Не зря же Сережка после работы в гастрономе чуть ли не каждый вечер ездит в Ленгипроторг, чтобы вместе с Додиком Шапиро, в прошлом тоже инженером-строителем, допоздна разрабатывать там планировочные чертежи и сметы для переоборудования продуктовых магазинов. Выгодные заказы на проектирование они добывают сами, работают на условиях аккордной оплаты, а Ленгипроторг нужен им как вывеска, без которой Стройбанк закроет финансирование. Жаль, конечно, что мальчики вынуждены работать в торговле, но так уж сложилось, такие настали времена. Как горько шутит Додик, на зарплату инженера не прокукуешь, будь ты хоть семи пядей во лбу.
Довольная Марина убежала передавать деньги Тизенгаузу, а Лена, вслушиваясь в удалявшийся стук каблучков, в какой уж раз подумала о том, что лучше бы Андрею Святославовичу в его возрасте не гоняться за очередным раритетом из китайского камня, а купить на эти 100 рублей подарок Марине. Например, туфли или кожаную сумочку. Это, ей-богу, было бы куда человечнее.
36. УЧИТЕЛЬ ИЗ ПАЛАНГИ
Тем временем Тизенгауз, согнувшись пополам, надевал теплые зимние сапоги из чехословацкого кожзаменителя и мысленно нахваливал себя за то, что шесть лет тому назад остановил свой выбор именно на них. Сапоги оказались не менее носкими, чем кримпленовое пальто, и, что крайне важно, не требовали тщательного ухода - достаточно было утром протереть их тряпкой, смоченной теплой водой, чтобы они смотрелись как новенькие.
- Здравствуйте, кого не видела, - послышался из дверей голос Марины.
В этот момент Тизенгауз не мог увидеть ее, потому что его рабочее место было в самом углу, за шкафом. но, распрямившись, успел боковым зрением заметить, что все десять соседствовавших с ним сослуживцев отреагировали на появление Марины - кое-кто, не поднимая головы, скривил губы в ехидной усмешке, кто-то с кем-то переглянулся, а сидевшая у окна ханжа Окоемова, эксперт по радиотоварам, утробно захихикала. Тизенгауз сердито насупился: если его это мало трогало, то Марина принимала такие вещи близко к сердцу.
- Андрей Святославович, вот данные по химсоставу патины, которые вы просили. - Выглянув из-за шкафа, Марина протянула ему конверт с деньгами, полученными от Лены. - Больше ничего срочного?
- Любопытно, что там? - Включаясь в ее игру, Тизенгауз заглянул в конверт и обнаружил сторублевую купюру. - Так я и думал... Спасибо, Марина Васильевна, теперь я ваш неоплатный должник.
Одарив его мимолетной улыбкой, она вышла из комнаты.
Тизенгауз аккуратно поместил конверт в атташе-кейс, подаренный ему венскими искусствоведами, надел пальто и, взяв в руку шапку, испытал прилив горечи. Замечательная была шапка, семнадцать лет ничего с ней не делалось. Носить бы еще и носить, так его угораздило перед командировкой в Вену прополоскать шапку в мыльной воде! После стирки мех лопнул, а шапка настолько съежилась, что скорняк не взял ее в починку. Огорченно нахлобучив шапку, Тизенгауз на прощание кивнул сослуживцам и заспешил в комиссионный магазин, где на шестнадцать часов у него была назначена встреча с Бетой Юлиановной Рябокобылко.
На улице он мысленно прикинул, как побыстрее добраться до места встречи, и избрал маршрут через Литейный проспект, надеясь сесть там на "четырнадцатый" трамвай и доехать на нем до Гостиного двора.
Смеркалось, щеки пощипывал морозец, и широко, пружинисто шагавший Андрей Святославович в чаянии удачи позабыл о погубленной шапке, размышляя о том, сколько вокруг него чутких, бескорыстных людей, в особенности женщин. Марина, разумеется, не в счет. Их соединяет чувство, этим уже все сказано. А Бету Юлиановну с полным правом можно считать случайной знакомой, ни больше ни меньше. Что из того, что время от времени он консультирует ее и раза два-три в год одалживает ей мелкие суммы для приобретения предметов, составляющих весь смысл ее горемычной жизни. Будучи старой девой без друзей и родственников, даже без кошки или собачки, Рябокобылко, экономя на пенсии, собирает датский фарфор, а также полированные яйца из поделочных камней разнообразной текстуры, живет только этим увлечением и ежедневно объезжает все три комиссионных магазина, торгующих антиквариатом, - на Наличной улице, в Гавани, и в центре, на Садовой возле бывшего Пажеского корпуса и на Невском проспекте, по соседству с Елисеевским гастрономом, куда он сейчас направляется. Стоит ей увидеть что-то, представляющее интерес для него, Тизенгауза, как она немедленно звонит к нему в ЦНИИСЭ. И, надо отдать должное, Бета Юлиановна еще ни разу напрасно не сорвала его с места... А Елена Георгиевна Холмогорова?
