вдруг сменило долгое затишье, к Ораз-хану привели плотного коренастого человека с хитроватыми глазами.
— Неужто сам Аббас-Кули-хан дерегезли1 оказался у нас в плену? — воскликнул правитель Серахса.
— Нет, Ораз-хан, до этого дело еще не дошло,— улыбаясь, ответил тот.— Я не пленник, а посол. Эссалам-алейкум!
— Алейкум эссалам...
1 Дерегезли — то есть родом из иранского района Дерегеза.
Они поздоровались за руки.
— Прости, дорогой Аббас-Кули-хан, но мог ли я предполо жить, что светлейший шахзаде вступит в переговоры с мятеж никами? — лукаво сказал Ораз-хан, который на самом дел давно ожидал чего-то подобного.
— Какие текинцы мятежники? — вступил в ту же игру Аббас-Кули-хан.— Их просто сбил с толку этот проклятый Салар. Я убедил в этом шахзаде. И вот я здесь, его посланник. А это лучшее доказательство того, что шахзаде вас больше не считает мятежниками... Вы конечно же не ожидали нас, Ораз-хан?
— Как сказать? И ждали и не ждали...
— Как это? — Глаза Аббас-Кули-хана лукаво заискрились.
— Вначале вы были настроены очень воинственно, дорогой Аббас-Кули-хан. И было непохоже, чтобы вы снизошли до переговоров с нами. Тогда мы действительно этого не ждали... Но теперь, когда вы внезапно немного оттянули свои войска, мы обрели надежду на встречу с вами...
— В таком случае примите нас официально. Мы явились к вам с делом.
— Мы понимаем, что в подобных обстоятельствах люди вашего положения не заявятся к противнику, чтобы только попить у него чая,— ответил Ораз-хан, ставя перед посланцем принца свежезаваренный чайник и подавая ему пиалушку.
Аббас-Кули-хан налил себе чаю, с наслаждением выпил и, усевшись перед Ораз-ханом поудобнее, вознамерился было говорить.
— Подождите, уважаемый посол,— остановил его Ораз-хан.— Это у иранцев предводитель господин, а все вокруг него его слуги. А у нас, зловредных текинцев, все наоборот: все — господа, а предводитель — слуга их...
Сейчас же были разосланы гонцы. И только когда прибыли все, кто имел право участвовать в совете, Ораз-хан предложил:
— Вот теперь можете говорить, Аббас-Кули-хан, с чем вы к нам явились.
Заметив среди приглашенных на совет двух человек, на которых была одежда, какую носили хивинские нукеры, посланец иранцев помрачнел, на что и рассчитывал Ораз-хан, когда настойчиво приглашал робко пристроившихся у самой двери Назрулло и Сапармета сесть поближе...
— Почтенные,— заговорил Аббас-Кули-хан не столь уверенно, как он намеревался.— Нас к вам послал Солтан-Мурад. Принц поручил мне передать, что он гордится вашей доблестью и смелостью и считает вас достойными защитниками северных границ Ирана... Однако он глубоко скорбит по поводу того, что вы, идя на поводу у смутьяна, напавшего на свой отчий дом, допустили досадную неосторожность...
Посол иранцев замолчал. Молчали и все люди, собравшиеся в юрте Ораз-хана. «Откуда здесь и для чего эти хивинцы? — ломал себе голову Аббас-Кули-хан.— Похоже, прав был шах-заде. Текинцы с ними столковались. Только немного раньше, чем он думал... Но эти двое что-то не похожи на важных людей. Скорее всего, из мелких военачальников, вечно жаждущих добычи. С подобными при случае нетрудно поладить... Но вначале надо перетягивать на сторону Ирана самих текинцев...»
— Продолжайте, почтенный посол. Наши уши открыты для ваших слов,— сказал Ораз-хан.
— Все вы знаете, досточтимые яшули и предводители, как безграничен гнев иранского шахиншаха, так и неиссякаемы его великодушие и щедрость...
И вновь Аббас-Кули-хан взглянул на двух хивинских нукеров, предполагая, что последнее слово вызовет на их лицах выражение алчности, но Назрулло и Сапармет сидели, как и остальные, бесстрастно внемля словам посланца иранского принца. «Похоже, научились торговаться,— подумал о них Аббас-Кули-хан.— Придется заплатить им подороже, только и всего...»
— Его величество и его светлость шахзаде оба осведомлены, что вы раскаиваетесь в совершенной вами ошибке. Своевременное признание вины — разумный поступок, а исправление ошибки — благоразумие,— продолжал посланец принца.— Знают они оба и то, что причиной подавленной смуты был заклятый враг иранского народа Салар. Изменив своей стране, своему народу и своему шахскому дому, он проникся скверной мыслью: продать гяурам часть Ирана или даже всю страну! Однако, слава милосердному аллаху, Иран незыблем!.. К несчастью, до шаха и до шахзаде лишь совсем недавно дошло известие о том, что вы, текинцы, покинули проклятого Салара, как только узнали о его сговоре с гяурами...
