Тебе самой остается еще кругленькая сумма на дорогу. Поедешь, как герцогиня!
— Что же мне там делать без денег?
— Будешь жить и зарабатывать. В, Буэнос-Айресе таких ждут с распростертыми объятиями. Но если ты вечером на вокзале не отдашь мне эти пять тысяч, то дальше Торнякална не уедешь. На этот раз я не шучу. Мне нужно вернуть часть тех убытков, которые причинил мне Цеплис. Ты покатаешься по дальним странам, а я тоже немножко разживусь. Твой дядюшка все-таки не так скуп, как мой тесть! — Лейтенант хотел пошутить, но на Аустру его шутки действовали как удары кнута. Неужели она должна уехать уже сегодня вечером, оставив половину добычи Саусайсу, которому сама же обо всем проговорилась?! Какой ужас — красть деньги для такого мерзавца! Но другого выхода нет. Ни к одному человеку на свете Аустра еще не испытывала такой ненависти, как сейчас к Саусайсу. Хотелось заплевать ему все лицо и уйти, а потом будь что будет. Однако она взяла себя в руки и сказала:
— Хорошо. Вечером я буду на вокзале.
Саусайс спокойно смотрел, как Аустра, ссутулившись, вышла из кафе. В ней уже не было прежней беспечности, она казалась постаревшей и беспомощной. Но Саусайс не жалел ее. Он подумал, что Цеплис на его месте поступил бы точно так же. Коммерсант не святоша из армии спасения, который таскается по дворам, колотя в барабан милосердия. Пусть Аустра возместит мне часть обещанного Нагайнисом приданого, тогда я тоже порадуюсь ее спасению и пожелаю ей счастливого пути. Как бы только спокойно дождаться
вечера! На Аустру ведь нельзя положиться. Она еще выкинет фортель — только ахнешь...
Однако Аустра была настолько потрясена поведением Саусайса, что ни одна мысль не приходила ей на ум. В контору она вошла расслабленная, как столетняя старуха. Цеплиса уж.е не было, только Цауне еще усердно трудился. Аустре на миг стало жаль этого работящего человечка. Как-то он теперь расплатится по векселю! «Не лучше ли оставить ему деньги на уплату, а от Саусайса как-нибудь отделаться? — подумала Аустра. — Но нет, это невозможно, Саусайс тут же передаст меня в руки полиции. Меня посадят в тюрьму, а Цауне будет преспокойно работать. Нет, дуракоз не стоит спасать! Если не проучу его я, проучит кто-нибудь другой, потому что безобидному простофиле не уцелеть среди хищников». И Аустра с невозмутимым видом принялась рыться в сейфе, будто проверяя кассу. Не спеша она переложила деньги из сейфа з портфель, и руки у нее не дрогнули. Казалось, Саусайс стоит у нее за спиною, заставляя.аккуратно собрать все деньги, не исключая даже монет в один лат. В его голосе звучала такая жадность,что Аустра не посмела ослушаться...
Цауне не заметил в ее действиях ничего необычного. Она ведь всегда хозяйничала в сейфе, как в собственном кошельке. Наверно, опять проверяет недостачу. .. И Цауне не тревожился, а спокойно продолжал работать. Когда все деньги перекочевали в портфель и сейф был тщательно закрыт, Аустра стала быстро собираться, боясь, как бы ее не застал Цеплис. Тот-то уж вмиг поймет, что тут происходит; он же не такой растяпа, как его бухгалтер. Но, несмотря на спешку, Аустре все-таки хотелось попрощаться с Цауне: ведь она уезжала навсегда.
— Старайтесь, Цаунчик, лезьте из кожи вон, чтоб не пропал ни один лат из господских барышей! Так уж заведено на свете — одни копят, чтобы другие могли транжирить.
— Если я не буду работать, то и вы останетесь без жалованья. Не всех же господа так любят и ценят, — насмешливо произнес Цауне.
— Господская любовь, Цаунчик, это все равно что любовь грабителя: любя, он тебя обирает до нитки, оставляя тебе только жизнь, а жизнь не "отнимает лишь потому, что она ничего не стоит. Он разрешает нам самим бросить ее в Даугаву. Ну, значит, живите и будьте послушны господам, если на них свалится какое-нибудь несчастье. А о собственных несчастьях вы, Цаунчик, особенно не горюйте. Работящий человек никогда с голода не помрет, а разориться вы не разоритесь, потому что нищего разорить нельзя.
— Что это вы сегодня так любезны со мной? Будто за немилого замуж собираетесь.
— Бывают минуты, когда и мое каменное сердце становится мягче пуха. Ну, счастливо оставаться! — И Аустра сердечно пожала Цауне руку. Это показалось ему странным, но от таких женщин можно ожидать чего угодно.
