Возможно, вы видели, как он проходил мимо? Такой рослый крепкий старикан в мантии законника с тростью в руках?– Да, я его видел, – кивнул Ликон. – Только он прошел уже давно, и вы вряд ли его нагоните.Он вновь бросил обеспокоенный взгляд на карету.– Сэр, наш заключенный меня тревожит. По моему разумению, выглядит он скверно. Лицо желтое, как лимон. И похоже, его постоянно тошнит. Неплохо бы вывести его на свежий воздух. Сидя все время взаперти, да еще в обществе тюремщика, можно лишиться последнего здоровья.– Вы правы.– Откровенно говоря, у меня сердце разрывается, глядя на беднягу. Может, он и заговорщик, только с человеком всегда следует обращаться по-человечески. Он еле ноги таскает, а ведь, говорят, ему нет и тридцати.– Да, он молод, – кивнул я. – И вся его вина состоит в том, что он отстаивал свои убеждения. Теперь за эти убеждения ему предстоит умереть в муках. Впрочем, в наши дни подобный удел постигает многих.– Да, в убеждениях он тверд, – произнес сержант Ликон, пристально глядя на меня. – И по-моему, готов не только принять за них смерть, но и убивать. Если бы этой весной мятеж не задушили на корню, в стране пролились бы реки крови.– Согласен с вами, – кивнул я. – Нет ничего страшнее кровопролития. Должно быть, сочувствие, которое вызывает у меня наш арестант, заставило меня позабыть о тяжести совершенного им преступления. Но, как бы то ни было, я обязан заботиться о его здоровье. Надо поговорить с Малеверером, может, он позволит арестанту прогулки на свежем воздухе. Что до Редвинтера, у меня нет ни малейшего желания его видеть, – сказал я, бросив взгляд на черную карету. – На обратном пути я загляну и узнаю, как себя чувствует Бродерик.– Будьте осторожны, сэр. Как выяснилось, у вас есть опасные враги.– Об осторожности я никогда не забываю. Скажите, а как обстоят дела с фермой ваших родителей? Вы получили от них какие-нибудь известия?– Только письмо от дяди. Он пишет, мои старики очень горюют об утрате земли. Он хочет свозить их в Лондон, повидаться со мной. Думает, это их утешит. Я тоже не прочь с ними повидаться. После того как мы вернемся в Лондон, я буду служить в Тауэре.– Непременно приведите ко мне своих родителей, когда они приедут в Лондон, – сказал я. – Я очень сожалею, что стал невольной причиной их бед, и сделаю все возможное, чтобы исправить свою оплошность.– Вы думаете, нашу землю можно вернуть?– Не могу сказать ничего определенного, пока не увижу бумаги. Но, повторяю, я сделаю все возможное.Сержант устремил на меня долгий испытующий взгляд.– Вы моя последняя надежда, сэр. Не представляю, что будет с моими стариками, если у них отнимут землю.Чувство собственной вины не оставляло меня, когда я двинулся по тропе, которая поднималась на крутой склон холма. По обеим сторонам широкой тропы росли дубы, и ее покрывал сплошной ковер опавших листьев, так что я постоянно боялся поскользнуться. Вокруг стояла тишина, и в какой-то момент мне стало не по себе. Но потом я понял, что издалека увижу любого, кто попытается ко мне приблизиться, и успокоился.Прохладный ветер заставлял меня плотнее кутаться в плащ. Вскоре я оказался в деревне, которая состояла из единственной улицы, вдоль которой тянулись убогие домишки. Несколько куриц сосредоточенно рылись в песке, прямо посреди дороги валялась свинья. Что до людей, то, за исключением ребятишек, игравших в огромной луже, я не увидел ни одной живой души. Как видно, взрослые были внизу, в полях, помогали путешественникам устроиться на ночлег.За деревней дорога стала резко забирать вверх. Оказавшись на самой вершине холма, я увидел открытую площадку, на которой возвышалась церковь, выстроенная в норманнском стиле. Старинное кладбище, видневшееся слева от церкви, простиралось до самого леса. Прежде чем войти в кладбищенские ворота, я остановился, чтобы перевести дух. Здесь, наверху, воздух был необыкновенно чистым и свежим. Справа я заметил сигнальную башню, высотой примерно футов двадцать, и подошел поближе, чтобы рассмотреть ее. Несколько лет назад Кромвель отдал приказ возводить подобные сооружения на холмах по всей стране. Тогда над Англией нависла опасность войны с Францией и Испанией, странами, которые сохраняли верность Папе и защищали его интересы.Отсюда, с холма, открывался вид на лагерь, устроенный в полях. И вновь, как и в Фулфорде, когда я впервые увидел процессию, это огромное скопление народа показалось мне бесформенным пестрым пятном, которое растеклось на поверхности земли. Я нашел взглядом помещичий дом, на эту ночь ставший резиденцией короля. Это был красивый старинный особняк. По словам Бродерика, король отобрал его у Роберта Констебла.