Он не мог бы выра
зить это словами, но он чувствовал, что, твердо решив предать его смерти, о
ни хотят сделать так, чтобы эта смерть явилась не только мерой наказания;
что они видят в нем сгусток того черного мира, которого они боятся и котор
ый стремятся держать в повиновении. Настроение толпы говорило ему, что е
го смерть постараются использовать как кровавый символ устрашения это
го черного мира. И когда он это понял, все в нем возмутилось. Он дошел до пос
ледней границы, за которой кончается жизнь, но, когда он почувствовал, что
в самой смерти ему грозит опасность стать жалким посмешищем для других,
он встрепенулся, живой и готовый к действию.
Он попробовал шевельнуть руками и заметил, что они прикованы крепкими ст
альными цепочками к запястьям полисменов, сидящих справа и слева от него
. Он огляделся: спереди и сзади тоже стояло по полисмену. Звякнул металл, и
он почувствовал, что его руки свободны. Гул голосов прошел по комнате; он п
онял, что это вызвано его движением. Потом вдруг его взгляд уперся в одно б
елое лицо, слегка приподнятое и отклоненное вбок. Тревожное напряжение ч
увствовалось в каждой черте этого лица, оно было очень белое, а волосы, обр
амлявшие его, казались еще белее. Это была миссис Долтон: она сидела непод
вижно, сложив на коленях хрупкие, восковые руки. При виде ее Биггеру сразу
вспомнилась та страшная минута, когда он стоял у изголовья кровати в гол
убеющей мгле и, прислушиваясь к ударам своего сердца, давил и давил на под
ушку, чтобы не дать Мэри заговорить.
Рядом с миссис Долтон сидел мистер Долтон, смотря прямо перед собой широ
ко раскрытыми, немигающими глазами. Мистер Долтон медленно повернулся и
посмотрел на Биггера, и Биггер опустил глаза.
Он увидел Джана: светлые волосы, голубые глаза, энергичное доброе лицо, по
вернутое к нему. Он вспомнил сцену в машине, и стыд залил его горячей волно
й; он почувствовал пожатие пальцев Джана. Потом стыд сменился горечью ви
ны, когда он подумал о своей встрече с Джаном на тротуаре, в метель.
Он почувствовал усталость; по мере того как он приходил в себя, это чувств
о становилось все сильнее. Он оглядел себя: костюм на нем был мятый и сырой
, рукава пиджака засучены. Рубашка была распахнута на груди, и виднелась ч
ерная кожа. Вдруг он почувствовал пульсирующую боль в пальцах правой рук
и. Два ногтя были сорваны. Он не мог вспомнить, как это случилось. Он хотел п
ошевелить языком, но язык распух и не двигался. Губы пересохли и растреск
ались; ему захотелось пить. У него закружилась голова. Лица и огни поплыли
по кругу, как на карусели. Он стремительно падал куда-то вниз…
Когда он открыл глаза, он лежал на койке. Над ним в тумане склонилось чье-т
о белое лицо. Он хотел подняться, но его силой уложили опять.
Ц Спокойно, спокойно. На вот, выпей.
Его губ коснулся стакан. Пить или нет? А не все ли равно. Он глотнул чего-то
теплого; это было молоко. Он выпил все до дна, потом откинулся на спину и ус
тавился в белый потолок: перед ним как живая встала Бесси и бутылка молок
а, которое она в тот день грела для него. Потом пришло воспоминание о ее см
ерти, и он закрыл глаза, стараясь забыть. В животе у него урчало, он чувство
вал себя лучше. Он услышал приглушенные голоса. Он уперся в края койки и се
л.
Ц Эй, ты! Что, лучше тебе?
Ц А? Ц откликнулся он. Это был первый звук, который он издал с тех пор, как
его поймали.
Ц Лучше тебе?
Он закрыл глаза и отвернулся к стене, помня, что они белые, а он черный, что о
ни победители, а он их пленник.
Ц Очухался, кажется.
Ц Как будто. Это у него оттого, что столько народу увидел.
Ц Эй, малый! Есть хочешь?
Он не отвечал.
Ц Дай ему чего-нибудь. Он сам не знает, чего он хочет.
Ц Ты лучше ложись и полежи еще. Вечером все равно опять к коронеру
coroner Ц следователь,
ведущий дела о насильственной или скоропостижной смерти (англ.).
.
Он почувствовал, что его укладывают на койку. Хлопнула дверь; он оглянулс
я. Он был один. В камере было тихо. Он снова вернулся в мир. Он не старался; эт
о вышло само собой. Его швыряло то туда, то сюда по воле непостижимых для н
его сил. Он вернулся не для того, чтобы спасти свою жизнь; ему было все равн
о, что бы с ним ни сделали! Пусть сажают его на электрический стул, хоть сию
минуту. Он вернулся, чтобы спасти свою гордость. Он не желал ни для кого сл
ужить посмешищем. Если б они убили его в ту ночь, когда тащили по лестнице
головой вниз, это было бы проявлением силы, которой у них больше, чем у нег
о. Но сидеть и рассматривать его, использовать его в своих интересах Ц на
это у них права нет.
