..—прошептала она, пряча медяки в карман.
— Спасибо, мама. — Бенюс подошел к матери и, нагнувшись, поцеловал ей руку.
Агне обняла сына и крепко прижала к груди. Мучительная боль сдавила его сердце, и он заплакал.
— Чего ты?.. Что случилось, сынушка...
— Ни-чего, ничего, ма-ма...
— Соскучился по мне, сыночек, соскучился... Ну, не надо плакать — глаза покраснеют. Слышишь, уже к обедне звонят. Оденься, пойдем в костел, поблагодарим господа за милости его.
В костеле Бенюс горячо молился, просил бога простить некрасивую ложь. «Я слабый, но бог добрый, он
прощает слабых людей», — вспомнил он слова Люч-вартиса, и вина сразу как-то уменьшилась. Потом он пообещал, когда вырастет, вдвойне отблагодарить маму и совсем успокоился. В голову полезли разные мысли, а перед глазами все стояла финка. Эх, когда же наконец кончится эта служба! Не было бы рядом матери, он бы вышел, не дождавшись проповеди, а теперь стой тут до вечерни. Чего доброго, мама захочет и на вечерню остаться. И отчего это людям нравится так подолгу молиться? Но мать «а вечерню не осталась. После обедни они, стиснутые потной толпой, вырвались в церковный двор. На той стороне улицы соблазнительно сверкала вывеска лавки. В дверях, засунув обе руки в бороду, стоял Зельке и ждал покупателей. Бенюс боялся, чтобы Зельке не проговорился матери, но старик понимал, что к чему. Он взял у Аг-не тридцать центов, а селедки отвесил на целый лит, да еще добавил конфет для Шарунаса.
— Эх, большое ли дело, госпожа Ронкене. Когда будет, принесешь. Только смотри, щетину никому не продавай, пока мой зять Бейскис не приедет...
Агне пообещала.
— Ну и везет нам сегодня! — обрадовалась она, когда они вышли с покупками. — Говорят вот еврей, еврей. Смотри какой еврей. Другой еврей в сто раз лучше католика.
Бенюс семенил рядом, не говоря ни слова. Тротуары были полны людей. Они встретили несколько знакомых. Здороваясь, Бенюс молодцевато приподнимал гимназическую фуражку. Ему нравилось здороваться. Но не со всеми. Некоторых мальчик стеснялся, старался прошмыгнуть мимо незамеченным. Вот прошел Горилла-Сенкус. Прямой, холодный, как обледеневший столб. Кивнул головой, не снимая шляпы. Инспектор. Недавно назначили. Теперь Горилла пыжится раза в два больше прежнего. Но не только потому Бенюсу неприятно здороваться с инспектором. Да и не с ним одним. Вот идут трое второклассников. Один из них — Людас Гряужинис. Бенюс весь съежился за спиной прохожего, который обгонял их. Уши горели, в мозгу шныряли беспокойные вопросы. Заметили ли они, что мама держит его за руку? Да уж, не заметят... И залатанную полу, и грязные ботинки увидели. Ах, эти ботинки! Были бы они только грязные... А они латаные-перелатаные, набухли от воды и раздулись, как жабы. В сто раз отвратительней ботинок Аницетаса. Вот уж будут дразнить завтра, если Людас понял, что женщина, державшая Бенюса за руку, его мать...
Наконец мостовая кончилась. Мать, подобрав юбку, зашлепала по обочине, а Бенюс, словно вырвавшись из оков, пустился обратно.
Когда он пришел, в комнате пахло обедом. Мышка готовил за столом уроки, Лючвартис играл сам с собой в шашки. Увидев Бенюса, он страшно обрадовался и пригласил сесть за доску. Бенюс как бы случайно повернулся к Ромасу тем боком, на котором висела финка, и лениво потянулся.
— Ой! —крикнул Лючвартис. — Ты финку купил? Покажи!
— Финка как финка.
— А может, тут одни ножны...
