– Так что, сэр, отныне вы всецело в моей власти, – тихо произнес он. – Я могу избавиться от вас, как только пожелаю. Помните об этом. Солдаты все видели. Мне удалось-таки найти ваше уязвимое место, – добавил он с издевательским смехом. – Вы терпеть не можете, когда вам напоминают, кто вы на самом деле. Когда вам без околичностей говорят, что вы уродливый горбун.– Я уродлив телом, а вы – душой, – прохрипел я, задыхаясь от бешенства. – Вы ненавидите все живое. Ваша единственная отрада – превращать жизнь других людей в ад.Редвинтер вновь расхохотался, весело и невозмутимо. Внезапно я ощутил, что ярость моя улеглась. Ненавидеть этого человека не имело смысла. Он не заслуживал ненависти, как не заслуживает ее бешеная собака.– Откройте камеру, – бросил я.Редвинтер отпер дверь и, с издевательской почтительностью отвесив мне поклон, пропустил внутрь. Отделавшись наконец от его общества, я с трудом удержал вздох облегчения.Бродерик лежал на своей койке. Лицо его покрывали грязные разводы, одежда насквозь пропахла рвотой.«Надо распорядиться, чтобы его помыли и переодели», – подумал я.Взгляд заключенного, неотрывно устремленный на меня, был исполнен живого любопытства. Вне всякого сомнения, наш разговор с Редвинтером он слышал до последнего слова.– Я пришел узнать, как вы себя чувствуете, – произнес я ровным голосом.Неожиданно он поманил меня рукой.– Идите сюда, присядьте около моей койки, и поговорим. Он ничего не услышит. Вы правы, его единственная отрада – превращать жизнь других людей в ад. Не откажем и мы себе в удовольствии немного позлить его.После недолгого колебания я все же подошел и осторожно опустился на колени возле кровати заключенного. Суставы мои протестующе скрипнули. Бродерик взглянул на измятую шляпу, которую я по-прежнему сжимал в руках.– Значит, король обошелся с вами жестоко? – едва слышно спросил он.Я промолчал, однако ему не требовалось ответа.– Да, жестокость – это основное свойство его натуры, – продолжал Бродерик. – Подобно Редвинтеру, он получает удовольствие, унижая других людей и доставляя им страдания. Судьба несчастного Роберта Эска – убедительное тому подтверждение.– Я не собираюсь поносить короля.– И все же вы понимаете, что он вполне заслужил звание еретика.– Смешно придавать значение старым легендам, – устало проронил я.– Это не легенда, – непререкаемым тоном изрек Бродерик. – Это пророчество. Оно было известно всем, кто принял участие в «Благодатном паломничестве». Мерлин предсказал, что на английский трон взойдет король-еретик, тиран, который в наказание за свои злодеяния лишится королевства. И впредь никто из его потомков не будет царствовать в Англии. Даже если ему удастся произвести на свет новых выродков, никому из них не видать английского престола.Я вперил в арестанта пронзительный взгляд. Почти то же самое прошептал перед смертью Олдройд. Бродерик подался вперед и с неожиданной силой сжал мою руку повыше локтя.– Придет тот, кто лишен одного глаза, но смотрит далеко вперед; он соберет благородных рыцарей в войско, и цыпленок убьет каплуна, – с пылом прошептал он.Взглядом он, казалось, хотел прожечь меня насквозь.– Вы видели короля своими глазами, – вновь зашептал он, судорожно переведя дух. – Видели, каков он – человек, которого объявили величайшим из земных правителей, наместником Бога на земле. Неужели после этого вы будете отрицать, что звание изверга принадлежит ему не по праву?– Отпустите мою руку, сэр Эдвард.– Но вы не станете отрицать, что в пророчестве говорилось именно об Эске? У Роберта был один глаз, второй он потерял вследствие несчастливой случайности.– Однако Эску не удалось осуществить свои намерения. Король оказался победителем, а он – побежденным.– Эск заронил в землю зерна, которые дадут пышные всходы, – провозгласил Бродерик. – Близится пора, когда еретик будет низложен.– Не желаю слушать подобный бред, – заявил я, высвободив наконец свою руку.– Вы прекрасно знаете, что это не бред, – заявил Бродерик. Голос его звучал спокойно и твердо. – Царствовать королю недолго. Но мне осталось жить еще меньше. Полагаю, он лишится трона вскоре после моей смерти.Взгляды наши встретились, и я подивился холодной уверенности, сиявшей в глазах Бродерика.– Ваши речи – это не просто бред безумца, это государственная измена, и я не собираюсь более их выслушивать, – пробормотал я, с усилием поднимаясь с колен.– Идите, – вздохнул Бродерик. – Вы можете сколь угодно распинаться в верности королю. Но я знаю, вы видели его истинное лицо.Подойдя к двери, я с удовлетворением заметил, что Редвинтер приник к прутьям решетки.– Что он вам сказал? – злобно вопросил тюремщик, едва я оказался в коридоре. – О чем вы так долго шептались?