Дверь отворилась, полисмен принес поднос с едой, поставил на стул возле к
ойки и вышел. На подносе было мясо, жареный картофель и кофе. Биггер осторо
жно отрезал кусочек мяса и положил в рот. Оно было такое вкусное, что он пр
оглотил его, почти не разжевав. Он сел на край койки и пододвинул стул ближ
е, так, чтобы можно было достать все рукой. Он ел так быстро, что у него забол
ели челюсти. Тогда он перестал жевать и задержал кусок во рту, чувствуя, ка
к слюна обтекает его. Покончив с едой, он закурил сигарету, лег, вытянулся
и закрыл глаза. Его сморил некрепкий, беспокойный сон.
Потом вдруг он встрепенулся и сел. Сколько времени он не видел газет? Что т
еперь пишут про него? Он встал, его шатнуло, и пол закачался у него под нога
ми. Он схватился за стену и, медленно переступая, добрался до двери. Он ост
орожно повернул дверную ручку. Дверь распахнулась, и он увидел перед соб
ой лицо полисмена.
Ц Куда?
Он увидел револьвер, оттягивавший своей тяжестью кожаный пояс. Полисмен
схватил его за руку и повел назад, к койке.
Ц Ну, ну. Сиди смирно.
Ц Мне нужна газета, Ц сказал он.
Ц Чего?
Ц Я хочу почитать газеты.
Ц Погоди минуту. Сейчас узнаю.
Полисмен вышел и вскоре вернулся с целой охапкой газет.
Ц На, читай. Тут только о тебе и разговор.
Он не прикоснулся к газетам, пока полисмен не вышел из камеры. Потом он раз
вернул «Трибюн» и прочел: НЕГР-УБИЙЦА УПАЛ В ОБМОРОК ВО ВРЕМЯ ПРЕДВАРИТЕ
ЛЬНОГО РАЗБИРАТЕЛЬСТВА. Теперь он понял: это его водили на предварительн
ое разбирательство у коронера. Он упал в обморок, и его принесли сюда. Он с
тал читать дальше:

«Сегодня утром, во время предварительного разбирательства по делу об из
насиловании и убийстве Мэри Долтон, наследницы известного чикагского м
иллионера, произошла драматическая сцена: преступник, молодой негр Бигг
ер Томас, потрясенный видом своих обвинителей, не выдержал и упал в обмор
ок.
Выйдя наконец из оцепенения, владевшего им с момента поимки, чернокожий
убийца сидел, весь съежившись, под взглядами сотен любопытных.
Хотя убийца не слишком плотного сложения, он все же производит впечатлен
ие человека, обладающего необычайной физической силой. В нем около пяти
с половиной футов, и цвет кожи у него почти черный. Нижняя челюсть сильно в
ыдается вперед, придавая ему сходство с диким зверем.
У него очень длинные руки, достающие почти до колен. Можно легко представ
ить себе, как этот человек, отуманенный порывом животной страсти, наброс
ился на миниатюрную Мэри Долтон, изнасиловал ее, убил, отрубил ей голову и
затем бросил ее тело в раскаленную топку, чтобы скрыть следы своего прес
тупления.
У него широкие мускулистые плечи, всегда слегка приподнятые, как будто о
н готовится к прыжку. Взгляд у него угрюмый, исподлобья, исключающий всяк
ую возможность сочувствия.
В целом он производит впечатление животного, которого совершенно не кос
нулось облагораживающее влияние цивилизации. В его речи и повадках нет н
ичего от милого добродушия ухмыляющегося черного дядюшки из Южных штат
ов, которого так любят все американцы.
Как только убийца появился в зале, раздались крики: „Линчевать его! Убить
его!“
Но звероподобный негр проявил полное равнодушие к своей судьбе, как будт
о в процедурах допроса и суда и даже в вырисовывающемся уже впереди элек
трическом стуле для него нет ничего страшного. Его поведение заставляло
вспомнить о недостающем промежуточном звене в развитии человеческой п
ороды. В цивилизованном мире белого человека он явно казался не на месте.

Один полицейский офицер, родом ирландец, заметил: „Я уверен, что смерть Ц
единственное лекарство для таких“.
С самого момента задержания негр отказывается принимать пищу. По мнению
полиции, он либо хочет заморить себя голодом и тем избегнуть справедливо
й казни, либо надеется возбудить сострадание публики.
Вчера из Джексона, Миссисипи, было получено сообщение Эдварда Робертсон
а, редактора газеты „Джексон дейли стар“, касающееся детских лет Биггера
Томаса. Робертсон пишет:
„Томас происходит из бедной негритянской семьи, весьма неустойчивых нр
авственных правил. Он вырос здесь и с детства был известен местным жител
ям как заядлый лгун и мелкий воришка. Только его несовершеннолетие помеш
ало нам отправить его на каторжные работы.
