Как же хмурый лжекапитан милиции обычно называл алчных засранцев?.. Забавное было выражение, точь-в-точь подходящее Марку Нахману. Ага, сука в ботах!
35. СЛУЖЕБНЫЙ РОМАН
Ленинградский филиал Центрального института судебной экспертизы (ЦНИИСЭ) Министерства юстиции РСФСР ютился на верхнем, седьмом этаже потемневшего от копоти, построенного до революции и украшенного гранитным цоколем здания, сплошь заполненного разными учреждениями. Все попытки директора филиала расширить жизненное пространство за счет кого-то из этих соседей не увенчались успехом, вследствие чего научные сотрудники теснились буквально стол к столу и локоть к локтю. Единственным исключением, не считая, конечно, администрации, был сектор физико-химических исследований отдела материаловедения, где работала Елена Холмогорова. У них в секторе проводили атрибуцию неизвестных веществ, так или иначе связанных с правонарушениями, в частности наркотиков и газов в баллончиках, за последние год-два наводнивших город на Неве, для чего, по нормативам техники безопасности и охраны труда, требовались особые, специфические условия. Вдоль стен тридцатиметровой комнаты громоздились вытяжные шкафы, заполненные штативами с закрепленной в них фигурной лабораторной посудой из термостойкого стекла, а посредине, деля помещение на два равных отсека, тянулись к потолку металлические стеллажи для сотен банок с химическими реактивами.
В правом от двери отсеке работали эксперты - Лена и ее подруга, Марина Васильевна Тихонова, а левый отводился под установку спектрографического анализа и служил местом обитания лаборанток, Лары и Леры: двух востроглазых проныр, первая из которых на круглые тройки закончила Химико-технологический техникум на Хрустальной улице, а вторая через пень колоду все еще училась там же, на вечернем отделении. Лена, кстати, никак не могла взять в толк, какой смысл поступать после десятилетки не в вуз, а в техникум: в ЦНИИСЭ к самостоятельной работе допускались только специалисты с высшим образованием, тогда как дипломированные техники никогда не поднимались выше должности старшего лаборанта, куда зачисляли и со школьным аттестатом зрелости.
По правде говоря, Лена не понимала и многого другого. Например, что такого Маришка Тихонова, женщина со вкусом и тонкой душой, нашла в старшем эксперте из отдела товароведения, пятидесятитрехлетнем Андрее Святославовиче Тизенгаузе. Долговязый и неуклюжий, Тизенгауз с осени до весны ходил в страхолюдном кримпленовом пальто и в картузе из меха нерпы с лопнувшим и кое-как, на живую нитку, зашитым верхом и искривленным, задравшимся к небу козырьком. Все это, вкупе с шерстяным кашне неопределенного из-за долгой носки, какого-то серо-буро-малинового цвета, оставляло настолько угнетающее впечатление беспросветной нищеты, что однажды, когда Лена, стесняясь столь непрезентабельного спутника, шла от метро "Чернышевская" к институту, отставая от него на два-три шага, некий жалостливый пенсионер попытался дать Андрею Святославовичу мятый рубль. И этому чудаку невесть зачем и почему Маришка отдает весь нерастраченный запас своей любви! Что это - болезнь?
Оторвавшись от почти законченного акта экспертизы, который просили сдать в дирекцию до обеда, Лена сочувственно посмотрела на подругу. К тридцати восьми годам Марина преждевременно поблекла и запустила себя, после развода с пьяницей мужем всецело сосредоточившись на воспитании быстро подраставшей дочери. Впрочем, и возможностей для того, чтобы не отставать от жизни, у Марины нет в помине - на зарплату в 160 рублей с вычетами и учительскую пенсию ее мамы в 90 чистыми прожить втроем и вдобавок следить за собой просто немыслимо. А уж сохранить фигуру, питаясь картошкой, крупами и макаронами, это вообще непосильная задача. Стоило, однако, Марине прошлой весной увлечься Тизенгаузом, как ее будто подменили: лишний жир на талии, животе и бедрах за месяц-другой словно ветром сдуло, морщинки на лице разгладились, а в больших, широко расставленных глазах цвета морской волны вновь появился давно забытый девичий блеск. Теперь Марина не обходилась без косметики, на ее скулах был еле заметный слой румян, на веках - легкие тени и тушь для ресниц, а коричневый карандаш для губ подчеркивал нежную линию рта. Вот как женщину преображает настоящее чувство, подумала Лена и грустно улыбнулась. Бедная Маришка!
Ощутив на себе ее взгляд, Марина подняла голову и спросила с ответной улыбкой:
- Что, зайка, чайку захотелось?
Услугами общественного питания подруги не пользовались, предпочитая где-то в середине дня заморить червячка на рабочем месте. Чай, сахар, хлеб и сушки всегда покупались Мариной, которая на правах старшей выступала в роли хозяйки, в то время как в обязанности Лены входила доставка какой-нибудь дефицитной вкуснятины, чего Марина не смогла бы раздобыть при всем желании, даже будь у нее лишние деньги.
