Не все люди созданы для загребания денег, кому-то нужно их тратить. Иначе идеализм вовсе исчезнет. Мои мысли подымаются выше бельевой лохани.
— Если бы я знал, что твои мысли не идут дальше дивана или кинематографа, то мог бы подумать, что ты и вправду сфантазируешь что-нибудь грандиозное! — съязвил Эдмунд. — Но теперь мне смешно слушать твою философию лености и никчемности.
— Ну и не слушай. Зачем же ты так скоро вернулся? Я уж обрадовалась, что хоть одну ночь не услышу твоих нравоучений и смогу как следует выспаться.
— Неужели ты еще до сих пор не выспалась? У тебя только и дела, что спать да наряжаться. — Эдмунд замолчал. Не отвечала и Валентина. Так молча они ушли спать. В постели Валентина скоро захрапела, а Эдмунд еще долго мучился, упрекая себя в том, что так долго ,не навещал мать.
На другой день оказалось, что старая прачка действительно скончалась. Эдмунд нашел ее лежащею ничком на полу. Можно было легко установить, что она умерла, упав с кровати. Странным казалось Эдмунду это зрелище: из каждого угла выпирала самая неприкрытая нищета и нужда. Удивительно, как он раньше не замечал бедность и пустоту этого жилища! Хотелось кричать о нужде, ютившейся тут.
Вскоре Эдмунд убедился, что Валентина права. Погребение матери принесло только, расходы и заботы, а удовольствия ни малейшего. И почему старые люди не могут исчезать точно так же, как тает весной ноздреватый, уже никому не нужный снег? Тогда у остающихся не было бы столько забот и расходов. Лх; на свете многое нужно устроить совершенно по-иному, и жизнь стала бы куда лучше.
Цезарь Цауне накопил несколько сот лат, и они были словно крылья, уносящие его к счастливому будущему. Ему удалось найти двухкомнатную солнечную квартирку на улице Тербатас. Из окон были видны заезжие дворы, где стояли лошади со всех концов Вид-земе и громко разговаривали крестьяне. Со стороны можно было подумать, что они из-за чего-нибудь ругаются. Но это было не так. Им просто нравилась звучность собственных голосов, и они хотели, чтобы глухие рижские стены слушали их так же, как тихие родные поля.
Цауне с Мильдой обставили квартирку просто и мило. На мебель они не могли расходовать много, поэтому приобрели только самое необходимое. К чему лишний скарб, если они любят друг друга? Нет, счастливые будут счастливы даже на жестких досках, несчастных же не осчастливит и самая мягкая мебель. Так рассуждала Мильда, и Цезарь от всей души соглашался с нею. Они понимали друг друга даже в мелочах и знали, что их любовь вовек не затмится никакими облаками.
Когда квартира была обставлена и Цауне уже переселился туда, воскресным вечером в кругу ближайших друзей была отпразднована свадьба. Среди гостей была портниха Заттис, но не было ни Цеплиса, ни Аустры. Им незачем даже знать о том, что происходило в тихой квартирке на улице Тербатас. Разрумянившаяся Мильда была хороша в белом подвенечном наряде. Она сама ухаживала за гостями, уделяя особое внимание родителям Цезаря и своей бывшей хозяйке. Цауне был радостно взволнован. Ему нравилось смотреть на разрумянившуюся, хлопотливую Мильду. Всякое дело спорилось в ее руках. Работа доставляла ей удовольствие, да и другим было радостно, глядеть на нее. Вместе с таким другом можно шутя снести самую тяжелую ношу.
После скромного угощения и задушевной беседы гости начали расходиться. Надо оставить молодых вдвоем. Разве им нужны теперь другие люди, если сами они друг другу кажутся целым миром? Так отшучивались гости в ответ на уговоры Цезаря и Мильды посидеть еще. Завтра рабочий день, и нельзя загуливаться до ночи. Цезарю тоже надо идти на работу. Счета и книги ведь не желают знать, что он вчера справлял свадьбу. Может быть, директор с воскресного похмелья будет в дурном настроении, и тогда подчиненным придется держать ухо востро. Так рассуждали простые люди, расходясь восвояси.
Когда гости ушли и Мильда немножко прибралась, Цезарь взял ее за руки и, глядя в глаза, сказал:
— Завтра тоже день, а ты собираешься все переделать сегодня. Я же хочу наконец разглядеть, что у меня будет за женушка.
— Ну, если уж до сих пор не разглядел, то можно смело сказать, что с женитьбой ты попал впросак! Глядеть надо заранее. Почему ты всегда спохватываешься слишком поздно? — Мильда смеялась, делая вид, что вырывается от него.
— Что же делать, если на тебя никак не наглядеться!
— Завтра тоже день, а ты хочешь сегодня разглядеть все!
— Если ты будешь надо мной смеяться, так берегись! — Цезарь обнял и горячо поцеловал Мильду. Она вырвалась и убежала, смеясь:
— Такими глупостями женатые люди не занимаются. Так дурачатся только влюбленные парочки, а не муж с женой!