Оставшуюся часть пути Тизенгауз думал о Холмогоровой, явственно представляя себе ее стройную, легкую, устремленную вперед фигурку, имевшую несомненное сходство с Никой Самофракийской. Этому эффекту, по-видимому, в немалой степени способствовало то, что Елена Георгиевна всегда на высоких каблуках, но и без них пропорции ее тела удовлетворили бы самого взыскательного скульптора эллинской эпохи. Заботливый муж по утрам подвозит ее к ЦНИИСЭ на "жигулях" восьмой модели, но в те редкие дни, когда Елена Георгиевна ездит на метро от "Академической" до "Чернышевской", он, Тизенгауз, стараясь не попадаться ей на глаза, садится в тот же вагон, а затем, уже на улице, идет следом, чтобы вдоволь полюбоваться ее осанкой, походкой, вкусом. Расклешенная, поблескивающая на зимнем солнце шубка из черной нутрии, высокие сапожки на шпильке и все остальное стоят, должно быть, немалых денег, но, если позволительно такое сравнение, сколь бы изящной ни была оправа, главное все же не в ней, а в том, какой камень выбрал ювелир для своего совершенного творения...
На углу Невского и Малой Садовой, подле крыльца, ведущего в комиссионный магазин, переминаясь с ноги на ногу, его ждала Рябокобылко, неопределенных лет женщина в платке и в шубе из коричневой цигейки с проплешинами на обшлагах.
- Андрей Святославович, наконец-то, - с облегчением выдохнула она, цепко ухватив его за локоть костлявыми, не знавшими маникюра пальцами. - Идемте, идемте!
Они поднялись по ступенькам, миновали толчею у секции стекла и фарфора и прошли в глубь магазина, где выставлялась скульптура и было не так многолюдно.
- Девушка, покажите нам камень, на который выписывали чек, - приблизившись к прилавку, попросила Рябокобылко.
Резной камень представлял собой рельефное изображение китайской деревеньки, притулившейся у склона горы, - с пагодой, фанзами, садами и даже с человеческими фигурками размером со спичечную головку. Тизенгауз поднес к глазам лупу шестикратного увеличения, с которой не расставался, и, плавно поворачивая камень с боку на бок, убедился, что вещь подлинная и, если пренебречь царапинами в левой верхней части, хорошо сохранившаяся. Материалом для безвестного резчика, чей прах давно истлел в земле, послужил агальматолит, плотная разновидность пирофиллита, в просторечии - мыльный камень, легкий и удобный в работе, но, к сожалению, не обладающий ударопрочностью, из-за чего экземпляры без механических повреждений в наши дни практически не попадаются.
Поставили его на комиссию чуть-чуть дороговато, мысленно констатировал Тизенгауз. Лет десять тому назад камень оценили бы дешевле на тридцать пять сорок процентов. Однако все дорожает, а произведения прикладного искусства тем более. Мастерство резьбы по камню навсегда утрачено, в двадцатом веке ручной труд не выдержал конкуренции с поточным заводским производством. Итак, решено: он, Тизенгауз, станет беднее на 57 рублей, зато его собрание резного камня Китая пополнится и составит уже не шестьдесят три, а шестьдесят четыре экспоната.
Резко повернувшись к Рябокобылко, чтобы забрать у нее чек и идти в кассу, Тизенгауз удивился необычному выражению ее изможденного лица, в особенности глаз. Глубоко запавшие, напряженные, круглые, как у птиц, они смотрели на него с отчаянной враждебностью, причем в этой враждебности проскальзывали и боль, сожаление, раскаяние. С чего это Бета Юлиановна так сильно переживает? Нервы разыгрались? Как будто от того, купит он камень или не купит, зависит ее судьба.
Оплатив покупку, он с разрешения продавщицы поставил на прилавок атташе-кейс, чтобы либо поместить камень внутрь, либо, если размеры не позволят, использовать для транспортировки хранившуюся про запас продуктовую авоську. Кейс с камнем закрылся без малейших усилий.
- Интересуетесь ресным камнем? - послышался сзади низкий голос с сильным прибалтийским акцентом.
Обернувшись, Андрей Святославович увидел краснолицего мужчину плотного телосложения. Его соломенного цвета брови были светлее кожи, а точно такие же ресницы прежде встречались Тизенгаузу только у поросят.
- Имеете что-то предложить? - любезно осведомился Тизенгауз, издавна симпатизировавший прибалтам.
Белобрысый прибалт раскрыл широченную ладонь, на которой лежала фигурка изумительной красоты.
- Отойдем в сторонку, - вполголоса предложил Тизенгауз.
В углу, где никто не мешал, Андрей Святославович, вооружившись лупой, как следует рассмотрел фигурку. Это была старинной китайской работы обезьяна из нефрита высотой четыре сантиметра.
- Фот еще тфе.
Прибалт вынул из кармана кожаного пальто еще две фигурки обезьян, тоже нефритовые, но несколько иного оттенка. Да и позы их заметно отличались.
- Забавные зверюшки. - Тизенгауза бросило в жар, но он старался не показать своей заинтересованности и говорил небрежным, равнодушным тоном. Сколько вы за них хотите?
- Я не протаю, я меняю.
