Ведь посадили же в тюрьму даже такого могучего человека, как Дзилюпетис, — хотя, правда, потом опять выпустили. Правда, выпустили только на поруки! А разве всякий может этого добиться? С такими поручителями, как Сескис и Лусис, далеко не уедешь...
Следователь вначале задал Нагайнису множество разных вопросов чисто формального характера. Поэтому прошло немало времени, пока они добрались до сути дела.
— Какова итоговая сумма долгов вашего предприятия? — спросил следователь.
— Это коммерческая тайна, которую я никому не разглашаю, — совершенно спокойно ответил Нагайнис. Молодой следователь не внушал ему страха.
— А на какую сумму вы набрали векселей от своих служащих и рабочих?
— Ни на один сантим!
— Как. так? Они ведь указывают на этот факт в своем заявлении!
— Это недоразумение. Они являются моими служащими и рабочими только до той поры, пока выполняют мою работу и получают от меня жалованье. Но когда мы вступаем в коммерческие отношения, мы становимся равноправными. Ведь выписывание векселей не входит в обязанности ни служащих, ни рабочих! За это они жалованья не получают. Слыханное ли дело, чтобы кто-нибудь платил векселедателям жалованье! Кроме того, совершенно смехотворно звучит утверждение, будто взрослого человека можно заста-
вить выписать вексель. Пусть-ка кто-нибудь попробует заставить вас или меня — увидит, что из этого получится!
— Ну, а какие у вас могли быть коммерческие дела с вашими рабочими и служащими?
— Я уже сказал, что с рабочими и служащими у меня никаких коммерческих дел не было. Что же касается наших частных отношений, то это взаимная тайна, которую я не имею права односторонне разглашать. Я твердо держу свое слово и никогда его не нарушаю.
— А рабочие и служащие разглашают ваши отношения и заявляют, что вы вымогали у них векселя.
— Это только доказывает, что люди нечестны и на них нельзя полагаться. Конечно, нарушение слова — их личное дело, но я, со своей стороны, ручаюсь, что в их заявлении нет ни на иоту правды. Надеюсь, вы мне поверите скорее, чем всему этому сброду. Они подрывают основы государства и хотят уничтожить нашу промышленность. Они все подкуплены на иностранные деньги! С чего же они живут, если я, как они уверяют, не плачу им жалованья?
— Возможно ли, чтобы сотни людей одновременно были подкуплены?
— Я чистокровный латыш, и мне вы можете верить. Вы себе не представляете, что это за люди! За деньги они готовы на все. Они только о том и мечтают, чтобы разрушить наше государство! Их всех надо отправить на принудительные работы, а не рассматривать тут. их заявления. Они хуже разбойников с большой дороги: своими беспрестанными требованиями они сталкивают нас, промышленников, прямо в пропасть! До чего мы дойдем, если правительство еще станет поддерживать такую сволочь? Тогда честному человеку в Латвии уж не станет житья! Бросай все на произвол судьбы и беги за границу. — Нагайнис так разошелся, что не мог уже остановиться.
— Ну, что касается бегства за границу, то еще неизвестно, что из этого получится. У нас в Латвии тоже есть надежное местечко, где после великих трудов можно отдохнуть и поразмыслить на досуге. —
Следователь иронизировал — его забавляли рассуждения Нагайниса. Такое приходится слышать не каждый день.
— Да я же не о себе говорю! Неужели ж я, бедный человек, брошу все нажитое и куда-то поеду? — Нагайнис сразу сбавил тон: ему показались подозрительными слова следователя насчет надежного местечка, великих трудов и отдыха.
— Куда же вы девали миллионы, выкачанные из банков?
— От банковской помощи еще никто не разбогател. Высокие проценты пожирают всю прибыль.
— А зачем вы так много набрали из банков, что не можете уплатить даже процентов?
— Кто в наше время не берет денег, если дают? Кто больше набрал, тот и умнее.
— Чего же тут умного, если вас душат проценты, а о погашении долга не может быть и речи?
— Ну, а если курс лата упадет и с долгами можно будет расплатиться ящиком подковных гвоздей? Тогда что?
— Он же не падает, а держится.
— Вот в этом-то вся беда. Но не век же он будет держаться, когда-нибудь да упадет. — Нагайнис с видимым облегчением вздохнул и глянул на следователя веселее.
— А это разве не значит — подрывать основы государства? — коварно спросил следователь.
— Да какие там основы государства! Вам легко говорить — вы сидите на жалованье. А мы сами должны пробивать себе дорогу. Это не то, что получать первого и пятнадцатого твердый оклад! Вообще в Латвии чиновники живут припеваючи, оттого они так и стоят за государство. Какая польза от высокого курса лата? Все теперь, в долгу у государства и вряд ли когда-нибудь расплатятся. Если же курс упадет, каждый постарается уплатить долг государству как можно скорее. Кто от этого потерпит убытки? Никто! Латыши только станут зажиточнее, не будут погрязать по уши в долгах. В наше время каждый сознательный латыш должен нажить себе состояние, а государство обязано
помогать ему, облегчая возврат кредитов или же вовсе списывая их. Мы сами господа и хозяева в своем государстве!
