Это оказалось для него неожиданнее землетрясения, поскольку положение фанерной фабрики в данный момент было весьма тяжелым. Зутис, не раздумывая, отправился в Латвийский банк к Дзи-люпетису и излил перед ним свои обиды. Тот внимательно выслушал горестный рассказ соакционера и довольно равнодушно обещал помочь в борьбе против Цеплиса, а также предотвратить протест векселей. Зутис ушел успокоенный, не считая нужным даже и завернуть к Цеплису. Дзилюпетис уж его проучит. Этот глиномес поймет, что со мной не так-то легко справиться. Тут его сила слишком ничтожна. На следующем собрании акционеров выбросим его из правления!
Но, едва Зутис вышел за дверь, Дзилюпетис позвал к себе одного из банковских служащих и поручил ему собрать все сведения о кредите Зутиса.
— Этот господин, должно быть, сильно перекредитовался. Подведем итог и ликвидируем остающееся.
Затем Дзилюпетис позвонил Цеплису и похвалил его за энергичные действия в отношении векселей Зутиса: его ожидает банкротство.
— Мы тоже закроем ему все кредиты. Конечно, подождем, пока взыщете вы. Ведь если начнем действовать мы, вам ничего не останется. Поэтому не теряйте времени. Как велика у него сумма? Вот видите, для молодого предприятия это было бы тяжелым ударом. Наш банк, вероятно, всего не получит. Но мы это сможем перенести. Недополученное спишем в убыток.
Дзилюпетис при этом считал, что он не только отстоял интересы своего акционерного общества, но и проявил бдительность в отношении возможных убытков банка. Ведь его положение требовало бдительности во всех делах.
Не прошло и недели, как векселя Зутиса были опротестованы. Сразу же после протеста и решения суда Цеплис описал на фабрике Зутиса необработанную древесину, готовую фанеру и деревянные ящики. Зутис надеялся на заступничество Дзилюпетиса и не особенно волновался. Протест векселей можно аннулировать в любое время, если только Дзилюпетис возьмет дело в свои руки; так оно случалось уже не раз. Но тут Зутис обманулся в своих надеждах: Дзилюпетис спокойно выждал, пока Цеплис инкассирует всю сумму по векселям, а потом закрыл Зутису кредит. Тут только Зутис понял, что его предприятие погибло безвозвратно: Дзилюпетис же заинтересован в операциях и прибылях общества «Цеплис»! Разве он допустил бы убытки там, где их можно предотвратить? Там, где нужно оберегать собственные деловые интересы, для дружбы места нет. Поэтому фанерно-ящичная фабрика вскоре приказала долго жить, и Мартин Зутис стал обанкротившимся фабрикантом. Все его имущество распродали, а на недостающую сумму описали имущество и дома шурина. Это было банкротство, взбудоражившее всю торговую Ригу. Многие лесопромышленники рвали на себе волосы — они широко кредитовали Зутиса материалом. Потерпели изрядные убытки и частные банки, поскольку Латвийский банк успел истребовать долги с Зутиса раньше их. Рабочим фанерной фабрики не выплатили заработную плату. Возросло число безработных в Риге, так нак найти новую работу было нелегко. Зутис был так потрясен всем этим, что вместе с женой исчез из Риги. Что ему оставалось делать? Показываться в обществе неловко. Всюду злословили о его банкротстве, о Цеплисе же говорили с уважением, как об энергичном и решительном промышленнике, ставящем превыше всего интересы акционерного общества. Кроме того, Зутис счел за благо исчезнуть еще и потому, что чувствовал — Цеплис его победил. Наконец, совсем уже неудобно было встречаться с Шурином, спа-
савшим Зутиса от прежних банкротств: На сей раз он не мог помочь. Долгов было так много, что они поглотили все имущество шурина и все равно еще не хватило. Поэтому Зутис признал единственным выходом — на время скрыться из Риги, пока не пройдет гроза. Со временем можно будет вернуться и опять попытаться что-нибудь предпринять. А сейчас ему тут нечего делать.
В один прекрасный вечер Зутис вместе с женой берлинским поездом покинули Ригу. Они ехали на юг, в Италию, чтобы там, под жарким солнцем чужбины, забыть все пережитые в своем отечестве треволнения. Госпожа Зутис всегда мечтала об Италии, о венецианских каналах и гондолах. Теперь мечта сбывалась, и эта радость уменьшала огорчение госпожи Зутис, вызванное разорением ее брата. Сам Зутис тоже не чувствовал себя особенно убитым. В иностранных банках у него хранились кое-какие сбережения, отложенные, как он говорил, на черный день. Теперь этот черный день наступил, и Зутис, сосчитав свои вклады, удостоверился в том, что денег хватит на добрых несколько лет беззаботного житья за границей. Эту тайну Зутиса не знала даже его жена, и за границу она собиралась лишь на короткое время, покуда хватит оставшихся у мужа в кармане наличных денег. Поэтому ее особенно поразили слова Зутиса, произнесенные им, когда поезд проносился мимо Торнякална.
