У меня же такой товар, без которого нельзя обойтись, потому что кушать хотят все. Выпить стопку и закусить килькой! Вот оно — дело-то какое, — и Сескис добродушно улыбнулся, хотя его все время терзала зависть, оттого что Нагайнису удалось вырвать у Цеплиса такую сумму.
— Но ведь конкуренция велика, — не отставал Цеплис.
— Мой товар уважают, и никто не может ему ничего сделать, — гордо возразил Сескис. — Качество и дешевизна всегда играют главную роль.
— Да, все было бы хорошо, если бы нашу промышленность и торговлю не душил финансовый голод. — Цеплис сам помогал Сескису добраться до истинной цели его визита.
— Совершенно верно! Я бы сам мог развернуться гораздо шире, и доходы были бы посолиднев. Да что поделаешь: мелкие торговцы берут в кредит и не платят. Если откажешь им, они не уплатят даже старых долгов и пойдут к конкуренту. А конкурент им даст. Особенно трудно с провинциальными торговцами: ведь там люди не смотрят на качество товаров, а берут что попало. Вот если бы вы смогли сейчас немножко выручить меня деньгами, то на будущей неделе я бы ворочал миллионами! — совсем уж залихватски закончил Сескис свою, начатую в жалобном тоне речь.
— Это великолепно! Сколько же вы хотите? — добившись своего, воскликнул Цеплис.
— Совсем немного, самую малость, только чтобы обернуться. Сейчас трудные времена, нельзя швыряться деньгами. — Сескис подыскивал слова, мысленно прикидывая, сколько спросить. Идя сюда, он собирался просить две тысячи лат и на худой конец удовлетвориться тысячей. Но теперь все расчеты спутались. Если уж Нагайнис добыл целых десять тысяч лат, то Сескису ни в коем случае нельзя просить меньше. Но пересаливать тоже нельзя, иначе дело может расстроиться вовсе. Может быть, Цеплис не держит дома такие суммы? Сескис не мог решиться и потому тянул.
— Смелее, смелее. Время деньги, как говорят англичане. Нам надо всегда придерживаться этого девиза, иначе мы ничего не достигнем. Англичане только этим завоевали весь свет. Ну, так сколько же? — Цеплис остановился перед сидящим в кресле Сескисом.
— Как вам сказать? Я ведь не знаю, сколько у вас наличных денег в распоряжении. Чем больше, тем лучше. — Сескис виновато улыбнулся. Он все-таки не осмеливался назвать сумму и был бы рад, если бы ее определил сам Цеплис. Тогда, может быть, удастся выклянчить добавку.
— Я же не знаю ваших потребностей, понятно, самых безотлагательных, — подзадоривал Цеплис. — Я не знаю также, какими гарантиями вы располагаете.
— Да какие там гарантии! Я могу подписать любой вексель, — бойко заверил Сескис.
— Подписать-то не штука, а вот выкупить!
— Ну, дайте для начала столько же, сколько На-гайнису, — выговорил, наконец, Сескис и даже вспотел.
— Хорошо. Но под какую гарантию? Векселей я не беру, — Цеплис вдруг опять сделался черствым дельцом, и Сескис почувствовал, что никакие уговоры тут не помогут.
— Какие же гарантии мог дать вам Нагайнис? — спросил он обиженно.
— Это наша коммерческая тайна, которой я никогда не разглашу. Ведь и Нагайнису я не пойду рассказывать о ваших гарантиях.
— У меня сейчас, кроме векселей, нет ничего под рукой.
— Тогда у нас на сей раз ничего не выйдет,
— Может быть, можно бы меньше? — Сескис робко пытался исправить свою ошибку.
— Без гарантий ни лата! — Цеплис теперь выглядел, как запертый несгораемый шкаф, который открывается лишь настоящим ключом или отмычкой искусного взломщика. Но Сескис не обладал ни тем, ни другим. Он понял, что дело проиграно, и поэтому был не в состоянии сказать что-нибудь, членораздельное.