«Король прибрал к рукам владения многих своих подданных», – пронеслось у меня в голове.– В ясные дни отсюда видно кафедральный собор Йорка.Голос, внезапно раздавшийся за моей спиной, заставил меня вздрогнуть. Обернувшись, я увидел Джайлса.– Господи боже, как вы меня напугали.– Простите. Я как раз шел к могиле родителей, когда увидел вас. Из-за опавших листьев вы не слышали моих шагов. Вид у вас печальный, Мэтью.– Я просто устал от суеты и многолюдья и почувствовал неодолимое желание прогуляться. Здесь, наверху, так легко дышится.– Да, и все, что творится внизу, представляется таким мелким и незначительным.Взгляд старика устремился к туманному горизонту. Солнце садилось в белесые тучи, пронизывая их своими пурпурными лучами.– Представляете, давным-давно, в ранней юности, я часто стоял здесь и глядел на далекие очертания собора, – сказал Джайлс, опираясь на палку. – И в один из вечеров решил, что выучусь на законника и буду жить в Йорке.– Вы выполнили свое намерение.– Да, – кивнул Джайлс. – Сколько лет прошло с той поры, страшно подумать. Тогда отношения человека и Бога представлялись ясными и определенными. А потом все перевернулось с ног на голову, – изрек он с сокрушенным вздохом. – Йорку и северным графствам подобное перемещение пошло не на пользу.– Возможно, после визита короля все наладится.– Не думаю, что визит короля хоть в какой-то мере способствовал разрешению назревших на севере проблем, – покачал головой Джайлс. – Да, он сумел подкупить местных дворян и заставил их принести клятву верности. Но достаточно взглянуть на лица простых людей, чтобы понять – они отнюдь не испытывают верноподданнических чувств.– Джайлс, да вы, похоже, из тех, кто ненавидит богатых и мечтает отобрать от них все их имущество, – заметил я с натужным смехом. – Порой мне кажется, подобная мера не лишена справедливости.– Нет-нет, вы неверно истолковали мои слова, – затряс своей львиной гривой Джайлс. – Я рьяный приверженец монархии. Убежден, лишь королевская власть может принести Англии благоденствие. К несчастью для этой страны, у нее нет достойного короля.– Не могу не согласиться с вами, – кивнул я, устремив взор в поля.Они начинались у самого подножия холма и резко обрывались у кромки болот, которые тянулись на многие мили.Я решил сменить тему разговора, вновь осознав со всей остротой, какими шаткими стали мои убеждения, некогда столь неколебимые.– А где находилась ферма ваших родителей, Джайлс? – осведомился я.– Вон там, – указал он палкой на несколько жавшихся друг к другу домов. – Мой отец своими руками осушил участок земли. Вы видите сами: здешние болота очень велики, и заблудиться в них не составляет труда. Раньше неподалеку отсюда находился небольшой монастырь, и его монахи сопровождали путников через болота и искали сбившихся с пути. Этого монастыря уже нет. Король отобрал у монахов их убогое пристанище.– В детстве вы были счастливы? – спросил я.– О, более чем, – откликнулся Джайлс, просияв улыбкой.– А разве ваш отец не хотел, чтобы вы продолжили его дело и занялись бы хозяйством на ферме?– Нет. Я хорошо учился в школе, и отец быстро понял, что книги и ученые споры интересуют меня куда больше, чем дренажные канавы и навоз для удобрения. Родители возлагали на меня большие надежды, они не сомневались, что смогут гордиться мной.– Я тоже сызмальства полюбил книги. А еще я любил рисовать и до недавнего времени баловался красками. Но я всегда понимал, что отец мой хотел бы иметь совсем другого сына – здорового, крепкого и выносливого. Такой сын с малых лет был бы ему помощником и со временем стал бы хорошим хозяином на ферме.– Родители поступают разумно, когда принимают своих детей такими, какие они есть. К тому же у вашего отца не было повода для разочарований. Ведь умная голова – ничуть не меньший дар, чем здоровое и крепкое тело.– Думаю, он пытался убедить себя в этом, – с грустной улыбкой заметил я. – Что до матери, я плохо ее помню. Она умерла, когда мне было десять лет.– Значит, вы получили чисто мужское воспитание, не смягченное женской лаской.– Да. И надо признать, после смерти матери нрав моего отца стал куда более суровым и замкнутым.Несколько мгновений никто из нас не произносил ни слова.– Я хотел побывать на могиле родителей, а после зайти в церковь, – нарушил молчание Джайлс. – Может, вы присоединитесь ко мне?– С удовольствием. В скором времени мне предстоит установить памятник на могиле отца, а мне никак не решить какой.