Теперь те же самые деньги находятся у меня, они стали моими друзьями и верными союзниками, слушаются меня и исполняют все мои приказания точно так же, как недавно слушались Нагайниса. Тогда он мог послать их на борьбу со мной. Теперь они по моему приказанию могут уничтожить Нагайниса. — Мне все это непонятно.
— Тут нечего понимать. Со временем и вы станете рассуждать так же. Деньги не любят людей, они опасны даже для тех, у кого их нет. Особенно в коммерции они любят перебегать от одного человека к другому и устраивать всяческие неожиданности. Часто говорят, будто богачи злы. Это неправильно. Они лишь творят злую волю своих денег. Отнимите у богача деньги, и он станет таким же, как все люди, даже еще чувствительнее. Деньги — это самая жестокая и ужасная власть на свете. Никакая инквизиция или диктатура не загубила столько людей, сколько загубили деньги. Золото любит, чтобы его окропляли слезами и кровью. Тогда оно ярче блестит и становится еще соблазнительнее. Все власти мира служат этой могущественнейшей силе на земле. Ни отдельный человек, ни целые народы не могут избавиться от власти золота. Потому-то народы и воюют и содержат большие армии.
Цеплису нравилось разглагольствовать так, поражая Саусайса цинизмом своих мыслей. Лейтенант был ему больше не нужен и потерял в его глазах какую бы то ни было ценность. Все планы Цеплиса он осуществил блестяще. Теперь надо только подзуживать его, чтобы он на следующем собрании акционеров попытался сесть на место Цеплиса. Тогда Цеплис сможет сказать, что акционерное общество обанкротилось лишь из-за неумелого руководства Саусайса. Отзывы университетской лаборатории о качестве глины и
письма заграничных фирм об аннулировании заказов, понятно, следует уничтожить. Вообще нужно оставить нового руководителя без каких-либо заграничных связей. Пусть попробует завязать их снова. В момент банкротства акционерного общества Цеплису следует находиться как можно дальше от дел, чтобы гнев акционеров, а также и государства, обрушился на новое, неопытное руководство.
— Я не могу согласиться с вами, господин Цеплис. Где же тогда идеализм отдельных людей и целых народов? Это они перекраивают карту мира и изменяют заведенный порядок. — Саусайс пытался возражать, его юношеский задор не мог примириться с циничной откровенностью Цеплиса.
— Идеализм ценится не дороже, чем звон золота. Конечно, на многих он действует одурманивающе, но чек под него выписать нельзя. 'Основанием для чека, да и для всей жизни, должен быть н'е звон золота, а само золото. Иначе чек окажется необеспеченным, и дальше тюрьмы с ним не уйдешь. Золото же отворяет не только двери королевских дворцов или тюрем. Перед ним раскрываются даже небесные врата. Карту мира золото перекраивает так, как ему выгоднее. А заведенный порядок изменяют не народы, а классы. Однако и это лишь самообман, ибо золото подчиняет себе даже самых идеальных вождей. До тех пор, пока не вьшрет нынешнее человечество или не изменятся люди, на свете не может быть власти, не зависящей от золота. Его блеск притягивает людей сильнее, чем огонек свечи — летающих в ночной тьме мотыльков.
— Может быть, в мире коммерсантов все это действительно так. Но ведь жизнь гораздо шире, и на ее просторах хватает места и для идеалов. Мы, молодые, еще не настолько испорчены прозой жизни.
— Вам только так кажется! По сути дела всё в жизни — сплошная коммерция. Скажите, какие идеалы руководили вами, когда вы помогали мне продать На-гайнису акции или, наоборот, когда вы помогали На-гайнису завладеть давно уже привлекавшими его акциями? Этими идеалами были погоня за наживой и
желание спихнуть меня с места. Мне нравится, что вы столь откровенны!
— Я никогда не говорил вам ничего подобного. — Саусайс ощетинился, точно еж.
—Не нужно и говорить, оно понятно само собой. На этом деле заработали только вы один, а мы с На-гайнисом оба потерпели убыток. Я потерял место и акции, а Нагайнис — деньги. Значит, заработал только посредник.
— Вы же продали акции Зутиса, а не свои.
— В конце-то концов это одно и то же, потому что я боюсь, как бы акции Зутиса впоследствии не оказались моими. Но не будем спорить. Поживем — увидим, кто из нас прав. Только не давайте сбить себя с толку, а работайте в задуманном, направлении, потому что и я со своей стороны тоже предприму все, что возможно. Конечно, в свою, а не в вашу пользу!
И он засмеялся таким странным смехом, что Сау-сайсу стало не по себе. Что могли означать эти слова Цеплиса? Не устроил бы он мне такую же штуку, как Аустре с теми брильянтамиГ Обещает, разрешает радоваться, а дать не дает. Аустра же так и не получила колье, а теперь не смеет о нем и заикнуться. Цеплис стал до того странным, что даже разговаривать с ним как-то жутко. Просто жаль веселую Аустру: как она теперь изменилась! И лейтенант заметил, что в обществе Цеплиса он и сам чувствует себя неважно...