«Ого! Он сам подсказывает нам выигрышный ход. Значит, заготовил ловушку для следующей партии»,— подумал Ораз-хан.
— Теперь и шах и принц узнали то, о чем вы сказали, Аббас-Кули-хан,— обратился к посланцу Сердар.— Значит ли это, что иранская армия теперь отсюда уйдет?
— Уйдет, Сердар-бег. Конечно, уйдет... Что ей здесь делать? Когда северные границы Ирана и без того защищены могучим войском. Вашим... Но обычай требует, чтобы вначале мы составили договор. Только и всего...
— Слава шахиншаху! Слава шахзаде! Они так мудро отделяют виновных от невиновных,— вскричал Шали-бай.
Тангрыназар-бай, сидевший рядом и, постоянно прикрывая веки, будто он дремлет, тем не менее обостренно воспринимавший каждое слово посланцев иранского принца, услышав вопли соседа,, скривился так, словно ему наступили на его больную ногу.
— Послушай, Шали-бай, тебя случайно мать в младенчестве не роняла? — произнес он скрипучим голосом, что выдавало его крайнее раздражение.
— Нет! Я не хромаю,— сейчас же выпалил Шали-бай.
— Ты прав. Я хромаю, Шали-бай. Это неудобно для меня и для имеющих сострадательную душу... Но если кто умом хромает, он вред приносит всем.
— Это я умом хромаю?! Да_я могу подобного тебе вместе с потрохами десять раз купить! И еще десять раз по десять...
— Эй, баи. Тут вам совет, а не мешхедский базар,— грозно сказал Ораз-хан.— Говори, Тангрыназар, дело, раз начал.
— Я и говорю.ТТ Сначала к нам явился один иранский принц, теперь приехал к нам посланец от другого принца... Первый нам золотые горы наобещал. Но, как нам говорят, он вовсе и не думал исправлять положение в стране, а, наоборот, вознамерился продать державу. Для того, наверно, и вблизи мешхедского базара поселился. А там, как ходят слухи, все купить-продать возможно. Не только иранскую державу, но даже Шали-бая сто по сто раз...
От злости противник Тангрыназар^-бая даже дернулся, но под брошенным на него грозным взглядом Ораз-хана сник и вынужден был молча проглотить обиду.
— Теперь нам обещает чуть ли не райские кущи посланец второго принца... Не слишком ли зазнались вы, текинцы? А как же, простые смертные, а с принцами компанию водим!..
— Что ты предлагаешь, Тангрыназар-бай? — спросил Ораз-хан.
— Я предлагаю потерпеть и подумать, прежде чем каждого нового принца возносить до небес... Ведь убедились ныне, что нам и принцам с небес больно падать. Да. Лучше будет, если на земле будем сидеть,— ответил Тангрыназар-бай и сам уселся поудобнее.
— Пуганая ворона куста боится,— насмешливо сказал Шали-бай.
— И правильно делает эта мудрая птица. Ибо в кустах всегда может оказаться некто, хромающий умом... — Баи! — прикрикнул Ораз-хан, и вновь тогда, когда последнее слово осталось за Тангрыназар-баем, к которому правитель Серахса был больше расположен.
— Почтенный Аббас-Кули-хан,— заговорил молла Абду-рахман.— Очевидно, шахзаде вам поручил не только восхвалять нашу доблесть и не только вразумлять нас?..
— Да, это так, достойный молла. Основной целью нашего визита является заключение с вами мира на взаимовыгодных условиях и установление добрых взаимоотношений, отчего окажутся в выигрыше обе стороны...
— Какие это условия? — спросил Ораз-хан.
Аббас-Кули-хан сунул руку за пазуху, извлек бумажный свиток, развернул его и поднес к своим хитроватым глазам.
— Уважаемые, предложения светлейшего шахзаде добры к вам и разумны...
— Стоит ли набивать цену, если товар способен говорить сам за себя? — насмешливо сказал поэт Молланепес.
— Во-первых,— невозмутимо продолжал посол,— туркмены обязуются не пропускать через свои земли ничьи войска на Иран...
— Это разумно,— сказал Заман-ага.
— Во-вторых, вы навсегда отказываетесь принимать участие в бунтарских выступлениях против престола шаха...
— И это принято,— сказал Ораз-хан.
— В-третьих,— пристально взглянул Аббас-Кули-хан на двух хивинских нукеров,— с Хивой, а равно с Бухарой вам следует прервать всякие отношения окончательно...
— Но разрыв отношений — это объявление войны,— сказал молла Абдурахман.
— Не прогадайте вы, текинцы, сменив войну с уже измотанным иранским войском на войну со свежей армией хивинской,— прохрипел Тангрыназар-бай.