— Теперь прощайся с Ригой надолго.
— Да, месяца на два, на три.
— Года на два, на три, это будет вернее. Чего ради нам так скоро возвращаться?
— Чем же мы будем жить за границей?
— Проживем воздухом и любовью. Разве фабрикант не может хоть раз пожить беззаботно?
— Только не обанкротившийся. Ведь ему управляющий уже не пришлет денег.
— А я думаю, что как раз обанкротившийся может быть еще беззаботнее, потому что ему не надо искать за границей сбыта для своих изделий. И, главное, потому, что управляющий позаботился о путешествии фабриканта еще задолго до его банкротства! — Зутис
расхохотался. Его смех беззаботно отскакивал от стенок международного спального вагона второго класса.
— Значит, у тебя есть кое-какие сбережения и вклады за границей?
— Для каждого человека могут настать плохие времена. Поэтому, распивая шампанское, он должен оставить себе не только на сельтерскую, но и на водочку, чтобы опохмелиться.
— Значит, ты бессовестно обманул моего брата! — возмутилась госпожа Зутис, смекнувшая, что, отправляясь за границу, они совершают несправедливость против брата, потерявшего все имущество.
— Мои сбережения тоже не спасли бы имущество твоего брата. Кроме того, он ведь не сам накопил все это, а унаследовал от отца. Разве его отец не был и твоим отцом?
— Но мое приданое давно уже прожито!
— Почему же отец дал тебе так мало, а брату оставил все? Теперь вы в расчете. Пусть твой брат тоже научится зарабатьТвать на хлеб: унаследовать состояние отца и потом задирать нос — это легче всего. Человек вправе называть своим только то, что он действительно сам приобрел. Дети состоятельных латышей совершенно не приспособлены к жизни. Они только гордятся отцовским богатством да распутничают, нетерпеливо дожидаясь смерти отца.
— Про моего брата этого никто не может сказать. Он не пьяница и не распутник.
— Но гордец он ужасный. И чем он гордится? Сам за всю жизнь ничего не заработал, только тратил накопленное отцом. Может быть, после всей этой истории он научится работать.
— Ну, а что особенного наработал ты? Брату вечно приходилось тебе помогать.
— Мое несчастье заключалось в твоем приданом и еще в том, что можно было постоянно рассчитывать на поддержку твоего брата. Без этого я бы работал совсем по-другому и исход был бы другой. Обеспеченный тыл делает человека легкомысленным и вялым! Если б твой брат с самого начала отказал мне в под-
держке, так я бы сейчас ехал за границу не банкротом а одним из состоятельнейших фабрикантов Латвии.
— Значит, мой брат своей помощью испортил тебя? Смешно!
— Ничего смешного. Слишком близкое и доступное богатство всегда портит людей. Я действительно не был раньше таким легкомысленным, как теперь,
Жена больше не отвечала Зутису, а стала укладываться в постель, чтоб помечтать на покое о Венеции, о чудесных каналах и плывущих гондолах. Вовсе не так уж плохо, что муж уберег кое-какую мелочишку на прожитье за границей. Зутис тоже улегся спать. Последние дни в Риге были не только тяжелыми, но и хлопотливыми, а теперь можно отсыпаться. В ночной тиши поезд уносил их обоих, спокойно спавших, в широкий мир.
Цеплис все время чувствовал себя так, словно у него выросли крылья. Он не только победил, но и вконец разорил Зутиса, и при этом акционерное общество не только не пострадало от банкротства Зутиса, но еще и получило наличные деньги, лежавшие до сего времени в векселях. Теперь на собраниях акционеров Зутис будет совершенно безвреден. Следует еще проучить Цирулиса, и тогда все будет в порядке, оппозиция будет раздавлена на долгое время. Да Цирулиса уже нечего и давить: после неудач Зутиса он стал тише воды, ниже травы и ни в чем не мешал деятельности Цеп-лиса. Кроме того, предстоящие выборы в сейм не давали Цирулису покоя, и у него не было времени прийти ни на одно из заседаний правления «Цеплис». Он даже не ходил за своим жалованьем, а по телефону просил Цауне, чтобы приносили на дом.