— На! — Бенюс отвернул полу.
— Смотри, Мышка! — Ромас вытащил финку из ножен, повертел и с восхищением протянул Качяргису.
Мышка молча кинул на Бенюса злой взгляд и наклонился над книгой.
— Завидует...—прошептал на ухо Лючвартис — Сколько платил? — Бенюс сказал цену.—И я бы такую купил, да отец денег не даст. До ветру не хочешь?
— Нет.
Ромас скомкал в ладони листок черновика и вышел из комнаты.
Мышка посмотрел на Бенюса и снова опустил взгляд.
— Твоя финка куплена на краденые деньги, — буркнул он.
— Что?! — Бенюс оторопел.
— Когда ты просил у матери деньги, я лежал за ширмой и читал книжку. — Мышка понизил голос. — Зачем обманываешь мать?
Бенюс, без кровинки в лице, стоял посреди комнаты и не мог слова вымолвить.
— Ты шпион! — наконец выдавил он.
— Я нечаянно услышал ваш разговор, — спокойно ответил Мышка. — Хотел закашлять, но когда ты начал подбираться к материному карману, стало интересно...
— Шпион, шпион! — шипел Бенюс, охваченный бешенством. — Шпик, доносчик, предатель...
— Я никого не выдал и ни на кого не доносил Мог же выйти и сказать, что врешь, что книги тебе не нужны. Но не вышел, потому что мне было жалко твою мать.
— Шпион, доносчик, шпик...
— А ты вор.
— Это мамины деньги. Она мне добром дала.
— Все равно ты вор. — Мышка поднял глаза. В них не было злости. Только дружеская просьба. — Послу-шай, Бенюс. Продай финку и верни деньги матери. Признайся, как было...
— Признаться? — по спине Бенюса пробежал холодок.—Нет! Когда я выучусь, я отдам маме деньги и тогда все скажу.
— Если не признаешься, я с тобой больше не вожусь.
— И не надо! — Бенюс спрятал финку в ножны и отвернулся. — Можешь похвастаться всем, как шпионил. Донеси Горилле, директору, ученикам. Беги!
— Никуда не побегу и доносить не буду, но с этой минуты мы не знакомы.
— А я не боюсь. После Нового года ухожу жить в другое место.
— Уже слышал. Наверное, нажаловался матери на Фелюса, потому тебя и забирают.
Это была правда. В тот раз, когда Фелюс высмеял Бенюса, он сказал матери, что сапожник богохульствует.
— Твое какое дело! Беги на кухню и скажи хозяйке. А может, уже сказал?
Мышка не шевельнулся.
— Я знаю, что сказал. Слышишь? — снова накинулся Бенюс и тут же поник. Он вдруг почувствовал себя плохим, очень плохим мальчиком, хуже Альбер-таса, Лючвартиса, Мышки. Ему стало стыдно за себя. Теперь он рад был, что мать надумала переселить его к Груйнисам. Только бы поскорей, только бы поскорей...
На большой перемене ученики столпились у буфета в коридоре, рядом с кладовой спортивных принадлежностей. Сторожиха тетя Гедруте, за свою толщину, широкую юбку и обязанности прозванная Большим Колоколом, хлопотала среди бидонов за прилавком,
уставленным чашками с молоком. На каждой чашке лежала булочка. Булочки были самые разные: с сахаром и без сахара, с маком и без мака, с творогом и с мясом, мягкие сегодняшние и черствые вчерашние; эти стоили в два раза дешевле. Неплохо подготовилась Большой Колокол: теперь оставалось принимать деньги и подавать чашки с соответствующими булочками. Гимназисты толпились, не соблюдая никакой очереди. Маленькие пролезали под локтями больших, те, протянув руки над головами, хватали чашки, а гимназисты постеснительнее и послабее стояли поодаль, глотая слюнки и дожидаясь, пока тетя Гедруте отразит первую атаку.
— Мальчишки, бесстыдники...
— Чего на голову лезете?