Мы у себя, в Дикси, давно на опыте убедились, что только смертная казнь, сов
ершаемая публично и достаточно выразительным способом, может воздейст
вовать на извращенную психику негров этого типа. Если бы Томас совершил
подобное преступление, живя в Миссисипи, никакая сила земная не могла бы
спасти его от расправы со стороны негодующих граждан.
Считаю нужным сообщить вам, что, по распространенному здесь мнению, у Том
аса, несмотря на черноту его кожи, имеется некоторая примесь белой крови,
а результатом подобного смешения, как известно, всегда бывает преступна
я и неисправимая натура.
Здесь, в Дикси, мы учим негров помнить свое место, и каждый из них твердо зн
ает, что, если он хотя бы прикоснется к белой женщине, кто бы она ни была, его
дни сочтены.
Когда негры начинают роптать на воображаемые несправедливости, нет луч
шего средства образумить их, чем взять на себя функции власти и на пример
е особенно беспокойных показать, что ждет остальных.
Число преступлений, подобных преступлению Биггера Томаса, уменьшилось
бы, если б мы строго соблюдали принцип отделения негров от белых в парках,
театрах, кафе, трамваях и других общественных местах. Необходимо также о
бособлять их местожительство. При соблюдении этих мер у них будет меньше
возможности соприкасаться с белыми женщинами и посягать на них.
Мы, южане, считаем, что в Северных штатах совершают большую ошибку, поощря
я негров к образованию, которое они органически неспособны воспринимат
ь. Именно поэтому негры на Севере, как правило, гораздо менее спокойны и сч
астливы, чем у нас, на Юге. При системе раздельного обучения было бы легко
ввести необходимые ограничения курса в негритянских школах, регулируя
их бюджет через административные органы городов, округов и штатов.
Для сокращения преступности чрезвычайно полезно также развивать в нег
рах уважение к белому, требуя от них соблюдения известных правил поведен
ия и разговора. Практика показала нам, что постоянно культивируемый элем
ент страха также немало способствует разрешению этой проблемы“.

Он опустил газету; больше он не мог читать. Да, так; они убьют его, но раньше
еще позабавятся хорошенько. Он сидел очень тихо, он старался отыскать ре
шение, не мыслью прийти к нему, но чувством. Должен ли он снова укрыться за
свою стену? Удастся ли ему это теперь? Он чувствовал, что нет. Но что может д
ать ему любая попытка? Стоит ли пытаться, чтоб натолкнуться на еще более г
лухую стену ненависти. Он лежал на койке, и у него было такое же чувство, ка
к в ту ночь, когда он цеплялся пальцами за обледенелые края водопроводно
го бака, под небом, исчерченным снующими лучами, лежал, зная, что внизу при
таились люди с револьверами и слезоточивым газом, слушая вой сирены и кр
ики, рвущиеся из десяти тысяч ненасытных глоток…
Он задремал, полузакрыв глаза, потом вдруг раскрыл их. Дверь тихо отворил
ась, и он увидел черное лицо. Кто это? Высокий, хорошо одетый негр вошел в ка
меру и остановился. Биггер приподнялся, опираясь на локоть. Гость вплотн
ую подошел к койке и, протянув сероватую ладонь, дотронулся до руки Бигге
ра.
Ц Бедный мой мальчик! Господь да смилуется над тобой!
Он оглядел строгий черный костюм гостя и сразу вспомнил, кто это такой: пр
еподобный Хэммонд, священник церкви, в которую ходила его мать. И сразу же
он недоверчиво насторожился. Он замкнул свое сердце и постарался приглу
шить все чувства. Он боялся, что проповедник заставит его почувствовать
раскаяние. Он хотел сказать ему, чтоб он ушел, но так крепка была в его пред
ставлении связь этого человека с его матерью и всем тем, во что она верила
, что он не решился заговорить. Чувства, которые вызывал в нем проповедник
, ничем не отличались от тех, которые он испытывал при чтении газет: и любо
вь ближних, и ненависть чужих одинаково обостряли в нем сознание вины.
Ц Как ты себя чувствуешь, сын мой? Ц спросил проповедник. Ответа не было,
и он продолжал: Ц Твоя мать просила меня навестить тебя. Она тоже хочет пр
ийти.
Проповедник встал на колени на цементном полу камеры и закрыл глаза. Биг
гер стиснул зубы, напряг все мышцы; он знал, что сейчас будет.
Ц Господи Иисусе, обрати взор твой и загляни в душу этого бедного грешни
ка! Ты учил, что милосердие твое велико, и, если мы будем искать его, преклон
ив колена, ты прольешь его в сердца наши и они преисполнятся благодати! И в
от мы просим тебя, господи, яви нам милосердие твое! Яви его атому бедному
грешнику, ибо велика его нужда в нем! Если душа его погрязла в грехе, омой е
е, господи, чтобы она стала белой как снег! Прости ему, господи, дела его! Пус
ть светоч любви твоей укажет ему путь в эти тяжкие для него дни! И наставь
тех, кто желает помочь ему, господи! Просвети сердца их и вдохни в них сост
радание! Во имя сына твоего Иисуса, который умер на кресте и даровал нам бл
агодать прощения твоего!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58