— Тогда у меня на сей раз ничего не выйдет, — вздохнул он как бы про себя.
— Вы же мне сами говорили, что одолженные Нагайнису деньги я выбросил за окошко. Зачем же мне делать это во второй раз?
— Но почему же я должен страдать из-за Нагай-ниса? — жалобно взмолился Сескис.
— Не один вы, будем страдать вместе. Разделенное горе — это лишь полгоря, — вздохнул, в свою очередь, Цеплис.
— Ну, если не можете деньги, то хотя бы жирируйте мне пару вексельков. Я завтра учту их в банке. — Сескис ухватился за соломинку, хотя и не знал, в каком банке ему согласились бы учесть эти векселя. Впрочем, остается еще черная биржа, где почти всегда можно получить половину суммы.
— Нет, нет. Нагайнис провел нас обоих, и я сегодня уже не расположен говорить о деньгах.
— Тогда мне придется уйти с пустыми руками. Кто же меня выручит, если все надежды я возлагал на вас? — В этот момент Сескис имел до того жалкий вид, что Цеплису было просто неловко на него смотреть. Но деньги ведь не знают сострадания. ..
Сескис поднялся и пошатываясь вышел из кабинета. Он почувствовал, что Цеплис нанес ему решающий удар. Но за дверью вспомнил, что виновник этого несчастья Нагайнис, и его охватила непреодолимая здоба: — Всегда и везде он стоит у меня на пути, расстраивая мои лучшие замыслы. На этот раз я ему больше не прощу! Цеплис наверняка отдал-' бы мне
те десять тысяч лат. .. Может быть, я и сам оплошал, так сильно напугав Цеплиса потерею этих денег, и потому он мне не дал. Поди знай, о чем говорить и о чем молчать! — ворчал Сескис, выходя на улицу. У него вылетел весь хмель, и он поплелся к трамвайной остановке.
Когда Сескис вышел, кабинет Цеплиса уже погружался в сумрак.
— Так я их всех отважу, и меня оставят в покое. Я сам сумею распорядиться своими деньгами и не отдам их никому. Зачем мне конопатить эти старые, тонущие лодчонки! — Цеплис был доволен своим поведением. Он даже улыбнулся. Но тут же вспомнил, что Берты еще нет дома и что он не обедал. Позвонил прислуге и приказал накрывать на стол. — Неизвестно, когда вернется барыня, — как бы оправдываясь, добавил он.
— Она сейчас будет. Она всегда возвращается в это время, — Эльза сама испугалась своих слов и заспешила в столовую.
Цеплис не пропустил мимо ушей болтовню прислуги. «Ах, значит Берта всегда возвращается в это время? Хорошо, что я теперь знаю. Значит, как раз к тому часу, когда обычно возвращаюсь я. Так вот почему она меня никогда не расспрашивает — чтобы не попасться самой!» — И Цеплис, разгневанный, отправился обедать.
Когда он уже разрезал второе — свиную отбивную, которая оказалась особенно жирной и потому пришлась ему по вкусу, раздался звонок и в коридоре послышались шаги. Да, это была Берта — Цеплис узнал ее легкую походку.
— Ты не жди меня, кушай, — весело воскликнула Берта, входя в столовую. Румяная, цветущая, она была, пожалуй, чуть-чуть полновата.
— Я ждал, да не мог дождаться, — в голосе Цеплиса зазвучала резкая нотка.
— Один-единственный раз! А как же я тебя жду каждый день? — возразила Берта довольно язвительным тоном, уловив резкость в голосе мужа.
— Я же не знал, куда ты ушла и когда вернешься. — Цеплис хотел говорить спокойно, но получилось еще резче.
— Но ведь и я никогда не знаю, куда ты уходишь и когда вернешься, — защищалась Берта.