Цирулису грозили крупные неприятности из-за какого-то предприятия по размолу соли, для которого он выхлопотал солидные государственные кредиты. Вначале мельница работала хорошо, и всем ее владельцам валила изрядная прибыль. Неплохо подзаработал и Ци-рулис. Прослышав об этом, появились предприимчивые люди, наставившие соляных мельниц по всей республике. Скоро в Латвии оказалось намолото столько
столовой соли, что ею можно было бы засыпать весь Рижский залив от мыса Колка до Айнажи, превратив его в Мертвое море, где стремига оказалась бы уже соленой, без всякой засолки. Жители Латвии солили все, что можно, однако не могли потребить всю намолотую соль. Начался кризис, на некоторое время приостановленный щедрыми государственными субсидиями. Попечениями Цирулиса изрядную государственную ссуду получило и первое в Латвии предприятие по размолу соли, возглавляемое депутатом Цирулисом. Теперь, с помощью государственных кредитов, началась борьба солемельниц не на жизнь, а на смерть. Опять мололи соль день и ночь, считая, что заработано много — если удастся продать намолотое. Но покупатели не объявлялись — все магазины и склады были забиты мешками с солью. Лишь всемирный потоп мог бы быстро уничтожить излишние запасы соли, потому что жителям, даже если бы они питались одной только солью и если бы она была всем им по вкусу, удалось бы истощить эти соляные запасы даже не за годы, а только за десятилетия. Поэтому случилось так, что солемельницы не выдержали кризиса и обанкротились все почти одновременно. Государство потеряло свои деньги: ведь заложенное оборудование соляных мельниц имело бы ценность лишь в том случае, если бы можно было пустить его в ход; но это было невозможно. Стали искать виновных, причинивших государству убыток. Таковых, конечно, нашли, и среди найденных был депутат Цирулис. О них раззвонили во все колокола и, мягко выражаясь, назвали казнокрадами. О том, что сама эта казна действовала нелепо, кредитуя чересчур много соляных предприятий, никто, конечно, и не помыслил.
От этого соляного потопа больше всех пострадал Цирулис. Накануне выборов его безупречная депутатская репутация оказалась запятнанной, будущий мандат под угрозой. Цирулис надеялся вернуть государству полученную предприятием ссуду, но совладельцы мельницы только посмеивались над наивным депутатом При банкротстве предприятия имеют значение лишь те ценности, которые можно заложить и превра-
тить в деньги. А честь, хотя бы это была даже честь депутата сейма, в случае банкротства никакой ценности не представляет. Ее можно было использовать и довольно высоко оценить только вначале, когда предприятие создавалось, когда оно нуждалось в хорошей репутации и доверии для получения кредитов. Подлинные виновники банкротства свалили все на Цирулиса, так как он числился главой предприятия и получал приличное жалованье, ничего не делая и не интересуясь работой мельницы.
Напуганный всем этим, Цирулис намеренно оторвался от деятельности акционерного общества «Цеп-лис». Кто знает, что там в конце концов получится? Он вышел бы и из правления, если бы не весьма солидное жалованье, особенно необходимое во время предвыборной борьбы. Пусть уж лучше распоряжается сам Цеп-лис, а Цирулис будет получать только жалованье. После выборов, если он останется в сейме, можно будет махнуть рукой на коммерцию и целиком отдаться политике. Он попытается стать министром, и это тоже даст довольно изрядные доходы. А с этими коммерсантами одни неприятности. Они считают, что репутацию депутата не надо оберегать, а только использовать по возможности выгоднее, хотя бы даже и нечестными способами. Нет, до выборов еще ладно, а в дальнейшем этому надо положить конец!
И утешаясь этими благими намерениями на будущее, Цирулис, стиснув зубы, терпел все неприятности, которые причинил ему крах предприятия по размолу соли.
Пора ожидания материнства не приносила Берте Цеплис ничего, кроме огорчений. Дни и ночи она была вынуждена проводить в одиночестве. Муж делал вид, будто по уши загружен работой и всегда очень занят. Кроме того, часто он приходил пьяный и приставал к жене, ничуть не считаясь с ее положением. Если она пыталась сопротивляться, муж грубо ругался и угрожал уйти к другим, более податливым и собл.азнитель-
ным женщинам. Берта грозилась сделать то же самое, но Цеплис насмешливо отвечал, что для этого ей нужно быть чуточку привлекательнее. Не такое уж нынче голодное время: каждый мужчина может взять себе по две-три жены, и то еще останутся лишние женщины. Берта страдала от такого отношения мужа, но стискивала зубы и терпела. Да и что ей оставалось делать?
В те ночи, когда Цеплис вовсе не. приходил домой, было тяжело, но зато тихо и спокойно. Вначале Берта расстраивалась и встречала мужа упреками.. Теперь и на это не хватало сил, — она слишком измучилась и устала. Будь что будет, ей нужно думать только о своем ребенке.
Молчание Берты раздражало Цеплиса еще больше, чем упреки. Он видел в этом упрямство и пренебрежение к нему. Часто он нарочно изводил жену, чтобы та вышла из себя и заговорила. Это ему почти всегда удавалось — у Берты не хватало выдержки, нервы ее не были настолько крепки, чтобы спокойно переносить издевательства мужа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54