— заорал Гарагоч-Бурдюк.— Уж этот-то не подведет! А, Мейлис? Кого ты больше боишься, аллаха или Довлета?
— Аллаха,— ответил мальчишка.
— Молодчина! Ступай-ка, дотронься до Довлета пальцем.
— Не хочу.
— Тоже перетрусил, что ли?
— Не испугался. Только мы с Довлетом не собаки, чтоб ы нас тут натравливали друг на друга...
- Ах ты, паршивец! — вскочил и бросился за ним Гара-гоч-Бурдюк.
Ноги у Мейлиса были проворные, к тому же он был ловок и увертлив, и, убедившись, что проказника не настигнуть, Гара-гоч-Бурдюк возвратился на свое место в круге.
— Эй, Гарагоч-ага,— крикнул Мейлис издали.— Если хотите, чтоб я боролся, выставляйте своего внука Гулака, он постарше меня и Довлета...
Довлет восхитился поступком Мейлиса, этот мальчишка и на поводу у жаждущих развлечения взрослых не пошел, и в то же время не дал им права посчитать его трусом, вызывая на поединок противника сильнее себя.
— А что, мой Гулак не из тех, кто станет увиливать,— согласился Гарагоч-Бурдюк.— Только где он?
Внука малопочтенного яшули поблизости не оказалось, но он заметил пробегавшего мимо сына Тангрыназар-бая.
— Эй, Човдур, подойди-ка сюда. Човдур подбежал к взрослым.
— Кого боишься, аллаха или Довлета?
— Аллаха!
— Сможешь дотронуться до Довлета пальцем?
— Еще как смогу! Что для меня этот Довлет? — сощурив глаза, он нагло измерил взглядом противника.
— Вот удалец! — восхитился Байсахат.— Отныне я твой лучший друг, Човдур.
— Ты храбр, наш Човдур,— сказал Гарагоч-Бурдюк.— Иди и дотронься пальцем до сына Сердара.
Довлет хмуро наблюдал, как этот яшули натравливает на него мальчишек, злился, но оставался на месте. Он не был так дерзок, как Атав и Мейлис, чтобы перечить старшим, но и уйти отсюда он не мог. Тогда, думал мальчик, все станут считать его трусом. И дождался того, что против него выставили известного забияку Човдура. Тот вечно ходил запачканный пылью, оттого что часто затевал с другими мальчишками потасовки. Очень пожалел сейчас Довлет, что редко занимался борьбой. Если теперь победит Човдур, то его, Довлета, станут презирать за слабость... «Чего ему надо? — думал Довлет, пока приближался к нему его противник.— Как собачонка, ластится к этому вонючему Бурдюку, ждет, чтоб тот его похвалил...» Довлет вспомнил отца, ушедшего в опасный поход. Отец никогда и никого не боялся. А разве он, Довлет, не его сын? Разве он не сын Сердара, как все его здесь называли?.. Страх оказаться побежденным пропал, в мальчике всколыхнулась решимость. Он вознамерился в схватку с Човдуром вложит все свои силы!..
Противник подходил, выгнув грудь колесом, с насмешкой победителя глядя на Довлета. Схватка началась. Човдур не торопился, был слишком уверен в своей грядущей победе и хотел подольше покрасоваться перед взрослыми. Воспользовавшись этим, поймав мгновение, когда Човдур еще не собрался, не напрягся по-настоящему для борьбы, Довлет резко отступил на шаг и, подставив противнику бедро, швырнул его на землю. Все закричали, раздался громкий смех над поверженным. Туркмены меньше кого бы то ни было умеют щадить самолюбие побежденных.
— Нет, это не по правилам,— стал канючить поднимающийся из пыли Човдур.— Это не в счет. Так не по правилам...
— Эх-хей! Сын Сердара, что ты сделал? — поддержал Човдура Гарагоч-Бурдюк.— Что это у тебя за борьба?