- Рано еще, дождемся обеденного перерыва, - предложила Лена. - Допечатаю акт, и тогда...
- Как скажешь.
Пожелание Лены оказалось кстати, поскольку чаепитие все равно пришлось бы отложить - послышался скрип петель, и в дверном проеме обозначился Тизенгауз с незажженной сигаретой в зубах. Это могло иметь лишь одно толкование: он молча звал Марину покурить на лестничной площадке.
Легок на помине, подумала Лена. Тощий, как Кощей Бессмертный, ростом где-то под метр девяносто, Андрей Святославович казался еще выше, потому что все у него - лицо, лоб, руки, ноги - было непомерно длинным, словно отраженным в кривом зеркале. А стоявшие торчком темные, с сильной проседью, волосы усиливали эффект вертикальной растянутости. На нем были новая серо-голубая ветровка, черная водолазка и джинсы с кроссовками.
- Иду, Андрей Святославович! - Радостно встрепенувшаяся Марина суетливо полезла в сумку, чтобы достать пачку сигарет "Ту-134". - Сию минутку!
Наконец-то Тизенгауз сменил свой штопаный-перештопаный свитер на что-то приличное, с облегчением вздохнула Лена.
Модные обновки появились у Андрея Святославовича совсем недавно, в начале зимы, когда он за счет австрийской стороны на неделю выезжал в служебную командировку в Вену для консультаций по декоративно-прикладному искусству. Невзирая на все чудачества, как в ЦНИИСЭ, так и за его пределами Тизенгауз слыл знатоком своего дела, не нуждавшимся в рекламе. Он был одним из двух или трех советских специалистов, кому выдали свидетельство Совета музеев США на право экспертизы антиквариата и чья сформулированная в заключении оценка без перепроверки признавалась и Международной ассоциацией экспертов, и такими известнейшими в мире аукционными фирмами, как "Кристи" и "Сотбис".
Так вот, в Вене, сэкономив на суточных, Тизенгауз приобрел кое-какие носильные вещи, поскупившись на подарок Марине, которой на память о его зарубежной поездке достался - смешно сказать! - только грошовый брелок с изображением фасада Венского национального музея, явно полученный им в качестве сувенира от принимавшей стороны.
Лену отвлек сдавленный смешок, донесшийся из левого отсека. Она перестала печатать на машинке, прислушалась и в потоке слов, отчетливо прозвучавших в тишине, уловила ключевое - "Барон".
- Девочки! - требовательно произнесла Лена.
- Что, Елена Георгиевна? - дружно отозвались обе лаборантки.
- Надо быть добрее, - посоветовала им Лена, - уважать старших.
Бароном в ЦНИИСЭ за глаза называли Тизенгауза, и Лене не хотелось, чтобы Марина лишний раз услышала это обидное прозвище, тем более от бесцеремонных проныр. По поводу возникновения прозвища существовало две версии: если сама Марина считала первопричиной созвучие фамилии Андрея Святославовича, происходившего из семьи давным-давно обрусевших остзейских немцев, с бароном Тузенбахом, персонажем чеховских "Трех сестер", то Лена, тактично помалкивая, не сомневалась, что в его основе лежит внешнее сходство Тизенгауза с обтрепанным героем пьесы Максима Горького "На дне".
К возвращению Марины не терявшая времени Лена как раз закончила печатать концовку акта.
- Скоро час, - нетерпеливо заметила светившаяся от радости Марина. Ставить чайник?
- Ставь. - Лена поднялась и, приблизившись к подруге, прошептала ей на ухо: - Говори, чему радуешься?
Марина поднесла указательный палец к губам и выразительно посмотрела в сторону левого отсека.
- Схожу к шефам, отдам им свой шедевр, - направляясь к двери, сказала Лена. - Я быстро.
Когда она вернулась, проныры уже ушли обедать, а на лабораторном столе стоял укрытый вафельным полотенцем заварной чайник в окружении чашек с ложками, блюдца с нарезанным тонкими ломтиками хлебом и пузатой баночки вишневого варенья.
- Чем сегодня поразишь воображение оголодавшей общественности? - задорно полюбопытствовала Марина.
Намыливая руки под краном, Лена интригующе улыбнулась.
- Зайка, не томи.
Насухо вытерев руки, Лена достала из холодильника принесенный из дому пакет с закусками.
- У-у, балык из осетрины! - восторженно ахнула Марина. - Мамочка, говяжий язык! Обожаю! Может, в кои-то веки согрешим, нарушим трудовую дисциплину?
Лена отрицательно покачала головой. В отличие от подруги она не любила разбавленный спирт-ректификат.
- Как скажешь... - Марина положила в рот кусок языка и смежила веки в пленительной истоме. - Сказка, как во сне. Зайка, пожалуйста, не буди меня, дай вволю насладиться... Ей-богу, сто лет его не ела.