— Ты бы лучше оставила свои насмешки у старой Заттихи, а сюда пришла бы хорошая и милая!
— Смотри-ка, уже в день свадьбы я стала немилой! Ну, этого я тебе долго не забуду! — воскликнула Мильда, размахивая своими маленькими кулачками. Глаза у нее горели от счастья, словно два пылающих уголька. Она любила своего Цезаря, и ей очень хотелось с ним поозорничать. Все прежние встречи прохо» дили слишком серьезно, и Мильда никогда не могла вдоволь порезвиться. Казалось, будто они до этих пор не смели веселиться и быть молодыми. Разные заботы и неудачи угнетали их, заставляя всегда быть серьезными. Мильде хотелось в этот вечер отбросить все гнетущее и дать волю своей рвущейся наружу радости.
— Забудешь или не забудешь, а такой резвушкой я тебя еще никогда не видел. Неужели замужество делает всех женщин такими легкомысленными? Теперь я верю, что из самого святого ангелочка получается шаловливая ведьмочка!
— Ах, ты этого не знал раньше? Значит, мне достался муж, которого можно обвести вокруг пальчика! Это нам пригодится.
— Только не пугай меня! А то я еще сбегу в первый же вечер.
— Это уж было бы совсем в твоем духе, и я бы не удивилась, а просто взяла бы и привела тебя обратно. Теперь я тебя раскусила и знаю, как с тобой обращаться.
— Тогда мне нечего бояться! Надо только положиться на тебя: ты убережешь от всех бед и невзгод, а если со мной что-нибудь случится, виновата будешь
только ты.
— Не будем спорить, а давай договоримся, что виноватым всегда и во всем будешь ты. Даме не подходит быть виноватой.
— Хорошо,- я всегда буду виноватым, только сейчас не удирай от меня.
— Как бы не так! Я с женатыми- мужчинами не вожусь.
— Но я же твой собственный муж.
— У меня еще никогда не было мужа. Откуда же вдруг мог взяться свой собственный? — Мильда увертывалась, но Цезарь не отставал и со всей пылкостью доказал ей, что теперь у нее действительно есть свой собственный муж.
Жизнь шла своим чередом, и Цауне мог бы сказать, что он счастлив, — если бы только Аустра не обращалась так легкомысленно с деньгами фирмы! Приходя с работы измученным и усталым, он всякий раз чувствовал, как хорошо и спокойно дома, возле Мильды. В конторе же теперь было как в аду. Аустра чувствовала себя полной хозяйкой, и ее наглость не знала границ. К бухгалтеру она относилась с таким презрением, что он долго скрывал от нее даже свою женитьбу, лишь бы не сделаться жертвой новых насмешек. Идя на работу, он даже снимал и прятал в карман обручальное кольцо, а выходя из конторы и направляясь домой, снова надевал его на палец. Таким путем ему действительно удавалось долгое время утаивать свой брак. Из-за страха перед Аустрой Цезарь уже в самом начале своей семейной жизни солгал Мильде. Она спросила, что говорят на службе про его женитьбу. Цауне покраснел и сказал, что желают им счастья и только. Мильда еще поинтересовалась, что сказала Аустра?, Он и тут солгал, ответив, что Аустра только спросила, какое он взял приданое. Дальше Мильда не допытывалась, и Цезарь думал, что этот вопрос похоронен навеки. Но не тут-то было. Все несчастья в жизни Цауне происходили из-за его нерешительности и малодушия. Так вышло и на этот раз.
Однажды Мильда оказалась в старой Риге и завернула в контору к Цезарю. Ей хотелось поговорить с мужем, а главное — увидать Аустру. Что это за птица, если она может так вертеть мужчинами и держать в руках самого Цеплиса? Мильда смело вошла и шалоз-
ливо-громко заговорила с мужем. Она надеялась, что он познакомит ее с Аустрой и потом можно будет над ним подтрунивать. Но Цауне не был бы Цауне, если бы он сделал это. Покраснев до самых кончиков ушей, он старался отвечать жене как можно тише. Сам не зная почему, он смутился до того, что едва мог вымолвить слово. Ему радостно было видеть Мильду, но вместе с тем он уже заранее дрожал, воображая себе насмешки Аустры. Та действительно осмотрела Мильду с головы до ног, а потом бросила на Цауне уничтожающий взгляд, как бы говоривший: ах, так вот ты какой! С Мильдой тоже вдруг что-то случилось. Она покраснела, р'аспрощалась и ушла, то ли рассерженная, то ли чем-то смущенная.
Едва Мильда вышла из конторы, как Аустра откинулась на спинку стула и смерила побагровевшего и пристыженного Цауне насмешливым взглядом.
— Фуй, Цаунчик, какой у вас вкус! Что это за тетенька приходила к вам?
— Так просто, одна знакомая, зашла поговорить,— сконфуженно пролепетал Цауне.
— Я и сама видела, что знакомая и что зашла поговорить. Но уж любить такую старомодную деву нельзя. Чулки и туфли, как у деревенской!
— Вам всюду только любовь мерещится. Неужели же не может быть дружбы между людьми?