— Ай, на ногу, на ногу наступили!
— Не обливайся!
— Чего толкаешь? Все молоко разольешь.
— Позвони в Большой Колокол...—кричали клиенты тети Гедруте. Звенел смех, летели злые словечки, шли в дело локти.
— Горилла! — крикнул Людас.
Все замолкли, давка прекратилась, а Гряужинис, пользуясь отливом, схватил две чашки молока с сахарными булками и побежал по коридору к окну.
Бенюс ходил, открыв книгу, стараясь не смотреть на закусывающих. Уже целый месяц, как он не покупает булочек с молоком. Мать каждое воскресенье дает по несколько центов. Но мальчик не трогает полученных денег. Правда, не много их и остается, когда отсчитаешь на письменные принадлежности. То тетрадь кончилась, то карандаш потерял, то перо сломалось, то нужна бумага для рисования, — гляди и остается только на два-три завтрака. Но теперь эти завтраки для Бенюса как бы не существуют. С рождественских каникул он не съел ни кусочка вчерашней булки с молоком. И не будет есть, пока не накопит пять с половиной литов, которые должен вернуть матери. До пасхи он соберет эту сумму и покажет Мышке. Нет, лучше позовет Юлиса к Груйнисам и на его глазах вернет матери деньги. Мама добрая. Она не возьмет у Бенюса денег. И тогда он попросит разрешения купить на эти деньги финку... А когда она позволит, Бенюсу не надо будет больше прятаться и он приедет домой, привесив финку.
Навстречу идет учительница Даумантайте Ее красивые белые руки заложены за спину, голова гордо поднята. Рядом с Даумантайте ковыляет учитель английского Маргис — молодой мужчина с болезненным лицом. Его перевели на место другого, внезапно умершего. Хоть Маргис был новичком в гимназии, ученики уже успели дать ему прозвище: назвали Ковыля-гой. У лестницы они остановились. Маргис поклонился Даумантайте и начал взбираться по лестнице, неуклюже ставя несгибающуюся правую ногу.
— Почему ты не завтракаешь? — обратилась учительница к Бенюсу.
Мальчик покраснел.
— Я бе... беру из дому. Не люблю молоко с булкой...
— Правда? — Она улыбнулась.—А я люблю. Особенно свежие сладкие булочки с творогом.
Бенюс проглотил слюну. Откуда она знает? Ведь это его любимые...
— Я бы охотно съела одну, если бы ты мне составил компанию. Ну как?
— У меня нет с собой...— Бенюс замолк. Он чуть не плакал — ему было стыдно, что учительница поймала его на слове.
— Пойдем.
Толпа нападавших на буфет уже отхлынула. Да>-мантайте взяла две чашки молока, две сладкие булки с творогом и позвала Бенюса. Окно коридора было занято. Там царил Гряужинис со своими приближенными.
— Поедим здесь, у стены, — предложила учительница.—А может, хочешь походить?
Бенюс покачал головой. Гуляя, они обязательно прошли бы мимо «окна Гряужиниса», а Бенюс этого не хотел.
Они встали у стены. Коридор был заполнен завтракающими. Одни стояли, другие, закусывая, гуляли по коридору. Булочка была свежая, очень вкусная, но Бенюс ел без аппетита. Ему было неловко, что многие видели, как учительница купила ему завтрак. Он вспомнил нищего, который, проходя через Рикантай, никогда не обходил стороной двор Ронкисов. Однажды мать дала ему борща, оставшегося от обеда, и горбушку хлеба. Нищий ел стоя, прислонившись к косяку: за несколько дней до этого Динго — собака
Сикорскиса — укусила старика в зад, и он не мог сесть.
— Поспеши,— Даумантайте взглянула на часики,— через две минуты звонок.
Бенюс в два глотка опорожнил чашку. Осталась половина несъеденной булочки.
— Это я оставлю на другую перемену.— Он хотел скорее отвязаться от учительницы.