Всецело занятый продажей акций, Цеплис действительно, стал относиться к Аустре холодно и сдержанно. Теперь ему казалось, будто Аустра приносит несчастье, и в серьезных делах надо держаться от нее подальше. Наоборот, близость Берты всегда вдохновляла его на большие дела и придавала силы. Немножко неудобно, что Аустра все еще ждет обещанное колье, давно уже отданное Берте. Все-таки должна бы понять, что она не заслуживает такого дорогого подарка. .. Отчасти из-за этой неловкости, а главное, из-за отсутствия времени Цеплис так и не поинтересовался еще состоянием кассы, отданной в распоряже-ние Аустры. Он чувствовал, что там не все благополучно, но как-то неприятно было сразу раскрывать
проделки Аустры, совершенные еще во времена его благосклонного отношения к ней. «Да и вряд ли там большая недостача, — рассуждал Цеплис.— Аустра ее сама покроет, и все будет в порядке. А если я теперь примусь проверять кассу, мне, может быть, придется сейчас же уволить Аустру. Как она будет себя чувствовать, получив вместо брильянтов, увольнение с работы? Нет, все-таки нельзя поступать так жестоко». Аустру совершенно подавляло непонятное поведение Цеплиса. Она сознавала себя преступницей, которой не избежать тюрьмы. Никто не пожалеет ее, не спасет. Она много раз пыталась поговорить с Саусай-сом и узнать, о чем беседовал с ним тот раз в ресторане Цеплис. Но из этого ничего не вышло, так как Эдмунд теже сделался сдержанным и таинственно-деловитым. Неужели правда — все мужчины, занявшись серьезными делами, сразу же забывают женщин? Пусть бы они еще подвергали подобной участи своих давно опостылевших жен. Но вести себя так с нею? Этого Аустра не могла ни понять, ни простить. Это было верхом наглости, какую могли себе позволить только грубые и жадные торгаши. С другими поклонниками у Аустры тоже не клеилось. Она стала нервной, раздражительной, ей все казалось, будто каждый хочет лишь использовать ее в своих интересах. Перед глазами все время маячила недостача в кассе. Страшно подумать, чем это кончится? Будь Цеплис таким, как раньше, он простил бы ей все. Тогда он был тряпкой, которую можно комкать, как угодно. Тогда -и надо было уладить вопрос с недостачей! А теперь? Аустра замирала от страха и почти уже не вспоминала о колье.
Счастливее всех чувствовал себя в это время Нагайнис. Покупка акций занимала его гораздо больше, чем выгодные заказы строящейся железной дороги. Нагайнис был из тех людей, которым лежащие в кармане деньги не дают покоя. Эти деньги надо немедленно пустить в оборот, чтоб угомониться и потом восхищаться гениальностью собственных планов и замыслов. Набирая отовсюду деньги, Нагайнис волновался и суетился, зато теперь спокойно перелистывал при-
обретенные акции. Ух, и отомстит же он на следующем собрании акционеров Цеплису — и за то, что этот нахал в свое время не одолжил ему денег, и за то, что не продавал акций! Уж теперь он узнает силу Нагайниса! Нельзя же позволить одному зазнавшемуся выскочке бахвалиться на всю Ригу, — на всю Латвию! Повсюду только и слышишь о Цеплисе, будто никто другой не способен делать кирпичи. Да вон Саусайс будет делать их еще лучше! Такие непомерные славословия Цеплису обижают других промышленников. Чем кирпичи лучше подков и мышеловок? Как начнут кого-нибудь восхвалять, так уж поднимут до небес, а других и вовсе не видят. Так нельзя! Мял бы себе потихоньку глину, где-нибудь в провинции, да обжигал кирпичи, никто бы его не трогал, все только радовались бы его усердию. Но если он чванится на всю Ригу и хвастает своими связями с заграницей, этому надо положить конец. Разве он, Нагайнис, не продавал за границу мышеловки? Но его фотографии еще никогда не появлялись в газетах, а физиономию Цеплиса печатали уже много раз. Неужели только бахвалы могут стать знаменитыми, а скромные труженики не стоят ни гроша? Этому надо положить конец! Почему именно Цеплис считается образцовым современным промышленником, с которого все должны брать пример? Каждый делает свое дело, только не распускает язык и не кичится. Нужно проучить этих пустозво-, нов! Нагайнис чувствовал себя достаточно сильным, чтобы полностью уничтожить Цеплиса и поставить на его место Саусайса. Что ж, у зятя оказался хороший нюх, раз он сумел разузнать, где можно достать акции «Цеплис»! За это он в самом деле- заслужил место директора акционерного общества. Долго ли может женатый человек пробавляться этим жалким офицерским окладом? Одним самопожертвованием на благо родины не проживешь. Нужны еще деньги и доходы. Такое местечко — это, пожалуй, даже лучше обещанного приданого. И* Нагайнис впервые с радостью ощутил, что у него есть какие-то обязанности перед Сау-сайсом. Будет хорошо зятю, так и дочь заживет припеваючи. Пусть все завистники поглядят, как Нагайнис
заботится о зяте и дочери! Тогда уж не скажут, будто старик надул зятя, и всем насмешникам будут заткнуты рты, Нагайнис умеет не только обещать, но и держать свое слово! Птица заботится о птенцах, как же людям не заботиться о своих детях?