Лена налила себе чаю и сделала бутерброд с балыком.
- Сказка! - Марина по-детски захлопала ресницами. - Можно еще кусманчик?
- Зачем спрашиваешь?
- Боюсь показаться нахалкой... Вообще-то я уже стала подозревать, что при социализме коровы рождаются без языка, немыми. Животноводам так удобнее никто не замычит от бескормицы. А те особи, у кого чудом сохранился атавистический орган, приберегают его для номенклатурных работников не ниже секретарей райкома. Вместе с печенкой.
- Будет тебе! - Лена негромко рассмеялась.
- Балует тебя твой Сережа, - с завистью заметила Марина. - Счастливая ты, зайка.
- Сережка добрый, заботливый, - признала Лена, прихлебывая чай с вареньем. - Каждую субботу отвозит две полные сумки с продуктами во Всеволожск, чтобы скрасить жизнь бабушке и дяде. Там даже вареной колбасы за два двадцать не купишь, в продаже одни свиные головы. И отчима своего, Боголепова, тоже не забывает, хотя никогда его не любил, скорее ненавидел. После смерти Сережкиной матери тот остался один-одинешенек, так Сережка не реже двух раз в месяц навещает старика, снабжает деликатесами.
- За это ему воздается, - вдумчиво промолвила Марина.
- Кто знает?.. - Лена откусила кусочек бутерброда и решила, что пора сменить тему разговора. - Скажи-ка лучше, Маришка, чем тебя так обрадовал Андрей Святославович?
- Позвал к себе на всю ночь. Представляешь? - Чтобы не отвечать на заданный вопрос, Лена снова вцепилась зубами в бутерброд.
Интимные свидания Тизенгауза с Мариной, по ее же словам, вырвавшимся в порыве откровенности, всегда имели место в его квартире, на улице Бутлерова, причем только по вечерам, с девятнадцати и до двадцати трех часов, после чего Андрей Святославович крепко засыпал, а Марина в кромешной тьме шла к метро "Академическая" и через весь город час с лишним добиралась к себе домой, в Веселый поселок. Но самое непостижимое для Лены заключалось в том, что все это происходило ровно пять раз в месяц. Не четыре, шесть или, допустим, десять, а почему-то именно пять, словно прием микстуры по предписанию врача. Это что, по-человечески?
- Тебе меня не понять, сытый голодного не разумеет, - помолчав, сказала Марина. - У тебя есть все, что душе угодно, а я... - Ее голос сломался.
- Маришка, не огорчайся. - Лена прикрыла ладонью руку подруги.
- Нет-нет, зайка, я в порядке... - Марина тряхнула головой, отбрасывая упавшую на глаза прядку крашенных хной волос. - Нужно лет пять прожить без мужика, чтобы оценить, как дивно проснуться не одной, приготовить ему завтрак, прижавшись, стоять рядом с ним в тесноте переполненного метро... - На ее глаза набежали слезы.
- Мариша, а почему Андрей Святославович не ездит на работу в своих "жигулях"?
- Не умеет.
- У него что, нет водительских прав?
- Права есть, но зимой он вообще не ездит, а летом - исключительно за город.
- Странно. Неужели экономит на бензине?
- Ничего странного. В центре большое движение, а Андрей Святославович плохо знает город, теряется, может попасть в катастрофу, - взяла его под защиту Марина. - Что ты хочешь, он же впервые сел за руль в пятьдесят лет. И машину купил только для того, чтобы было на чем добираться в глухомань. В июне-июле за черникой, в августе за грибами и брусникой, а в сентябре-октябре, ближе к заморозкам, за клюквой. Мало кто так любит и знает природу средней полосы, как Андрей Святославович. Он на Черном море отродясь не был, даже не представляет, как загорают на пляже.
- Не может быть, - поразилась Лена.
- На отдыхе он непоседа, бродит по лесам и болотам как заведенный. Когда мы летом ездили за Приозерск, к самой границе с Карелией, я приготовила на костре грибную лапшу из свеженьких боровиков, она ему милее всякого мясного блюда. Представляешь, зову его, не дозовусь, а он является к ночи, перепачканный в тине, насквозь пропотевший, весь искусанный комарами...
Красочный рассказ Марины прервался с появлением проныр-лаборанток. Лена допила чай, вымыла чашки и уселась за машинку, чтобы напечатать еще два акта экспертизы. Приблизительно через час к ним в комнату снова заглянул Тизенгауз. Марина тотчас отправилась на перекур, а по возвращении шепотом попросила у Лены 100 рублей до завтра. Андрея Святославовича, оказывается, по телефону уведомили, что в какой-то комиссионке только что выставили на продажу резной камень из Китая, а он, вот досада, по рассеянности забыл дома кошелек с деньгами, которые постоянно носит с собой на случай непредвиденных покупок.
Лена охотно одолжила названную сумму. Слава Богу, у нее в семье деньги перестали быть проблемой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93