— Надеюсь, ты не станешь меня упрекать и затевать ссору? — Цеплис строго посмотрел на сидящую против него жену, склонившуюся над тарелкой супа.
— Веди себя так же, как я, когда ты возвращаешься, и мы обойдемся без упреков и ссор. — Берта обернулась к мужу, улыбаясь чуть иронически. Но от искры, мелькнувшей в ее глазах, Цеплис совсем растаял и развеселился.
— Проказница, где ж ты так долго пропадала? — спросил он совсем уже ласково. Берта смутилась и покраснела: она не надеялась, что муж так быстро смягчится.
— Не скажу! Ты не поймешь и опять станешь браниться, — Берта громко рассмеялась.
— Милая, я же хочу знать. — Цеплис просил, но в голосе звучала настойчивость.
— Не проси, все равно не скажу. Пусть у меня тоже будет своя маленькая тайна. Иначе я скоро наскучу тебе. — Берта кокетливо улыбнулась, и ямочки от уголков ее губ побежали по щекам. Цеплис глядел и весь расплывался от удовольствия, потому что именно ее улыбка до сих. пор еще действовала на него наиболее неотразимо. К тому же, по этой улыбке он почувствовал, что в Бертиной тайне нет ничего дурного, однако же изо всех сил пытался узнать ее.
— Только сегодня расскажи, а потом можешь хранить свои тайны, — просил Цеплис, гладя и. целуя руку Берты.
— Вот как раз сегодня и не расскажу, потому что эту тайну мне хочется хранить еще некоторое время. Все остальные открою тебе без всяких просьб. — Берта упрямилась, зная, что если она раскроет тайну, то не получится задуманного для мужа сюрприза. — Будь благоразумен и не требуй от меня невозможного. Придет время, я сама тебе все расскажу.
— Когда же придет это время?
— Не приставай ко мне и не выспрашивай, тогда оно настанет скоро. Но если будешь злюкой и недоверчивым, придется долго ждать. — И Берта жарким поцелуем зажала Цеплису рот. Этот поцелуй затуманил множество настойчивых просьб и расспросов, и Цеп-лис отдался его власти.
Над Ригой нежилось весеннее солнце, я на всех перекрестках продавали яркие воздушные шары, мерцавшие в его лучах, как аппетитные, спелые яблочки. Улицы были полны взрослых и детей — каждому хотелось получить свою долю мартовских воскресных удовольствий. Уличная грязь никого не отпугивала — в садах по голубовато-белому снегу, беззаботно журча, вились ручейки. Бастионная горка напоминала заспавшегося сказочного карлика, которого спросонок отстегали вербой. Его будил не только гомон выпущенных солнцем на волю вод, но и детские голоса, разносившиеся далеко по бульварам. В лицах людей, в их голосах была непередаваемая словами радость встречи с чем-то великим и долгожданным.
В это утро Цеплис и Берта гуляли по улицам, бульварам и садам. Берта словно бы вырвалась на свободу и, без умолку болтая, громко смеялась. Цеплис был тоже охвачен странным волнением. Но не из-за солнца и ранней весны. Его возбуждало предстоящее собрание и судьба проекта, который лежал у него во внутреннем кармане пальто, перепечатанный на нескольких1 десятках страниц. Собрание откроется только в двенадцать, и поэтому Цеплис на прогулке обдумывал свою вступительную речь и еще раз мысленно взвешивал самые веские аргументы, которые убедили бы всех сомневающихся. Если сегодняшнее собрание одобрит его проект, начнется новый этап в жизни не только Цеплиса, но и всей латвийской промышленности. И он пьянел от смелости своих планов и замыслов.
До погруженного в раздумье Цеплиса почти не доходила звонкость весны. На вопросы Берты он или не отвечал вовсе, или же отвечал невпопад. Вначале, ра-
дуясь чудесному дню, жена терпела это, хоть ей очень хотелось поделиться своей радостью с мужем. Но вместе с усталостью от прогулки появилась и досада на мужа, забивающего себе голову мыслями о делах з такой чудесный весенний день.