— Зря кипятишься, Гарагоч-ага,— вступился за победителя Санджар-Палван.— Молодец, сын Сердара! Применил иранский прием. У тебя, младшего, был всего один миг для победы над старшим и более сильным противником, но ты этот миг не упустил. Молодец!
Човдур подскочил к Довлету и, хорохорясь, закричал:
— Давай снова бороться! Давай еще раз, если ты не трус... «Лучше оказаться побежденным,— подумал Довлет,— чем дать хоть кому-то право называть меня трусом...
Мальчишки вновь схватились один за другого. Теперь бахвалистый Човдур был осторожен. Пока он напирал, Довлет еще держался. Но вот Човдур внезапно резко дернулся назад, подставил подножку, и Довлет опрокинулся...
Зрители вновь захохотали над побежденным, на этот раз над Довлетом. Гарагоч-Бурдюк, смеясь, хлопал себя по жирным ляжкам. Гулназар-Ножовка смеялся ехидно. Смех Байса-хата был злым... «Как глубоко смех раскрывает души людей! — вдруг сделал для себя открытие Довлет, поднимаясь с земли и отряхиваясь от пыли.— Эти трое, Байсахат, Гулназар-Ножовка и Гарагоч-Бурдюк, ведь я теперь все о них знаю! И никогда ни в чем этим людям теперь не доверюсь...» Как ни странно, но Довлет почти не злился на победившего Човдура.
— Хорошо, Човдур-джан,— похлопал по плечу победителя Байсахат.— Впредь пусть тебя обходит стороной этот заморыш,— кивнул он на Довлета.
«А ведь ни я сам, ни мои близкие этому парню никогда не сделали ничего плохого»,— отметил про себя Довлет.
— Что косишься,— въедливо сказал Гулназар-Ножовка.— Может, хочешь еще разок опрокинуться в пыль?
«И ему я никогда не сделал зла»,— подумал Довлет.
— Пускай только сунется,— стал бахвалиться Човдур.— Я из него еду для шакалов сделаю...
Но долго куражиться ему не довелось. В круг ринулся друг Довлета Сапарак и, не спрося разрешения у старших, ткнул Човдура в грудь пальцем.
— Мододец, Сапарак,— одобрил его поступок Санджар-Палван.— А я думал: найдется ли среди наших мальчишек тот, кто не потерпит выходок хвастуна Човдура?
— Я не хвастун, дядя Санджар,— промямлил Човдур.
— Теперь молчи. Я все видел. И больше не стану обучать тебя борьбе. А ты, сын Сердара, обязательно приходи ко мне учиться. У тебя, мой мальчик, есть задатки настоящего палвана и украшающая палвана скромность. Ты не позволил себе даже улыбнуться, когда в первой схватке опрокинул Човдура...
Слова Санджара-Палвана очень обрадовали Довлета. Он получил приглашение, о котором мечтал любой мальчишка селения. Учиться борьбе у самого Санджара-Палвана, чья слава распространилась далеко за пределы земли туркмен,— это большая удача! И вдруг Довлет припомнил, что совсем недавно он прогнал от себя его старшего брата. «Санджар-Палван сказал, что характером я пошел в тебя,— пожаловался деду Гочмурат.— А таких он борьбе учить не хочет». И Аташир-эфе, как ни странно, не обиделся на слова Санджара-Палвана, а только проворчал, что каждый пускай живет так, как ему хочется...
— Эхей, Човдур, друг мой,— вскричал в этот момент Гарагоч-Бурдюк.— Не испугался ли ты своего нового противника? Смотри, младший брат Велле-Косоглазого может посчитать тебя трусом.
— Меня? Да я его уложу быстрее, чем его друга... Договорить хвастуну Сапарак не дал, он уже обхватил его
тело, и мальчишки стали бороться. У Сапарака было достаточно опыта, все уловки Човдура он встречал так, будто заранее знал, какую из них тот применит именно в этот момент. Противник Сапарака все больше сопел, злился. Довлет, внимательно следивший за схваткой друга с хвастуном Човдуром, про себя сравнивал Сапарака то с утесом, о который разбивается мутный и свирепый поток, то с тополем, который противостоит налетающим на него буйным порывам ветра...