— Таких хозяев называют казнокрадами, и их преследует закон.
— Но мы же можем по своему усмотрению изменять эти законы! Тогда не будет никакого казнокрадства, и закон никого не будет преследовать. Полиция — это ведь тоже наши люди.
— Именно поэтому нужно иметь совесть и беречь наше общее государственное имущество.
— Никакой коммуны и никакого общего имущества я не признаю! Прошло времечко... Я должен беречь свое собственное имущество, а полиция обязана помогать мне! Иначе всякий сброд нас моментально обчистит. Этого мы не можем допустить. Таких преступников надо брать в ежовые рукавицы.
Следователь слушал Нагайниса и не мог постичь: кто же он, этот кругленький, жирный фабрикант, — дурак, или уж очень хитрый мошенник? Во всяком случае, надо взять его под надзор уголовного розыска и собрать о нем самые подробные сведения. Сейчас для ареста нет оснований. Надо предоставить ему свободу действий, тогда из него вылупится настоящий преступник, которого можно посадить на приличный срок. А теперь он может выкарабкаться и вовсе отделаться вчистую. Интересно, много ли в Латвии таких типов, рассуждающих наподобие Нагайниса? Надо полагать, он далеко не единственный. Видимо, у него есть друзья, какая-то среда, где он чувствует себя среди своих.
— Неужели вы не стыдитесь перед обществом своих поступков и суждений? — спросил следователь, как бы ища подтверждения своим мыслям. Нагайнис добродушно улыбнулся ему, как улыбаются ребенку, задавшему наивный и несуразный вопрос.
— Да чего же тут стыдиться? — в его голосе прозвучало удивление. — Общество, наоборот, считало бы меня дураком, если бы я не умел наживаться! Теперь людей оценивают не по смешней и никому не нужной честности, а по богатству. Не зря говорится, что чест-
ный нищий не попадет ни в рай, ни в ад, а перед богатым мошенником распахнуты все двери. Разве заклейменные и осужденные в свое время казнокрады не живут теперь припеваючи, если у них есть деньги? Все их уважают, даже завидуют им и дружат с ними. Общество никогда не изгонит из своих рядов богатого человека! Взять наших богачей, сколотивших себе состояния за время войны и беженства. Кто спросит' у них, как они разбогатели? Деньги не пахнут, и никого не интересует их источник. Поэтому я и вам скажу — никогда не упускайте удобных случаев, а хватайте, где можно, чтоб потом не пришлось жалеть!
Следователя прямо-таки испугали слова Нагайниса. Он говорит, как пророк своей эпохи! Ему нельзя возражать, и его невозможно посадить за решетку. Само общество распахнет перед ним тюремную дверь и торжественно вернет его в свое лоно, как героя, достойного преклонения. Разве не так поступили с Дзи-люпетиеом, причинившим государству столь большие убытки? Не золотой ли ключ отворил ему тюремную дверь, чтобы он, может быть уже в скором времени, воссел бы на прежнее место? Да, Дзилюпетиса уж давным-давно, как невинно пострадавшего, с превеликими почестями водворили бы на насиженное место, — если б только не побаивались народного возмущения на предстоящих выборах в сейм... А когда выборы закончатся, Дзилюпетис опять войдет в силу и будет раздавать государственные миллионы направо и налево. Приходите! Берите! Набивайте себе карманы! У кого карман пошире, тому и денег больше.
Кстати, удивительно, почему Нагайнис, человек с таким широким размахом, не попробовал попасть в сейм? На вопрос следователя Нагайнис спокойно ответил:
— А зачем мне это нужно? Там много не заработаешь! Кроме того, мне не нравится вся эта ругань в газетах во время выборов. Выколотят у тебя из пиджака последнюю пылинку! Вот если б на время выборов можно было закрыть все газеты, я, так и быть, уж пожертвовал бы собой и пошел в сейм. Что говорить, у депутата тоже есть свои преимущества. А так, — нет, не стоит: от этого пострадают мои предприятия.
Самоуверенность и высокомерие Нагайниса поразили следователя. Он, видите ли, ничуть не сомневается в том, что был бы полезен и там, в сейме, только находит это невыгодным! Много не заработаешь, и немножко боязно газет. Вот если б на время выборов затыкать им рты, тогда пожалуйста! Тогда не страдали бы и предприятия, — ведь у депутата все-таки тоже есть свои преимущества...
