— Это я тебе обещаю твердо. — Цеплис хотел говорить спокойно, но в его словах прозвучали нотки скрытой тревоги.
— Видишь ли, мой милый, хороший друг, ты все время готовился к великим делам, которые принесут тебе не только несметное богатство, но и славу и... — Берте не хватило дыхания, И она не сразу нашлась, что сказать еще. Использовав это мгновение, Цеплис тотчас же вставил:
— Не только я, но и ты все время принимала живое участие.
— Я же просила, и ты обещал мне, что не будешь перебивать, — недовольно воскликнула Берта. — Но не будем спорить. Мне во всех твоих замыслах уделялось лишь второстепенное место. И с этим я не хотела примириться. Я хочу быть тебе не только женой и другом, но и помощницей в работе и жизни, такой помощницей, на которую ты во всем мог бы поло-
житься. Вижу, вижу, как тебе трудно держать обещание! Ты хочешь меня уверить, что я такой и была. Что я и так хороша и что ты вовсе не желаешь, чтобы я была иною.' Ведь правда? Но не забудь, что ты-то изменишься и вырастешь. Почему же ты хочешь, чтобы я осталась на месте и только глядела бы, как ты уходишь вперед? Кем же тогда я для тебя буду? — Берта на мгновение умолкла.
— Ты для меня всегда была хорошим помощником, и я ничего не скрывал от тебя, — Цеплис не мог утерпеть и снова вставил словечко.
— Ты совсем не владеешь собой, — усмехнулась Берта. — Удивляюсь, как тебе это удавалось вчера? Может быть, ты считаешь, что перед женой незачем сдерживаться? Это еще печальнее. Я не хочу превратиться для тебя в то неизбежное зло, которое терпят лишь из-за общественных предрассудков. Я хочу стать помощником, без которого нельзя обойтись. Надеюсь, ты поймешь меня. Я всю зиму ходила на курсы, изучала бухгалтерию, коммерцию и английский язык, для того чтобы стать тебе настоящей помощницей и чтобы тебе не пришлось доверять тайны большого предприятия посторонним людям.
— Я не знаю, можно ли мне говорить? — спросил Цеплис, когда Берта замолкла на минуту.
— Нет, это еще не все. Твоему предприятию придется бороться на мировом рынке, и ты один не справишься со всеми делами. Поэтому я хочу быть твоей правой рукой, выполняющей ту работу, которую ты ле успеешь сделать своими двумя руками. Я надеюсь, ты разрешишь мне это. Вот какая у меня была тайна, которую я не хотела тебе открывать. — Берта раскраснелась и разволновалась.
— Милая, а я-то вообразил...
— Мы же всегда мерим на свой аршин, — Берта слегка улыбнулась.
— Не знаю, радоваться мне или сердиться на твою затею. — Цеплис уклонялся от прямого ответа.
— Ну, конечно, сердиться! Как смеет жена без ведома мужа учиться и как это она хочет быть в жизни больше, чем женой? Это же преступление против всех законов нравственности! Вы же хотите, чтобы мы были только куклами, с которыми играют, пока не надоест. А когда надоест, нас можно обменять на других кукол. Мы должны только радоваться и восхищаться своими мужьями, даже тогда, когда их поступки становятся грязными и бесчестными. Если же мы осмеливаемся возражать и критиковать, то вы заявляете просто: ты сегодня настолько несдержанна и неосторожна в выражениях, что лучше пошла бы домой и отдохнула бы! — Берта была оскорблена, не встретив той сердечности, на которую рассчитывала. Он, видите ли, еще не знает — радоваться или сердиться!
— Зачем же сразу так резко? — оправдывался Цеплис. — Я все еще не могу прийти в себя от изумления, а потому и не выражаю свою радость.
— Действительно, чему тебе радоваться? Тебе же не нравится, чтобы я сама работала и была бы самостоятельной. Ты хочешь держать меня в вечной зависимости, чтобы чувствовать свою власть.
— Берта, ты совершенно понапрасну расстраиваешься. Я еще не сказал ни слова и даже не начинал оценивать твой план. Но если ты хочешь, чтобы я был откровенным, так слушай. Не дальше как вчера я раскаивался в том, что слишком уж хорошо ознакомил тебя со своими планами и замыслами. Ты меня уже начала упрекать в надувательстве и мошенничестве. А теперь ты собираешься стать моим помощником во всех тех делах, которые я не могу доверить посторонним людям. До вчерашнего дня я был бы этому безгранично рад. Но теперь? Я боюсь, как бы однажды опять не пришлось горько раскаиваться в том, что я слишком близко подпустил тебя к тайнам предприятия. В подобных делах гораздо лучше довериться надежному постороннему человеку, нежели собственной жене. Постороннего человека я всегда буду удерживать на известном расстоянии, ты же имела бы доступ к самому существу дела. От тебя я не смогу иметь никаких тайн, иначе ты обидишься. А если ты, уже зная все, опять вот так, чисто по-женски, накинешься на меня и начнешь обзывать обманщиком и мошенником? Что
тогда? Молчать и подчиняться твоим капризам? — Цеплис умолк.