— Хорошо, хорошо.— Она похлопала мальчика по щеке. Бенюс сунул руку в карман куртки, чтобы вытащить платок. Пола приподнялась, и учительница заметила финку.—Мама купила?
— Да.
— Не лучше ли было купить за эти деньги что-нибудь другое?
Бенюс молчал.
— Не надо обезьянничать. Ты хороший мальчик и можешь найти развлечение получше драки.
— Я не дерусь...
— Хорошо. А нож тебе ни к чему. Ведь ты не мясник и не разбойник.
Бенюс молча смотрел на тетушку Гедруте.
— Чашки! Чашки! — гудел Большой Колокол.
— Дайте чашку, я поставлю. — Бенюс протиснулся к прилавку и поставил обе чашки.
— Чашки! Чашки! — Большой Колокол торжественно подняла руку к кнопке, и в коридоре раздался пронзительный визг электрического звонка.
Ученики, толкаясь, ринулись в классы. На подоконниках, на лестничной площадке, даже в раздевалке и у стен коридора стояли цветастые чашки тетушки Гедруте, валялись крошки булок, белели лужицы разлитого молока.
Бенюс вошел в класс последним. У доски толкалась группа учеников. Среди них Бенюс увидел Гряу-жиниса с Варненасом. Гряужинис похлопывал по плечу Лючвартиса, а Варненас стоял поодаль и хохотал.
— Уважаемые! Открываем выставку картин господина Лючвартиса! — крикнул Людас Гряужинис, показывая на доску.
На доске были три карикатуры: молодая женщина шла под руку с мальчиком; та же женщина покупала у буфета две чашки молока и булки; женщина и мальчик закусывали, стоя у стены.
— Внимание, господа! Послушайте. На первой
картине вы видите, как господин Жутаутас встречает Даумантайте, оба влюбляются друг в друга с первого взгляда и идут к Большому Колоколу покупать булочки. Пришли! Видите! Так как господин Жутаутас — проигравшийся в пух и прах кавалер, то барышня покупает еду на свои деньги. А вот они закусывают.
Объяснения Гряужиниса сопровождались громким смехом.
В класс влетел Альбертас.
— Директор идет!
— Пускай себе идет, — отрезал Гряужинис—Мы тут спарили Даумантайте с Жутаутасом. Пусть и директор красивые картинки посмотрит.
— У тебя только глупые шутки в голове, а честь класса для тебя ничто. — Альбертас подскочил к доске, схватил губку и несколькими взмахами вытер доску. — Забыл, наверное, что ты скаут.
— Распорядитель нашелся, — рассердился Гряужинис— Я таких вот сейчас...— Он царапнул Сикорскиса ногтями по уху и в тот же миг получил такой удар в зад, что с разбега грохнулся на первую парту.
На уроке Бенюс сидел раздраженный, рассеянный. «Кто у нее просил булку? Тоже, подумаешь, филантропка... Не мясник и не разбойник... Не нравится, видите ли... Не нравится — не суйся. Иди к тем, которые без финки, и пои молочком... А Альбертас Сикор-скис — молодец! Кто мог подумать... Вытер доску и Людасу нос утер.
Под конец урока Бенюс получил записку. Людас предлагал участвовать в состязаниях по метанию финки, которые состоятся на следующей перемене на площадке. Бенюс хотел отказаться, но побоялся новых издевательств.
Немного похолодало. Площадку покрыл свежий мягкий снежок. На южной половине неба низко висел красный шар солнца. Солнце было холодное, неяркое,— на него можно было смотреть простым глазом. В воздухе летали заблудившиеся снежинки.
Гряужинис выстроил финкометателей по два и повел к забору, где росла большая осина. Состязающихся было шестеро. Они должны были попасть с пяти шагов в нарисованную мелом человеческую голову.
Первым метал Варненас. Его финка ударилась о забор и упала в нескольких шагах от мишени. Наступила очередь Бенюса. Он был уверен, что попадет, потому что каждый день тренировался и сравнительно неплохо метал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48