— Но светлый шахзаде ведь не настаивает на открытом разрыве,— смягчил немного этот пункт Аббас-Кули-хан.— Не допускайте только на свои земли хивинских войск и не вступайте с Хивой и Бухарой в союзы...
— Принято,— сказал Ораз-хан.
— В-четвертых, туркменам надо с подобающим почтением относиться к святым местам Ирана...
296
— Мы не дикари, чтоб попирать святыни других народов,— воскликнул Молланепес.
— Следует ли мне считать, что и этот пункт вами принят? — спросил посол.
— Да, принят,— ответил Ораз-хан.
— Есть еще и пятое условие,— сказал посланец иранского принца и умолк, пристально всматриваясь в лица всех собравшихся на совет.
— Что мы так быстро принимаем все условия,— заговорил в этот момент Говшут-хан,— это показывает наши чистые намерения... Но всякий договор должен иметь и другую сторону. Не так ли, Аббас-Кули-хан?
— Ну разумеется,— ответил посол.— И я теперь же вам освещу ее, эту другую сторону... Во-первых, их светлость шах-заде со своей стороны окончательно прощает текинцев за их участие в мятеже Салара... Во-вторых, он, что для вас немаловажно, отводит свою армию в Иран... В-третьих, иранцы тоже обязуются чтить ваши святыни... В-четвертых, светлый шахза-де, если убедится в вашей верности, обещает защищать ваши интересы перед троном. Иными словами, шахзаде вам предлагает свою дружбу...
— Опять мы дружим с принцем,— проворчал Тангры-назар-бай.
— В-пятых, если ваши земли подвергнутся нападению, то шахзаде выступит на вашей стороне со своей армией против любых иноземных захватчиков,— не обратив внимания на слова Тангрыназар-бая, напыщенно закончил Аббас-Кули-хан.
Присутствующие удивленно переглянулись. Но это была не сегодняшняя забота, потому никто и не высказал ничего по поводу подобных обязательств иранского принца.
— Аббас-Кули-хан, вы говорили, что шахзаде считает нас защитниками северных границ Ирана. Не объясните ли, как нам следует это понимать? — спросил Говшут-хан.
— Это не составляет никакого труда, почтенный Говшут-хан. К примеру, вы до сих пор не покорялись ни Бухаре, ни Хиве. Тем самым вы защищали Иран. Как видите, интересы шахского дворца не расходятся с вашими интересами.
— Не кроется ли за вашими словами, досточтимый Аббас-Кули-хан,— спросил молла Абдурахман,— вывод: не покорившись Бухаре и Хиве, туркмены должны покориться вам?
Посланец иранского принца взглянул на моллу Абдурахмана, как припертый к стене чрезмерно любознательным учеником учитель. — Как образованный человек, любезный молла, вы должны знать, что земли короны иранской чрезмерно обширны. Шах ни в чем не нуждается,— надменно ответил он.
— В таком случае,— сейчас же подхватил нить беседы Говшут-хан,— пускай шах оставит в покое нас, а мы его...
— Согласен,— ответил посол, чем пресек все дальнейшее, что намеревался еще сказать по этому поводу напористый Говшут-хан.
Такой покладистостью явившегося к ним иранского вельможи туркмены были удивлены сверх всякой меры. Все эти испытанные в сражениях и во всяческих дипломатических переговорах люди не были столь наивны, чтобы приписать подобную уступчивость тому, что они изрядно потрепали армию принца Солтан-Мурада мирзы. Иран — слишком огромная страна. Если понадобится, шах в состоянии завтра же выставить против туркмен пять таких принцев, с пятью еще более грозными армиями... Туркмены еще не знали, что присланный к ним на переговоры человек назначен наместником в Серахсе и что к его действиям уже начали примешиваться его личные интересы. Титул серахского наместника и без того был довольно иллюзорен. А если к этому краю будет приковано чрезмерное внимание шадского дворца, то непременно сюда нагрянут многие, причем более высоких рангов чиновники, при которых он, Аббас-Кули-хан, вообще превратится в пустое место... Хотел он того или не хотел, но в его интересах было в какой-то мере блюсти интересы этих дикарей — как про себя называл туркмен Аббас-Кули-хан за их непостижимое для его взращенной в атмосфере придворного раболепия натуры свободолюбие...
— Ну, если все и со всем до сих пор были согласны,— вымолвил Ораз-хан,— то настала пора, почтенный посланник шахзаде, услышать нам теперь ваше пятое условие.
— Оно обычно,— ответил Аббас-Кули-хан настолько равнодушным тоном, что все насторожились.— Впрочем, это даже и не условие, а то, чем всегда скрепляются подобные договоры...
— Уж не о заложниках ли речь ведет почтенный посол? — насмешливо спросил поэт Молланепес.
— О них, ученый человек,— спокойно отвечал Аббас-Кули-хан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54