- А-а, наш брат коллекционер! - оживился Тизенгауз. - На что меняете?
- На серепряные рупли царской чеканки или на эмаль.
- Давно увлекаетесь коллекционированием? - Вопрос Андрея Святославовича имел одну цель - выиграть время, хотя бы тридцать-сорок секунд, чтобы прокрутить в мозгу возможные варианты обмена и ни в коем случае не упустить нефритовых фигурок. Серебряные рубли царской чеканки, само собой разумеется, категорически исключались, ибо их купля-продажа преследовалась по закону наравне с валютными операциями. Что же касается эмали, то здесь можно найти взаимоприемлемые точки совпадения интересов. Очень не хочется вводить незнакомого человека к себе в дом, но как поступить по-другому?.. Он наверняка приезжий, причем, судя по акценту, живет не в столице, а в маленьком городке, где жители объясняются на родном языке, а это означает, что, помимо квартиры на Бутлерова, предметно разговаривать с ним негде. Как же поступить?
- Тафно, с тетстфа, - с задержкой ответил прибалт.
- Что же, будем знакомы. Меня зовут Андреем Святославовичем. А вас?
- Фитаутас.
- А по отчеству как?
- У католиков нет отчестфа, - сообщил прибалт. - Не принято. Софите меня Фитас, так путет лучше.
- Очень приятно, Витас! - Тизенгауз обменялся с ним рукопожатием. - Нет ли у вас других обезьян, кроме этих трех?
- Тома еще тефять.
У Тизенгауза захватило дух. Боясь услышать не тот ответ, он помедлил, а затем все-таки спросил:
- Точно такие же, как эти? Я имею в виду позы обезьян и оттенки нефрита.
- Фее расные, ни отного тупликата.
- Тогда едем ко мне, покажу вам прекрасные эмали! - не сумев скрыть удовлетворение, воскликнул Тизенгауз. - Согласны?
По лицу Витаса пробежала тень.
- Поедем, не пожалеете, - настаивал Тизенгауз. - Если у вас мало времени, я оплачу такси в оба конца.
Тут он вспомнил, что пришел в магазин не один, и поискал глазами Рябокобылко. Бета Юлиановна стояла поодаль, у прохода в секцию стекла и фарфора, а враждебность в ее взоре сменилась крайней растерянностью. Заметив, что Тизенгауз смотрит на нее, Рябокобылко испуганно попятилась и скрылась из виду.
- Так как, Витас, едем или не едем? - тотчас выбросив из головы мысли о чудачествах Беты Юлиановны, нетерпеливо спросил Тизенгауз.
- Корошо. Я согласен поехать на такси.
К счастью, такси с зеленым огоньком подвернулось быстро, и меньше чем через полчаса они вошли в квартиру Тизенгауза.
- Снимайте пальто и шапку, - сказал он, поспешно раздеваясь. - Можно предложить вам стакан чаю?
- Спасипо. Растефаться не путу, тороплюсь. Покашите эмали.
- У меня их много, около ста семидесяти изделий, - подводя Витаса к застекленным полкам над диваном-кроватью, с гордостью произнес Тизенгауз. Выбор у вас широкий.
- Какие это эмали? - недоверчиво спросил Витас.
- Перегородчатые, - пояснил Тизенгауз, ожидавший от гостя большей компетентности. - Это Китай, шестнадцатый - девятнадцатый век. Как видите, здесь в основном представлены вазочки и шкатулки в соотношении примерно один к одному.
- Мне не нушны перегоротчатые, - с гримасой отвращения заявил Витас. Нушны ростофские эмали.
- Ростовских у меня нет, я их не собираю, - растерялся Тизенгауз.
- Тогта я поету.
Витас повернулся к двери.
- Нет, постойте, - удержал его Тизенгауз. - Мы же можем договориться по-другому. Я берусь достать для вас ростовскую финифть. На каких условиях будем меняться?
- Тфе эмали за отну опесьяну.
- Устраивает. Осталось условиться о встрече дня через три-четыре, за это время я постараюсь отыскать финифть.
- Такой срок меня не устраифает, - непреклонно возразил Витас. - Таю фам сутки.
- К чему такая спешка? - спросил Тизенгауз, пытаясь понять ход мыслей Витаса.
- Сафтра я ету томой.
- Кто вы, Витас? Где и чем занимаетесь?
- Я учитель ис Паланги.
- Благородная профессия, - с уважением заметил Тизенгауз, надеясь завязать непринужденный разговор и тем самым хоть сколько-нибудь смягчить упорного прибалта. - Моя покойная жена тоже была учительницей, преподавала историю в старших классах. Умерла совсем молодой, в двадцать девять лет, от крупозного воспаления легких.
На малоподвижном лице Витаса не отразилось ни одной мысли. Он не мигая взирал на Тизенгауза и молчал как пень.
- Как же быть? - нарушил молчание Тизенгауз. - Не могли бы вы снова приехать в Ленинград спустя какое-то время?
Витас начал загибать толстые пальцы, как это делают тугодумы, что-то прикидывая в уме, и ответил далеко не сразу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93