И вдруг Човдур применил против Сапарака тот же прием, который принес ему победу над Довлетом,— метнулся внезапно назад и сразу подставил подножку. Но Сапарак, словно он заранее ожидал этого, ловко вывернулся и резко подсек опорную ногу Човдура — тот дрыгнул в воздухе обеими ногами и грохнулся на землю. Зрители тут же наградили нового победителя одобрительными возгласами, а неудачника презрительным смехом. От Сапарака Човдур уже не посмел требовать повторения схватки, уныло поднялся с земли и, даже не отряхнув с себя пыли, пошел прочь...
— Ты что такой грустный? — спросил у Довлета Сапарак, когда они вдвоем отошли от места, где уже сцепилась другая пара мальчишек, стравленная взрослыми.
— Тебе хорошо радоваться,— печально ответил другу Довлет.— Ты победил этого задаваку Човдура, а я...
— Это мы вдвоем его победили!
— Как это?
— Очень просто. Човдур сильнее и тебя и меня. Ты измотал его немного, крепко об землю грохнул, и мне уже было легче с ним сладить. Если бы я первым с ним боролся, а ты после меня, то победил бы ты... А вообще-то нам надо походить к дяде Санджару. Я уже был у него раз пять, кое-что перенял от него. А теперь он и тебя пригласил.
— Завтра же и пойдем!
— Завтра так завтра,— согласился Сапарак.— А теперь мне пора домой. Я должен помочь брату подготовиться к тою...
На том мальчики и расстались. «Надежный у меня друг,— шагая к себе, подумал о Сапараке Довлет.— Даже свою победу разделил со мной. На такое способен не каждый мальчишка...» И его поражение уже не казалось таким постыдным, как в первый миг. Конечно, чести он сегодня не заслужил. И дома о своем поединке рассказывать не станет. Но разве возможно такое утаить в их селении? Довлет понял, что досужие языки очень скоро принесут в его родную юрту весть о его поражении. Мальчик очень ясно увидел перед собой лица своих близких, по-разному воспринимающих эту весть. Мать опечалится и станет терзаться его собственными переживаниями. Младшие, Кемал и Айша, его пожалеют, но тут же и забудут про неудачу Довлета. Гочмурат, который слишком просто понимает долг старшего брата, нахмурится, ничего не скажет, но при первой же возможности расквитается с Човдуром — то ли отпустит ему затрещину, то ли даст пинка. Довлета мало радовало такое заступничество. В конце концов, он не девчонка, а будущий мужчина, и сам обязан разбираться со своими обидчиками. Будь дома отец, он бы тоже так решил и сказал что-нибудь вроде: мол, свалился, сынок, ты сам, сам сумей и подняться.
Довлет не припомнил случая, когда бы отцу не удалось развеять его огорчения. Причем делал он это походя, не бросая серьезных дел, седлая ли коня, оттачивая ли саблю... И как это ни странно, но суровость отца для него всегда оказывалась целительнее нежной сострадательности матери...
Сейчас для Довлета страшнее всего было то, как воспримет поражение внука Аташир-эфе. «Презренный горемыка»,— скорее всего скажет дед, сплюнет и отойдет прочь. «И дед конечно же будет прав,— подумал мальчик.— Мужчина обязан становиться воином». Довлет припомнил, как радовались в его семье, когда родился его братишка Кемал. Рождению Айши, девочки, так не радовались. Это понятно: прибавление в семье мужчины увеличивает ее боевую мощь. А врагов вокруг туркмен много. И потому глаза всех близких в твоей юрте с надеждой и радостью следят за тобой, если ты мальчик. И чтобы ты поскорее набрался сил, тебе отдают лучшие куски пищи, часто отказывая в них себе. А чем оправдал такую заботу сегодня он, Довлет? Мама надела на него утром новую одежду, а он с позором вывалял ее в пыли...