— Перед тобой вместо солнечных лучей пляшут цифры, и больше ты ничего не видишь и не слышишь, — довольно резко заметила Берта. Резкость ее голоса вырвала Цеплиса из опьяняющего вихря цифр.
— Как ты не понимаешь, что мне предстоит серьезное дело! А когда я обдумываю что-нибудь серьезное, то больше уж ничего не вижу и не слышу, — обиженно возразил Цеплис.
— Чего там обдумывать на прогулке.
— Как раз на прогулке голова работает всего лучше.
— Ну, тогда надо по крайней мере гулять, а не бежать. Я едва поспеваю. — Досада у Берты не проходила.
— Разве я бегу? Возможно. Мои ноги стараются угнаться за мыслями, — оправдывался Цеплис.
— Да какие еще там мысли, все и так ясно. Уж сколько раз ты размышлял над этим!
— Ну нет, этот вопрос настолько важен, что над ним можно размышлять без конца. Нам с тобой все кажется ясным и простым. Но разве поймут это все те твердолобые, что сойдутся на собрание? Их ленивые мозги едва ли в состоянии сразу охватить мой проект. Придется долго растолковывать и объяснять. Поэтому еще никак нельзя предвидеть исхода.
— Ну, а что ты будешь делать, если они провалят твой проект? — подзадоривала Берта, чтобы только муж опять не углубился в свои мысли. Лучше уж пусть говорит о делах, чем молчит.
— Ты думаешь, это действительно может случиться? — взволнованно спросил Цеплис.
— А почему бы и нет!
— Ну я так быстро не сдамся! На сей раз я проявлю терпение и настойчивость, потому что знаю, во имя чего это делается.
— Ну, а если все-таки ничего не выйдет?
— Берта, ты, наверно, хочешь убить во мне всякую веру, — упрекнул ее Цеплис. — Я не допускаю такой возможности. Но если это все же случится, я осуществлю свои замыслы один, и вся прибыль тоже достанется мне одному.
— У тебя не хватит денег.
— Не хватит денег? Но ведь потому я и созываю их всех сегодня! Иначе они вообще не были бы мне нужны.
— Это я прекрасно понимаю. Но мне хочется знать, откуда ты возьмешь недостающие деньги, если никто из приглашенных не примет твоего предложения?
— Достану. Необходимые средства отпустит мне Латвийский банк. Ознакомившись с перспективами грандиозного предприятия и с размерами вложенного мной капитала, они мне охотно предоставят эти недостающие тридцать или сорок миллионов, — гордо возразил Цеплис.
— Ты же мне обещал не рисковать своими деньгами.
— Поэтому я и хочу воодушевить других. Но если это не удастся, то после получения государственной ссуды я выну свои деньги и положу их в иностранные банки. Дом я заблаговременно перепишу на твое имя. Только этого никто не должен знать. Обещай, что ты никому не скажешь.
— Это я могу обещать на некоторое время. Но когда дом будет записан на мое имя, я смогу развестись с тобой, — пошутила Берта.
— А сейчас не можешь?
— Ты мне не отдашь дом. А без имущества я не хочу разводиться.
— Не думай, у тебя и тогда не будет имущества, потому что на полную стоимость дома я получу закладные и буду держать их у себя в кармане. — Цеплис засмеялся, будто шутя, но его слова были слишком похожи на правду.
— Значит, ты хочешь обмануть меня так же, как и своих будущих акционеров!.— Берта притворилась серьезной.
— Что за чепуха! Разве я хочу их обмануть? — воскликнул смутившийся Цеплис.
— Не только акционеров, но и банк! Ты сам сказал, что, как только получишь ссуду, сейчас же вынешь вложенный капитал и переведешь его в заграничные банки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54