– Вас это не касается, – проронил я, с нарочитым вниманием рассматривая свою многострадальную шляпу.Не простившись с Редвинтером, я резко повернулся и зашагал прочь. Спиной я ощущал, что солдаты провожают меня глазами. В том, что они сообщат сержанту Ликону о моем столкновении с тюремщиком, у меня не было никаких сомнений.Оказавшись в своей каморке, я первым делом бросил проклятую шляпу на пол и принялся топтать ее, пока она не превратилась в бесформенный ком. Разделавшись со шляпой, я обессиленно рухнул на кровать.Некоторое время я лежал, погрузившись в воспоминания. Я размышлял о том, как стремительно Томас Кромвель поднимался все выше по государственной лестнице, о том, как малая толика его славы, сияние которой становилось все ослепительнее, досталась даже мне. И вот наконец могущественный мой друг и покровитель оказался в непосредственной близости от трона, однако же торжество его было недолгим. Король, повелитель страны и глава церкви, поборник закона и справедливости, лишил недавнего приближенного своей благосклонности и отправил на плаху.Ныне мне выпала честь, о которой мечтает каждый смертный, – честь предстать перед королевским взором. Но величайшая честь обернулась для меня величайшим позором, ибо король с отвращением отвел свой взор от жалкого горбатого паука.Воспоминание об оскорбительной сцене, разыгравшейся сегодня утром, вновь пробудило во мне приступ ярости. Я не заслужил подобного унижения. Возможно, в словах Бродерика содержится доля истины, с содроганием признался я сам себе. Возможно, Генрих VIII и в самом деле еретик, тиран, погрузивший страну в кровавую пучину, и недалека пора, когда он лишится своего трона.«Что ж, так ему и надо», – мысленно признал я. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ В течение нескольких часов я лежал, погрузившись в тягостное оцепенение. Наконец шум, который подняли вернувшиеся клерки, сообщил мне, что все церемонии, назначенные на сегодня, завершились. Судя по оживленным голосам, соседи мои пребывали в состоянии крайнего возбуждения.– Видели того жирного старого торговца в рубахе из мешковины, который полз по булыжникам на карачках? Вот была потеха! Он так выпучил глаза, что я думал, они у него вылезут из орбит.По всей вероятности, клерки имели удовольствие полюбоваться, как бывшие участники заговора пресмыкаются в пыли перед королем, стоявшим на крыльце кафедрального собора.– Да уж, этот старикан немало всех посмешил. Живот у него был такой здоровенный, что едва не волочился по камням.– Знаете, кого мне напомнили эти болваны? Калек, что в прежние годы подползали к кресту во время празднования Пасхи.– Эй, Раф, попридержи язык. Ты что, забыл, что подобные обряды под запретом?– Но я ведь только сказал…Я лежал, не ощущая ни малейшего желания выходить из своей каморки и присоединяться к их обществу. Вдруг до меня донесся знакомый голос. Это был Коуфолд.– Слыхали, как король отделал горбатого законника?– Да, мне рассказали городские клерки, которые были в Фулфорде.Я узнал голос Кимбера, молодого стряпчего, с которым познакомился в первый же вечер.– Король сказал, что по сравнению со своим собратом из Йорка Шардлейк выглядит жалким горбатым пауком. По словам клерков, Шардлейк побледнел как мел. Он посмотрел на королеву, словно ища у нее защиты, а потом побрел прочь, будто побитая собака.– Король обошелся с беднягой жестоко, – заметил кто-то.– Вовсе нет! – решительно возразил Коуфолд. – Это Филти и все прочие, как видно, лишились рассудка. И как только они могли допустить, чтобы во встрече короля участвовал горбун. Можно подумать, они намеренно решили опозориться! Что они, не знают, что от горбунов надо держаться подальше? Как-то раз моя матушка коснулась руки нищего горбуна, подавая ему милостыню, и с тех пор вся ее жизнь пошла наперекосяк.Терпению моему пришел конец. Я поднялся с кровати и, рывком распахнув дверь, выскочил из своей каморки. В холле немедленно воцарилось молчание.– И когда же ваша матушка имела несчастье коснуться горбуна? – вопросил я, вперив взгляд в Коуфолда. – Полагаю, незадолго до того, как она вас зачала. Судя по вашей наружности и душевным качествам, жизнь ее пошла наперекосяк до такой степени, что ей пришлось спариться с самцом свиньи.Чей-то неуверенный смех, раскатившись, тут же смолк. Коуфолд пытался испепелить меня взглядом. Я понимал, что ему отчаянно хочется наброситься на меня с кулаками, но разница в положении вынуждает его держать себя в узде. Провожаемый мертвым молчанием, я вышел на улицу. Ощутив боль в ладонях, я взглянул на них и увидел, что они в крови; я так крепко сжал кулаки, что ногти поцарапали кожу.