— И правда, таким откровенным ты не бывал со мной еще никогда. За это я благодарна тебе. За все годы совместной жизни мне не удавалось узнать тебя так близко, как сейчас. — Берта побледнела и вся дрожала от возбуждения. Так долго подготовлявшийся для мужа сюрприз теперь казался ей глупой шуткой. Он лопнул, как мыльный пузырь, столкнувшись с несокрушимой логикой Цеплиса.
— Я думаю, что мой долг, а также и мое право — иногда быть -с тобой откровенным, — усмехнулся Цеплис.
— Разве я спорю? Но тогда я тоже буду откровенной и тоже скажу тебе кое-что. На курсах я училась вместе с одним молодым человеком, и мы очень подружились. Я не раз бывала у него дома. Мы, женщины, ничего не делаем без любви. Не будь там этого молодого человека, мне вскоре наскучили бы сухая бухгалтерия и английский язык. Бывало, едва проснусь — и уже с радостью думаю, что скоро его увижу и смогу поговорить с ним. Он всегда был так мил со мной. — Берта казалась растроганной, и голос ее дрожал от волнения.
— Ну, что? Разве я не прав, что не восхищаюсь твоим флиртом с каким-нибудь там Яником или Петером? — Цеплис сдерживался, хотя из него уже рвались наружу целые клубы злости, угрожавшие вот-вот поднять всю его грузную фигуру в воздух.
— Ты вообще очень догадлив! Но обещай» муженек, принять моего приятеля к себе на службу, потому что ему тяжело живется. Его работой ты будешь доволен, ведь он учился гораздо лучше меня. — Берта улыбалась.
— Слушай, Берта, прекрати, иначе я за себя не ручаюсь. Каждая шутка имеет границы. — Цеплис побагровел, хотя еще и не вполне верил словам жены. Ему не понравилось, что она позволяет себе шутки, в которых, по его мнению, нет ничего смешного.
— Я вовсе не шучу, я говорю совершенно серьезно. Почему же другие жены, у которых мужья уходят на целый день, не скучают, а находят себе друзей? Чем я хуже?
— Берта, подумай, что ты говоришь, и перестань дурить, иначе с тобой случится та же история, что с моей первой женой Зельмой, — пригрозил Цеплис. В ярости, откусив кончик сигары, он пытался закурить, но рука тряслась и спичка упорно не хотела зажигаться.
— Как раз потому я и не дурю, чтобы со мной не повторилась ее история! Ты меня не пускаешь на работу точно так же, как не пускал Зельму. Но она была дурой и сидела дома, пока ты встречался со мной. Я научилась от тебя, что всегда надо иметь резервы. Поэтому у меня теперь есть — только не Яник и не Петер, а Цезарь.
— Ах, Цезарь?
— Да, Цезарь, и ты примешь его на работу в акционерное общество главным бухгалтером. Я этого хочу и не откажусь от своего намерения. — Берта вызывающе откинула голову и в этот миг показалась Цеплису удивительно прекрасной.
— А я не хочу, и этого никогда не будет. Я не шут, чтобы работать вместе с твоим любовником, — Цеплис презрительно усмехнулся.
— Тогда твой обожаемый Дзилюпетис давно уже был бы шутом!
— Это еще почему?
— Дзилюпетис жирирует любовникам своей жены векселя и учитывает в своем банке, зная, что ему же самому придется их выкупать. Это замаскированное вознаграждение! Мой Цезарь удовлетворится местом бухгалтера и сам честно заработает свое жалование в акционерном обществе.
— Ты говоришь, Дзилюпетис жирирует векселя любовников" своей жены. Разве у нее их несколько? — Цеплис так заинтересовался, что от любопытства на миг забыл о собственной беде.
— Ну, конечно, несколько. Она же очень избалованная дама. Мы с Цезарем гораздо скромнее. Я вовсе не требую, чтобы ты одалживал ему деньги или
жирировал векселя. И не требую, чтобы ты для него заводил предприятие и все время поддерживал его, как приходится делать Зутису для любовника своей жены. Я отстаиваю твои интересы и прошу для Цезаря только место. — Берта в душе смеялась, чувствуя себя победительницей. Не успел еще Цеплис порадоваться и как следует просмаковать несчастье Дзилю-петиса, как Берта уже сообщила ему про Зутиса, Цеплис торжествующе воскликнул:
— Ах, значит, и у Зутиса такое же несчастье! Теперь я понимаю, почему его предприятия на грани банкротства. Где же ему заработать на такого бездельника, который транжирит напропалую! А чего ж не транжирить, зная, что Зутис за все заплатит? — Цеплис совсем развеселился, услышав, что у крупных промышленников и банкиров. бывают подобные несчастья.
— Теперь ты видишь, какая разница между мной и другими женами? — весело рассмеялась Берта.