Весь остаток дня Аустра действовала, как под гипнозом. Побросала в чемодан самое ценное и необходимое. Квартирной хозяйке объявила, что едет дня на два в Лиепаю по служебным делам. Надо инкассировать деньги фирмы. Дочурку свою горячо расцеловала, зная, что расстается с ней надолго, может быть, навсегда. Хотя особенных материнских чувств у Аустры не было, но она понимала, что бросает ребенка на произвол судьбы. А что делать? Саусайс, как злой дух, преследует ее по пятам, угрожая тюрьмой. На свободе все-таки лучше. Если не заработаешь иным способом, придется пойти в один из знаменитых буэнос-айресских публичных домов, о которых она так много слышала. Хуже, чем в тюрьме, все равно не будет. Может быть, удастся откладывать что-нибудь для дочурки. Пусть растет и готовится к такой же судьбе, как у ее мамы.
Вечером на вокзал Аустра явилась во-время. Но Саусайс был уже там. Он накинулся на нее, как изголодавшийся волк.
— Где моя доля? — спросил он, едва поздоровавшись.
— Погоди же, проводи меня хоть по-человечески. Твоя доля никуда не денется. До чего же ты жадный! Хуже грабителя с большой дороги.
— Ну, знаешь, когда грабитель грабит грабителя,. бог только смеется!
— Над тобой даже черт смеяться не станет! — в ярости воскликнула Аустра.
— Не мели чепуху, а делай, что тебе говорят! Мне некогда. — В сущности, Саусайсу некуда было спешить; он просто не хотел, чтобы его видели вместе с Аустрой.
— Торопишься, Валентина заждалась? На, на, пей мою кровь!— Аустра сунула ему пять пачек по тысяче лат, и он быстро спрятал их в карман.
— Здесь все деньги? Не думай, я проверю. Ты не доберешься до Елгавы, как я уже приму меры. Если окажется недостача, тебя в Елгаве или в Мейтене выведут из вагона под руки, как графиню. Я не позволю себя обманывать!
— Сбегай в уборную и проверь! Для такого занятия уборная — самое подходящее место! Там тебя никто не потревожит. Если обнаружишь недостачу сейчас, не надо будет потом тратиться на телеграмму. Ты же должен теперь экономить, раз приданое Валентины выхватили из-под носа. Такой улов, как сегодня, бывает не каждый день!
— Оставь Валентину и ее приданое в покое. Не трепли языком и залезай в вагон. Я пошел.
— В уборную, пересчитывать деньги! — крикнула Аустра вслед уходившему Саусайсу. Но он не обернулся и исчез в толпе.
У Аустры было такое чувство, будто ее ограбили среди бела дня, а она даже не смеет позвать на помощь. Надо будет из-за границы написать в полицию, что этот мерзавец участвовал в ограблении кассы. За свою жадность он посидит в тюрьме! Жаль, что она не записала номера денежных купюр, уж тогда он не смог бы отвертеться! А ведь на это было достаточно времени... Эх, и как не пришло в голову раньше! Видно, совсем разучилась жить. Вообще не надо было распинаться перед таким гадом о своем несчастье, уехала бы с деньгами...
Поезд тронулся, провожающие спешили попрощаться с отъезжавшими, сказать им напоследок ласковое словечко. Только Аустра чувствовала себя безмерно одинокой и униженной, точно выгнанная из дому непрошенная гостья. Слезы навернулись ей на глаза, хотелось броситься в промежуток между вагонами, туда, где по черным рельсам, грохоча катились колеса навстречу неизвестному и жуткому будущему.
На другой день Аустру напрасно ждали в конторе. Цеплис несколько раз осведомлялся у Цауне, не пришла ли мадемуазель Зиле и где она задержалась. Конечно, Цауне не мог ничего ответить, и это еще больше возмутило директора. Как это бухгалтер не знает, где его подчиненные! Машинистка утром должна появляться в конторе первая. Совершенно ненормальным фактом является и то, что у машинистки находятся ключи от сейфа, где хранятся порядочные суммы денег. Как может бухгалтер отвечать за них при таких порядках? На это Цауне возразил, что он и не берет на себя никакой ответственности за кассу. В сейфе должно быть более двадцати тысяч лат, но патрон ведь сам пожелал, чтобы кассой ведала только Аустра. Он, Цауне, не смел ничего сказать, ибо ему в подобных случаях угрожали увольнением. Такой ответ окончательно взбесил Цеплиса, и он произнес грозно:
— Вас мог уволить только я, и никто другой. Кого вы боялись?
— Но ведь мадемуазель Зиле — ваша правая рука. В конторе все должно делаться по ее усмотрению.
— Вы рассуждаете, как базарная кумушка, а не здравомыслящий мужчина! Что значит — правая рука? А если в кассе теперь обнаружится недостача, кто будет отвечать? Только вы, господин Цауне! Вы были приняты на должность бухгалтера и кассира, а когда вы не справлялись с работой, я дал вам в помощь Зиле. Руководство и контроль все-таки оставались за вами! Следовательно, и спрашивать я буду только с вас.
— Господин директор, это несправедливо! Вы ведь сами однажды сказали, что кассой будет ведать. Зиле, а за мной остается лишь бухгалтерия.
— Если это было не вчера, то я такого распоряжения не помню. Разве бухгалтер не обязан контролировать кассу?
— Вы же мне не разрешили, когда я хотел сверить корешки чеков с выписками банка по нашему текущему счету.