Нет, пусть этот пророк пока что отправляется домой. Никакой суд не может восстать против своей эпохи. Пусть разгуливают повсюду эти герои, позолоченные государственной казной, и пусть общество поклоняется им, как своим идолам, как божкам, которым позволено все, пусть украшает их орденами! У каждого народа в каждую эпоху есть герои, которые ему под стать. Нынче мы чтим таких, которых сами озолотили своею бедностью. Бедняк же считает за счастье, если богатый съест его ломтик хлеба. Как же, ему очень лестно, что изведавший все лакомства богач не гнушается его пищей! Да, слишком глубоко еще сидит в нас крепостной, что, зажав подмышкой шапчонку, добродушно улыбается, когда староста ссыпает его хлеб в баронские закрома. Пусть и барину достанется, он же не жнет, не сеет! А я уж опять вспашу и посею, заработаю кусок хлеба. Говорят, будто неправедное добро в прок не идет. Но нет — неправедное добро плодится и размножается; сдирая со своих противников последнюю рубашку. Неужели же люди никогда не опомнятся и не начнут мыслить и чувствовать по-иному?
Нагайнис давно уже ушел, а следователь все не мог отделаться от своих мыслей. Казалось, он вскрыл один из ужаснейших нарывов нашего времени, который теперь гноится, угрожая отравить весь мир. Как лечить его, чем остановить поток вредоносного гноя? Давно уже у него не бывало так тяжело на душе, как после этого разговора с Нагайнисом.
Нагайнис вышел из префектуры как победитель. «Что он может мне сделать? — торжествовал мыше-ловочный фабрикант. — Здорово я заткнул ему рот1 Я сам знаю, как действовать, чтобы не потонуть. Эти прекраснодушные моралисты опаснее всяких разруши-
телей государства! Сам-то вреднее всех и еще смеет обвинять меня! Хорош блюститель законности, который рассматривает крамольную жалобу врагов государства! Укрепление промышленности — это государственная деятельность, и травля таких работников равносильна преступлению. Поэтому всех жалобщиков надо посадить в тюрьму, а мне предоставить удовлетворение в виде государственной субсидии и благодарности. Меня следует компенсировать и за то, что не падает курс лата: я же.именно на этом основывал будущее своих предприятий! Иначе они могут прогореть, и я стану нищим; армия безработных увеличится еще на одного человека...» И Нагайнис иронически усмехнулся. В тяжелые минуты он не только никогда не отчаивался, а сохранял и чувство юмора. Находчивостью и умом в жизни можно достичь всего! Да, а мальчишек не следовало бы подпускать к серьезным делам. . . Если бы Саусайс не довел общество «Цеплио до банкротства, разве пришлось бы теперь Нагайнису переживать такие денежные затруднения? Руководить серьезным предприятием это не то, что тискать девчонок и безобразничать по кабакам! Кто силен в подобных делах, тот был и останется невеждой во всем прочем.
От следователя Нагайнис отправился прямо к зятю, чтобы как следует отругать его и договориться, что делать дальше. Они еще не встречались с того дня, когда Саусайс порвал векселя и у них получилась потасовка. Теперь дело обстояло серьезнее, и дуться из-за таких мелочей неуместно. Надо узнать, куда Саусайс девал деньги, раз он умудрился довести до банкротства такое крупное и богатое предприятие как «Цеплис»?
Когда вошел тесть, Саусайс как раз разбавлял водой. Спирт. Валентина приготовила закусить: на столе стояли селедка в сметане, соленые огурцы, консервы и копченый угорь — излюбленная закуска не только Саусайса, но и Валентины. Назло всем житейским невзгодам супруги решили как следует выпить. Казалось, они наконец поняли друг друга и выбрались на дорогу, по которой отныне пойдут в полном согласии. При виде тестя Саусайс слегка опешил, не зная, что
привело сюда старика. Он подумал, что веселая выпивка теперь расстроится и придется в присутствии Валентины лаяться с ее отцом.
— Хорошо, что ты приготовил водку, у меня как раз на душе кошки скребут. Был у следователя, и тот все хотел обратить меня на путь истинный. Вот если бы ты, дочка, раздобыла еще закуски, я бы сказал, что вы на редкость счастливая пара, — пошутил Нагай-нис, заметив, что зять вопросительно смотрит на него.
— Я уже раздобыла, и тебе остается только признать, что мы действительно счастливая пара! — весело отозвалась Валентина, Она знала о свалившихся на отца коммерческих неудачах и, увидя его, обрадовалась, что он от всего этого не повесил нос. Да, ее отец —стоящий мужчина!
— Нам с Эдмундом в первую голову надо, выпить на мировую. Ведь мы с ним сначала подрались, а потом уже обанкротились. Как ты можешь любить человека, который вышвырнул за дверь твоего отца? — шутливым тоном сказал Нагайнис.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54