— О себе уж лучше не говори! — Цеплис недовольно сморщился, но тут же снова расхохотался. — Нет, мне нравится, что и этого Дзилюпетиса обставили! Если ,бы жена не украсила его такими тяжелыми рогами, он, пожалуй, от важности и земли бы не видел под собой. Вот видишь, даже самого гордого человека все-таки, можно осрамить!
— Да, на каждого силача находится сила, с которой ему не справиться, — Берта подогревала восторг мужа.
— Дзилюцетису так и надо, это правильно. А Зутиса мне жаль. Опять доведут его фанерную фабрику до банкротства! Неужели он не может сказать тому парню, что больше не даст денег и пусть катится колбасой? — удивлялся Цеплис.
— Думаешь, это так легко? Ведь их же нельзя раздражать.
— Это еще почему?
— Жена найдет другого, и для того придется заводить опять новое предприятие. Выйдет еще дороже, подумай сам.
— И верно, — задумчиво произнес Цеплис. — Значит, им уж никогда не отделаться от этих своих прихлебателей?
— Ну а как же иначе молодому человеку выйти в люди?
— Женушка, ну подумай, что ты говоришь? Это же ужасно.
— По-моему, это ничуть не ужаснее, чем целыми днями и ночами сидеть одной дома, зная, что ты развлекаешься не только за бутылкой, но и с женщи-. нами.
— Ну, уж тут ты меня не можешь упрекнуть. Если я выпиваю с друзьями, это еще не означает, что я путаюсь с женщинами. Это ведь было бы грешно, раз ты у меня такая молодая и красивая. — В голосе Цеплиса опять зазвучали ласка и радость.
— И все-таки ты забываешь об этом, едва переступив порог. Чего только я не выстрадала в одиночестве — в этих пустых комнатах! — Берта всхлипнула, утирая слезы.
— Милая, больше я не буду. — Цеплис поднялся и взял Берту за руки.
— Как раз теперь-то и будешь, потому что окажешься очень занят. Если ты вправду хочешь быть милым, так прими Цезаря Цауне на работу. Я обе-шала, что ты поможешь ему найти место, — просила Берта, ласкаясь к мужу.
— Нет, только не ко мне, этого я не могу. Я его порекомендую в другое место. Изо дня в день видеть любовника своей жены?
— Зато он будет у тебя на глазах и не сможет так часто со мной встречаться. А если он окажется в другом месте, мы будем встречаться, сколько нам вздумается, — коварно возразила Берта.
— Только с условием, что ты никому не скажешь.
— Это я тебе обещаю!
— Ну хорошо, тогда больше не будем говорить об этом. Я посмотрю, сумеете ли вы еще когда-нибудь встретиться! — и Цеплис пылко поцеловал Берту.
Весна была уже в полном разгаре. Рига утопала в зелени. Ветерок гонял по улицам пыль, но у пешеходов было приподнятое настроение. Многие собирались на взморье — солнечный зной не только манил из дома, но и гнал прочь из города. Знакомые, встречаясь, говорили о дачах и о том, как проведут лето. Более существенные разговоры были оставлены до осени, когда все угомонится и появится охота к серьезной работе, когда перестанет тревожить этот зеленый шум. Весны и цветов не замечал лишь крупный промышленник Цеплис Акционерное общество «Цеплис» было утверждено, основной капитал собран, и сам Цеплис избран директором-распорядителем. Теперь надо было работать и работать. Весной, цветами и дачами пусть восхищаются бездельники, у которых нет другого занятия. Серьезному деловому человеку некогда умиляться подобными вещами. Так думал Цеплис, изо дня в день носясь по делам своего предприятия и прокладывая ему дорогу. Новенький красно-коричневый автомобиль акционерного общества «Цеплис», запыхавшись, петлял по улицам Риги, доставляя директора-распорядителя Цеплиса по его спешным, неотложным делам. Постоянным его спутником был молодой бухгалтер Цезарь Цауне; директор-распорядитель якобы посвящал его во все дела, но, конечно, показывал и рассказывал ему только то, что можно доверить любому честному и преданному служащему. Многие удивлялись дружбе дельца с незнакомым молодым человеком и принимали его за родственника Цеплиса. Но больше всех удивлялся сам Цауне, не понимавший причины расположения директора. Цеплис пригласил его на работу и определил солидное жалование, подчеркнув, что делает все это по настоянию своей супруги. Цауне не мог припомнить, чем это он заслужил благосклонность госпожи Цеплис. Ведь они были едва знакомы. Припоминал только, что однажды помог госпоже Цеплис решить какую-то задачу, которую та не понимала. Но в этом нет ничего особенного. Назначая бухгалтеру жалование, Цеплис еще сказал, что
работать придется с утра до вечера. О свободном времени пусть не помышляет. А женщин лучше вообще выбросить из головы. С ними, мол, далеко не уедешь. Человека возвышает лишь упорный, настойчивый труд.
И Цауне решил работать так, чтобы оправдать надежды Цеплиса. Правда, у него болела душа от того, что он уже не сможет так часто встречаться со своей обожаемой Мильдой Меднис. Но, может быть, осенью работы станет поменьше, и тогда они с Мильдой смогут соединиться навеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54