Мне оставалось лишь досадовать на собственную несдержанность. В том, что выходка моя принесет мне немало вреда, можно было не сомневаться. После столь чудовищного оскорбления Коуфолд, разумеется, будет пакостить мне при всяком удобном случае. Мысленно я отметил, что самообладание стало изменять мне непозволительно часто. Сегодня я вышел из себя уже дважды – только что и во время разговора с Редвинтером.«Необходимо взять себя в руки!» – приказал я себе.Я несколько раз вдохнул полной грудью, наблюдая, как в пустой загон заводят небольшое стадо местных овец с длинными черными мордами. Прежние обитатели загона, разумеется, отправились на скотобойню, и вскоре мясо их окажется в прожорливых утробах придворных.Во двор вышел здоровенный лохматый детина в грязном фартуке; в руках он держал длинную палку и мешок, из которого капала кровь. Он направился прямиком к медвежьей клетке. При его приближении огромные косматые звери, без движения лежавшие на земле, поднялись и начали нюхать воздух. Парень, опустив мешок на землю, достал из него несколько кусков мяса и принялся бросать их сквозь прутья, держась от клетки на безопасном расстоянии. Медведи, вскинув морды, ловили мясо с удивительной ловкостью, обнажая при этом устрашающие желтые клыки. Один кусок упал, не долетев до клетки. Медведь высунул лапу сквозь прутья и попытался дотянуться до него длинными черными когтями. Парень испустил грозный окрик и ударил по лапе палкой. Зверь жалобно взревел и отдернул лапу. Смотритель при помощи палки просунул мясо в клетку.– Сколько раз тебе говорить, господин косолапый, не высовывайся! – проворчал смотритель, глядя прямо в маленькие красные глазки зверя.Я прошел вдоль церкви и оказался в главном дворе. День уже клонился к вечеру, однако по-прежнему было тепло – к счастью для меня, ибо в припадке ярости я выскочил, не накинув ни плаща, ни мантии. Вечер ожидался спокойный и ясный – один из тех тихих осенних вечеров, когда в воздухе стоит легкий туман и с деревьев бесшумно опадают разноцветные листья. Однако безмятежность природы лишь усугубила мрак, в который была погружена моя душа.Несмотря на тишину, стоявшую во дворе, он кишел людьми, словно муравейник. У королевского особняка стояло в карауле множество солдат. Наверное, король и королева сейчас в своих покоях, решил я. Слуги беспрестанно носились туда-сюда, и я едва не столкнулся с каким-то парнем, который тащил к одному из павильонов резной стул. Уступая ему дорогу, я прислонился к стене, наблюдая за царившей вокруг суетой.Взрыв деланного смеха заставил меня вздрогнуть. Обернувшись, я увидел нескольких придворных и среди них – леди Рочфорд, успевшую переодеться в желтое шелковое платье. Рядом с ней я заметил Дженнет Марлин, которая прижимала к груди маленькую лопоухую собачку. Всех прочих придворных дам, нарядно разодетых, набеленных и нарумяненных, я видел впервые. Пышные их юбки громко шелестели по булыжным камням.Леди обменивались остротами с молодыми людьми в ярких богатых костюмах. Все они были мне незнакомы, за исключением Франциска Дерема, секретаря королевы. Последний имел довольно хмурый вид – должно быть, потому, что вниманием дам безраздельно завладел атлетически сложенный юноша со скульптурно-правильным лицом и вьющимися каштановыми волосами. Судя по пурпурному камзолу с золотыми пуговицами и роскошному кружевному воротнику, обладатель столь счастливой наружности отнюдь не испытывал недостатка в средствах. Когда он повернул голову, в ухе у него сверкнул драгоценный камень. Однако же, получше приглядевшись к красавцу, я решил, что черты его, излишне мягкие и подвижные для мужчины, свидетельствуют о слабом и вздорном характере.– Вам лучше взять у мистрис Марлин свою собачку, леди Рочфорд, – заявил молодой щеголь, насмешливо улыбнувшись Дженнет. – Судя по ее яркому румянцу, собачка слишком нагрела ей грудь.Дженнет, и в самом деле красная, как пион, бросила на шутника злобный взгляд.– Пожалуй, я последую вашему совету, мастер Калпепер, – ответила леди Рочфорд. – Дайте мне его, Дженнет.Мистрис Марлин передала ей крошечного песика, который недовольно заворочался, ибо леди Рочфорд едва не задушила его в объятиях.– Говорят, что держать в руках собаку очень полезно, ибо это благотворно сказывается на пищеварении, – сообщила леди Рочфорд. – Ты лучше всяких снадобий, мой маленький Рекс.– Я знаю более верные и приятные средства, идущие на пользу женскому пищеварению, – заявил Калпепер, заставив дам смущенно захихикать.К моему удивлению, леди Рочфорд бросила на юнца взгляд, исполненный девического кокетства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96