Полный подобных радужных мыслей, Нагайнис с нетерпеньем дожидался собрания акционеров общества «Цеплис». Он был так увлечен этим, что совершенно забросил свои предприятия, и они опять покати* лись под гору. Ведь погнавшись за оленем, не думают о куропатках, — хотя на этих куропатках строилось все благополучие Нагайниса, а олень еще мог оказаться тощим и несъедобным. Однако до собрания акционеров было далеко, и Нагайнис рассчитывал, что Цеплис будет нарочно тянуть с его созывом. Это отчасти даже хорошо — у Нагайниса останется время переговорить с остальными акционерами, чтобы завербовать себе сторонников для свержения Цеплиса. Надо думать, что и тот не будет дремать, а сделает все, чтобы удержаться на месте. Нагайнис надеялся все-таки добиться своего. Выгодные заказы и улучшение материального положения исправили и его репутацию среди торговцев и промышленников. Многие из зависти пытались еще и теперь пренебрегать им, но должны были признать, что Нагайнис жить умеет. У каждого бывают неудачи в работе, которым радуются враги. Почему же таких неудач не могло быть и у Нагайниса? Но в том, что он теперь выкрутился и опять при деньгах, никто уже не сомневался. Все должны были признать, что Нагайнис — человек с, настоящей хваткой, способный выкарабкаться даже из ворот преисподней. На его сторону можно переходить без всяких опасений. Кто же не захочет быть союзником победителя?
Цауне полностью примирился с главенствующей ролью Аустры на работе. Так пожелал директор, против его воли не пойдешь. А если пойдешь, в такой борьбе нечего ждать успеха. Бороться может равный с равным, но не подчиненный с начальником. Ведь Цеплис никогда ни в одном вопросе не интересовался
мнениями своих подчиненных. Цауне не раз жалел о том, что не подал на Цеплиса жалобу за нападение. Тогда директор уважал бы его хоть немного. Теперь же он вовсе не считался с 'Цауне. Всем распоряжалась и все решала Аустра. Как ненавидел Цауне эту накрашенную, развратную бабу! Но противиться ей он не смел. Ее приказания приходилось выполнять, хотя бы и с затаенным недовольством, потому что устами Аустры всегда говорил или, по крайней мере, мог говорить директор. Однако в самое последнее время там, наверху, что-то такое изменилось. Аустра сделалась менее надменной и перестала хлопать дверями директорского кабинета. На Цауне она больше уже не кричала и начала называть его коллегой. Такая перемена в. Аустре раздражала бухгалтера, и он однажды довольно грубо отрезал:
— Какой я вам коллега! Вы — директриса, в ваших руках касса и все тайны фирмы!
— Цаунчик, не надо так говорить. Когда-то я знала все тайны Цеплиса, а теперь уже не то. Он совсем оттолкнул меня, и я даже не знаю почему. Все время он так хорошо относился ко мне.
— Так всегда бывает, мадемуазель Зиле. Когда-то из-за вас он оттолкнул меня. Отобрал ключи от кассы и передал вам. Чего же вы теперь расстраиваетесь? Видно, нашлась какая-нибудь получше.
— Да пусть их там будут хоть десятки! — со злостью бросила Аустра. — Только не напоминайте мне о кассе. Как подумаю, просто жутко становится.
— Значит, вы растратили деньги фирмы? — почти радостно отозвался Цауне. 0н давно уже чувствовал это, и вот представилась возможность высказать свои подозрения.
— Я даже не могу решиться подсчитать и проверить кассу. От одной мысли в глазах темно делается.
— Сосчитайте только наличные деньги в кассе, а у меня все подытожено. У вас должно быть около двенадцати тысяч лат.
— Тогда вы ничего не знаете. У меня только около двух тысяч, — Аустра побледнела, но взяла себя в руки и храбро продолжала: — Конечно, много было
таких расходов, о которых вам неизвестно. На ваши книги, Цаунчик, нельзя полагаться.
— На них вполне можно полагаться. Другой вопрос, насколько цифры в моих книгах окажутся приятными для вас. Бухгалтерия удерживает нашу жизнь в известных рамках.
— Я не выношу рамок, создаваемых цифрами! Надо сжечь ваши книги, да и вас вместе с ними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54