— Мы же тогда проверяли!
— Какая же это проверка, если вы поручили мадемуазель Зиле самой проверять себя!
— У меня не было оснований не доверять ей. Нельзя ни с того ни с сего обвинять человека. Вашу работу я ведь тоже еще не контролировал.
— Это неправильно. В денежных делах такая небрежность недопустима. Но, если мадемуазель Зиле все время оказывалось неограниченное доверие, то и теперь нет оснований волноваться. Она часто уходит из конторы и не показывается часами.
— Всему есть границы. А что если она возьмет и сбежит с деньгами?
— Почему она не сбежала раньше, когда в кассе лежали более крупные суммы?
— Тогда у нее еще не было растрачено так много денег фирмы. То, что не случилось раньше, может случиться теперь. Мне кажется, дело плохо. Пошлите-ка мальчика к ней на квартиру.
Особенно раздражали, Цеплиса люди, приходившие1 со счетами, по которым нечем было платить. Можно бы выписывать чеки, но чековая книжка заперта у Аустры в шкафу. А когда за деньгами явился еще и управляющий кирпичного завода Оскар Бриедис, Цеплис со- всем расстроился. Действительно, будто сам черт согнал их сюда!. Будто знали, что Аустры нет, и как нарочно притащились за деньгами. Нет, так продолжаться не может. Самоуправству Аустры надо положить конец. Малоприятное занятие — ревизовать расхищенную кассу, но что ж поделаешь. Нужно отправить эту прожигательницу жизни на отдых. Может быть, попадет к Удрису в соседи. Только вот газеты опять подымут гвалт, всполошатся акционеры. Но дру-
гого выхода нет, один раз придется перетерпеть эту неприятность. Не мы первые и не мы последние, у кого кассир растратил деньги! Со многими это случалось, и все-таки жизнь идет своим чередом. Должно быть, Ау-стра вчера опять пьянствовала, а теперь отсыпается с похмелья. Гуляка-то она первостатейная.
Цауне показалось странным, что директор так волнуется из-за Аустры. Она ведь и раньше часто не являлась на работу или показывалась лишь на какой-нибудь часок. Тогда Цеплис притворялся, будто не замечает, а тут расстроился и сваливает вину на Цауне. Да, за деньгами уже приходили многие. А раньше разве не приходили? Тогда Цеплис просто приказывал всем говорить, что кассирша вышла —: пускай заглянут попозже. Может быть, у него появились какие-то подозрения?
Посыльный пришел с ответом, что Аустры нет дома. Квартирная хозяйка сказала, что госпожа Зиле вчера вечером уехала в Лиепаю в командировку. Обещала вернуться дня через три.
— Кто же это командировал ее в Лиепаю? Просто не верится, чтобы кто-нибудь взял ее с собой. Неужели в Лиепае не хватает женщин! Как бы только она сама себя не откомандировала за границу. Господин Цауне, скажите, вчера после моего ухода она еще появлялась в конторе? — Цеплис был заметно встревожен.
— Да, появлялась и вела себя очень странно. — Цауне совсем перепугался.
— Что она делала? К сейфу не подходила?
— Да, некоторое время повозилась там, а уходя сказала, чтобы я был послушен господам, если на них свалится какое-нибудь несчастье. И еще сказала, что ее каменное сердце стало мягче пуха.
— Ну, ясно — удрала за границу! Почему вы мне сразу же не сообщили об этом? Я передам вас полиции, как сообщника и укрывателя преступницы! — завопил Цеплис, багровый от злости.
— Что я вам мог сообщить? Мадемуазель Зиле всегда приходила и уходила, когда ей заблагорассудится. Я не смел ей ничего сказать. В сейфе она тоже хозяйничала, как у себя дома. Вы сами ей разреши-
ли, — В голосе Цауне слышались слезы. Он же не виноват!
— Нечего теперь оправдываться! Все время действовали заодно, а теперь 6н хочет быть чист, как ангел. Видал я таких проходимцев! — гремел Цеплис. Брие-дис до сей поры не произнес ни слова. Но когда Цеплис набросился на бухгалтера, то у Бриедиса разверзлись уста, потому что он терпеть не мог Цауне. Ему вообще не нравились люди, имеющие право контролировать других.
— Я давно говорю вам, господин директор, что Цауне нельзя доверять. Ох, это тертый калач! Женщина одна никогда не справилась бы с таким делом. У нее, бесспорно, был помощник, который отлично знал все ходы и выходы и подстрекал ее. Зиле одна никогда не решилась бы. У нее не хватило бы смелости.
— Как вам не стыдно, господин Бриедис! Ваши счета тоже не в порядке. Я уж давно хотел сказать господину директору, что у вас необходима серьезная ревизия. — Цауне защищался, не понимая, как можно припутать невинного человека к чужому преступлению.
— Типичный прием ловкого мошенника! Чтобы отвести от себя подозрение, он чернит других и вскрывает несуществующие преступления. Мои руки чисты, и их не запачкает даже такой хитрый интриган, как вы. — Бриедис говорил спокойно, чтобы подчеркнуть свою невиновность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54