— Хороша, дружба! Вроде моей с Цеплисом. Видно, эта дружба обходится вам недорого — ведь такая гусыня не умеет брать. Ну, ей, правда, и брать-то не за что. Вот, Цаунчик, глядите, как живут девушки, которые умеют использовать стариков! Одеваются в шелка! — И Аустра обеими ладонями хлопнула себя по бедрам, так что на всю контору запахло надушенными шелками.
— Не хвастайтесь своими шелковыми тряпками. Зато у вас нет сердца.
— Ах, у меня нет сердца? Да разве мужчинам нужно мое сердце! О нем говорят только лицемеры, которые хотят устроиться подешевле. Ко мне вы с такими разговорами не подъезжайте! Я очень хорошо знаю, что нужно от меня Цеплису, и заставляю его
основательно расплачиваться. И он уплатит мне еще немало.
— Не все женщины такие, как вы, мадемуазель Зиле.
— Конечно, дурочки дают заговаривать себе зубы, и мужчины восхваляют их за это. Как же не восхвалять, если с ними можно устроиться на дармовщинку? Женщина должна относиться к мужчине так же холодно, как относятся друг к другу мужчины в коммерческих делах. Но и тогда она еще не дойдет до того бессердечия, с которым относятся к женщинам мужчины. У них нет ни жалости, ни сострадания. Любовь и дружба — только пустые слова,' которыми дурачат людей! Я не верю ничему, кроме того, что положено мне в руку. Красивые слова пусть мужчины оставят себе и своим законным женам. Ими можно подслащивать пекло брачной жизни.
— Вы говорите такие ужасные вещи, что страшно слушать. Ведь не все женщины таковы.
— Выслушивать правду всегда страшно. Женщины, которые не говорят таких вещей, просто не осмеливаются додумать до конца ни одной мысля. Например, Цеплис по меньшей, мере десять раз в день клянется мне в любви. Своей жене он, может быть, и за месяц не наговорит того, что мне за один час. Он сам говорит, что с женой ему скучно. Но жди, чтобы он ради меня развелся с этой скучной женой! Я была бы беспросветной дурой, если б слушала его сладкие речи и оставила в покое его толстый кошелек. Нет, Цеплис должен позолачивать свои слова, украшать их брильянтами и одевать в шелка. Только тогда я смогу притвориться, будто верю им. Хочешь болтать про любовь — плати! Я с ним не повенчана, чтоб слушать его «за так»! Очень жаль, что ваша гусыня этого не понимает.
— И никогда не поймет. Мы счастливы без золота, брильянтов и шелков. Могу ручаться, что мы счастливее вас, со всеми вашими дорогими тряпками и побрякушками.
— Сейчас оно так, верю. По надолго ли?
— На всю жизнь!
— Мушиную жизнь, а не человеческую. Гусыня станет постарше, и вы начнете глядеть по сторонам, точно так же, как сейчас Цеплис.
— Никогда!
— Так почему вы на ней не женитесь, если собираетесь любить всю жизнь?
— Как не женюсь? Она уже моя жена! — испуганно отозвался Цауне.
— Так, значит, вы женаты? Первый раз слышу! А почему же вы не познакомили меня со своей супругой? Или стыдно стало? Нет, вы такой же подлец, как и все мужчины! Но если вы в самом деле женаты, это становится интересно. Ведь женатые мужчины, остерегаясь жен, никогда не болтают и не хвастают своими романами. Наоборот, неженатые любят хвастаться любовными похождениями и часто в своих рассказах привирают на добрые девять десятых. В таких делах холостой мужчина, как болтливая старуха, врет и сам верит своему вранью. Экая важность, что ничего не было: ведь могло быть! Ну, конечно, могло быть! Но вы, Цаунчик, благодаря своей женитьбе набили себе цену в моих глазах. Жалко, не знала раньше, попробовала бы вас совратить. Ведь Цеплис довольно заурядный прелюбодей, и тут уже нет ничего интересного. Мне нравится совращать верных мужей. После грехопадения они всегда так расстроены и задумчивы, а потом привыкают... Надо будет все-таки попробовать с вами.
— Не трудитесь, все равно ничего не выйдет по-моему мнению, брак должен быть основан на чистоте отношений и совершеннейшей верности.
— Это по вашему мнению. Но чувства говорят другое. При такой вашей наивной верности жена не выдержит и первая вас обманет. Женщине нравится, когда мужчина чувствует себя внутренне виноватым перед ней. Да, а почему вы не носите обручальное кольцо? Это неправильно, ведь обручальное кольцо придает мужчине известную пикантность! Я уговорила Цеплиса носить. Надеюсь, уговорю и вас. Обручальное кольцо охраняет мужчину от охотниц за
женихами и открывает перед ним много интересных возможностей.
Когда Аустра напомнила о кольце, Цауне покраснел, будто от; пощечины. В самом деле, ведь этим он жестоко оскорбляет Мильду: она может подумать, что он стыдится своей, женитьбы! Знала бы Мильда, что он в конторе снимает кольцо, ей было бы очень больно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54