Вслед за Джайлсом я вошел в кладбищенские ворота. Надгробные плиты на большинстве могил были сделаны из песчаника и изрядно пострадали от времени и непогоды. Джайлс подвел меня к единственному на все кладбище мраморному памятнику. Надпись на нем была проста: Эдвард Ренн 1421–1486 И его супруга Агнесс 1439–1488 Покойтесь с миром – Они оба умерли, когда я был студентом, – вздохнул Джайлс. – Моя матушка была предана отцу всей душой. Смерть его стала для нее непереносимым ударом, и полтора года спустя она последовала за ним.– Она была намного моложе вашего отца.– На восемнадцать лет. Отец уже был женат прежде, но брак его остался бесплодным. Жена его умерла, когда им обоим было лет по сорок. Она похоронена в склепе своей семьи. А отец женился вторично, на моей матери. И на старости лет Бог послал ему сына, то есть меня.– Семья моего отца из поколения в поколение жила в Личфилде, – сообщил я. – Думаю, это было одной из причин того, что отец так болезненно принял мое нежелание заниматься хозяйством на ферме. Он хотел, чтобы я продолжил семейную традицию.– А мой отец в молодости перебрался в Хоулм из Уокфилда. Так что о крепких семейных связях с этим местом речи не было.– Памятник очень красив, – заметил я. – Мрамор всегда выглядит благородно. Думаю, я тоже установлю на могиле отца мраморное надгробие.– Оставьте меня на несколько минут, Мэтью, – попросил Джайлс. – Я присоединюсь к вам в церкви. Поверьте, она стоит того, чтобы туда заглянуть.Я повернулся и медленно пошел по тропе, ведущей к церкви.Треск сухой ветки заставил меня остановиться. В тревоге я окинул взглядом деревья, бросавшие на церковный двор темные тени, но не заметил ни малейшего движения.«Должно быть, олень», – решил я, входя в церковь.Внутри царил полумрак, разгоняемый тусклым светом свечей. Арочные своды и потолочные балки были расписаны белыми розами Тюдоров. В боковой капелле я увидел статую Пресвятой Девы, перед которой мерцала свеча.«Королю Генриху это не понравилось бы», – отметил я про себя.Опустившись на деревянную скамью, я предался воспоминаниям о своем невеселом детстве и об отце, с которым так и не сумел достичь понимания; свет угасающего дня, проникающий сквозь витражные окна, постепенно слабел. Перед внутренним взором стояло лицо отца, хмурое и неулыбчивое. Да, нрав у него был суровый. Откровенно говоря, даже став взрослым, я приезжал домой без особой радости.Дверь отворилась, и вошел Джайлс. Постукивая палкой, он вошел в боковую капеллу, осенил себя крестом, взял свечу и зажег ее от той, что стояла перед статуей. Затем он подошел ко мне, тяжело опустился на скамью, а свечу поставил на пол.– Красивая церковь. – Он повернулся ко мне. – В детстве я прислуживал в алтаре. Как и все мальчишки, я был горазд на всякие проказы. Вместе с другими сорванцами мы частенько ловили мышей, которые лакомились церковными свечами, впрягали их в крошечные повозки, что мастерили из щепок, и выпускали в нефе.– Мне тоже доводилось прислуживать в алтаре, – с улыбкой вспомнил я. – Но увы, проказничать я себе не позволял и относился к своим обязанностям чрезвычайно серьезно.– Однако впоследствии вы стали убежденным сторонником реформ, – заметил Джайлс, с любопытством глядя на меня.– Да, я был горячим приверженцем изменений в церковной жизни. Сейчас мне самому трудно в это поверить. Думаю, в стане реформаторов я оказался потому, что привык подвергать все сомнению.– Мне кажется, эта привычка не изменила вам и поныне.– Возможно. Раньше я сомневался в установлениях старой церкви, сейчас я подвергаю сомнению целесообразность реформ.– Это капелла Констеблов, – сказал Ренн, кивнув в сторону боковой капеллы.– Ее установила семья сэра Роберта Констебла?– Да. На протяжении веков они владели здесь землями. В этой церкви до сих пор ежедневно служат мессу за упокой их душ. Кстати, во времена моего детства здешний священник тоже принадлежал к семейству Констебл.– Среди местных жителей Констеблы пользовались любовью?– Ничуть. Все они отличались алчностью и притесняли местных крестьян без всякого снисхождения. И Роберт Констебл был ничуть не лучше остальных. Но он умер за свои убеждения и, полагаю, искупил этим все свои грехи.«Подобная участь неминуемо ожидает и Бродерика», – подумал я, припоминая недавний разговор с сержантом Ликоном.– Говорят, скелет Констебла до сих пор висит на городских воротах Халла, – произнес я вслух.– Да. Так что нам не избежать этого тягостного зрелища.Джайлс немного помолчал и заговорил вновь:– После смерти отца я продал ферму Констеблам. Сам я жил в Йорке и не имел никакой возможности заниматься хозяйством. Так же, как и вы. Так что, если вы продадите ферму отца, вы не должны чувствовать себя виноватым.– Вы правы. Но мне хотелось бы сохранить эту ферму в память об отце.Джайлс пристально поглядел на меня и покачал головой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96