Мальчик не ошибся: когда он вечером переступил порог своей юрты, там уже знали о его поражении.
— Бедненький,— пролепетала сестра Айша и сразу кинулась отряхивать ладошками чекмень Довлета.
— Дай сюда,— отобрала у нее чекмень сына Аннабахт и, выбежав за порог, тщательно вытряхнула.— Не следует в дом вносить одежду с неудачей,— сказала она, возвратившись в юрту.— Пускай твои огорчения унесет ветер, сынок.
— Откуда он выискался, этот проклятый Човдур,— вступила в разговор бывшая в юрте соперница матери, вторая жена Сердара.— Чтоб он провалился, бесстыжий...
— Тихо вы, бабы,— прикрикнул на женщин Аташир-эфе и положил тяжелую руку на плечо внука.— Выйдет из тебя настоящий джигит,— сказал он.— Молодец. Осмелился сцепиться с крепышом Човдуром. Только теперь, Довлет, борись с ним при каждом случае, пока его не осилишь...
Дед заворковал свой излюбленный мотивчик и, довольный поведением внука, ушел в свою юрту. Только один Гочмурат все воспринял точно так, как предвидел Довлет.
— Увижу этого Човдура, всыплю ему,— заявил старший брат.
— Не надо,— сказал Довлет.— Это мое дело.
— Правильно, сынок,— одобрила Аннабахт.— Со сверстниками лучше разбираться самому. Когда-нибудь вы станете взрослыми джигитами. И может быть, вам рядом придется идти в сражения. Не дает покоя аллах туркменам. Где теперь водит он вашего отца? Нет от него вестей...
Глава пятая
ПОПРАВШИЙ ОБЫЧАЙ
Лишившись одного учителя, Довлет и Сапарак взамен обрели двух новых. Теперь они бегали не в школу, а к юртам Палата-Меткого и Санджара-Палвана. Довлет удивлялся, какие разные обличия может принимать доброта. Если знаменитый силач дядя Санджар был добродушным и веселым, любил незлые шутки, то многоопытный воин дядя Палат был суров и очень редко улыбался.
— Снабди свою пулю разумом — и тогда она не пройдет мимо цели. Но курок нажимай лишь тогда, когда перед тобой дичь или враг твоего народа. Только так сможешь прожить свою жизнь достойно,— изрек Палат-Меткий, когда Довлет и Сапарак пришли к нему в первый раз.
— Никто не запретит тебе стать сильным, если ты сам к тому будешь усердно стремиться. Но обретенную здесь, с моей помощью, силу да не обратишь никогда во зло слабому,— заявил мальчишкам Санджар-Палван.
И Довлет поклялся про себя, что никогда не нарушит этих заповедей своих новых учителей.
Занятия у Санджара-Палвана мальчишки начинали с того, что таскали из арыка кувшинами воду в большой котел, стоявший у юрты дяди Санджара. Когда котел наполнялся до краев, они черпали воду из него, носили и выливали назад в арык.
— Нет, это не бессмысленное занятие,— говорил им дядя Санджар.— Перед началом состязаний мускулы борца необходимо разогреть...
Затем Санджар-Палван расставлял мальчишек по парам и показывал приемы, которые они должны были освоить в этот день. Очень весело проходило окончание занятий, когда учитель приказывал недавним соперникам усаживаться на закорки друг другу: нижний крепко держал верхнего за ноги и скакал с ним навстречу другой паре, а верхний должен был стремиться к тому, чтобы сбросить с «коня» седока другой пары. И визга, и хохота, и воинственных возгласов тут было много. Пока Довлет гарцевал на Сапараке, ему тоже было очень весело, но когда учитель приказывал «коням» и «всадникам» поменяться местами и на него усаживался Сапарак, который был поплотнее, Довлету приходилось туго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54