Ну, неважно. Мы танцевали цвинг, а ты дал волю рукам и отхватил по физиономии.
— Не может быть...
— Потом ты рассказал мерзкий анекдот, и я заехала еще раз.—Ада рассмеялась.
— И я не обиделся?..
— Мы выпили полбутылки «Мартеля» и помирились.
— Вот почему я не могу вспомнить, как лег...— буркнул Бенюс.
— Вчера ты показал всю свою глупость. Ты хамоват, Бенюс, но мне нравишься. Пришел бы ты не такой пьяный, все было бы в порядке.
— Может, есть поблизости вода? Страшно пить хочется, — попросил Бенюс, осмелев от искренности Ады.
— Вода в таких случаях не рекомендуется. Давай допьем вчерашний «Мартель». — Ада встала, не зажигая света, принесла бутылку и присела на кровать.— Потяни глотка два, сразу настроение поправится.
— Спасибо.— Бенюс сел и запрокинул бутылку. Первый глоток прошел гладко, вторым он поперхнулся и долго кашлял.—Черт... Заткнуло глотку, как пробкой. На, хлебни ты...
Ада отпила самую малость, поставила бутылку на
пол и юркнула под одеяло. Бенюс сидел на кровати, утирая слезы. Ада повернулась на бок и обняла его за талию. Ее мягкие волосы, пахнущие травой, раздражающе щекотали спину.
— Ты мне нравишься, Бенюс...
— И ты мне, Ада...
— Поцелуй меня... ляг...
Бенюс лег и обнял Аду. Она крепко прижалась к его груди. Кукушка прокуковала четыре раза, но они не услышали...
— Боюсь, как бы в тебя не влюбиться, — прошептала Ада, когда они, утомившись, вытянулись на кровати.
— А я бы хотел, чтобы так случилось,—пошутил Бенюс. — Мы бы убежали на необитаемый остров и жили, как Робинзон с Пятницей. Интересно, что бы сделал твой муж?
— Он бы выследил нас и убил.
— Романтично.
— Очень.—Ада прыснула. — Чего ты смеешься?
— Господин Катенас лежит теперь с чемоданом на полке и мучается. Он не доверяет поездам. Ему кажется, что поезд может сойти с рельс или столкнуться с другим. Разве не смешно?
— Конечно, смешно.—Бенюс помолчал.—Он давно в Шяуляе и, может, лежит вдвоем с кем-нибудь, как ты...
— Кто тебе сказал, что он сошел в Шяуляе? Ему надо в Каунас: министр внутренних дел вызвал. Он вернется только в сочельник. Как видишь, у нас с тобой четыре свободные ночи.— Ада подложила ладони под голову.—Я тебе хоть чуточку нравлюсь?
— Ты хорошая, Ада.
— Как это хорошая? Крестьяне так говорят про молочную корову.
— Я не в этом смысле, — смутился Бенюс, поняв ее намек.—С тобой мне легко, хорошо... Ты не жеманишься, как другие девушки, не хитришь. Нет, немного хитришь, но как-то привлекательно, понятно... Ты какая-то обыкновенная и необыкновенная. Одним словом, интересная...
— Благодарю за характеристику. — Ада перевернулась на бок и чмокнула Бенюса в плечо.
— Несколько лет назад...— Бенюс минуту колебался. — Разумеется, тогда я еще был мальчишкой... Хм...
— Ну, говори, говори...
— Мне кажется, что ты мне нравишься с малых лет. Я помню один вечер в молочном кафе. Вы с Пя-трасом ели апельсины и пили молочное шампанское. Я хотел покрасоваться перед тобой и проел все? что скопил за два месяца.— Ада ничего не ответила. «Она думает о своей первой любви...» Бенюсу вдруг нестерпимо захотелось сказать, что вчера он видел Стимбу-риса, но он сдержался. Он хотел, чтобы Ада и телом и мыслями принадлежала сейчас ему, только ему.— Чего ты молчишь? Тебе не хорошо со мной? Ты думаешь о Пятрасе? Ты все еще его любишь?
— Ревнуешь? — игриво спросила Ада, но ее голос звучал глухо.— Пятрас развратный парень. Я не могу забыть, что из-за него покончила с собой девушка. Разве тебя не интересовала бы девушка, из-за которой кто-нибудь покончил с собой?
— Нет, — грубо ответил Бенюс.
— Ты не согласен, что в человеке должно быть что-то особенное, раз из-за него кончают самоубийством?
— Не думаю.
— А я уверена. Из-за дешевой игрушки от жизни не отказываются.
— Ты все еще любишь Пятраса, — с упреком сказал Бенюс.— Если бы он приехал из Клайпеды...
Ада закрыла рукой рот Бенюсу.
— А ты из-за меня мог бы покончить с собой? — спросила она. Бенюс молчал.— Я шучу. Не надо. Жизнь и так коротка. Мы должны жить и пользоваться удовольствиями, пока молоды. Приподнимись.— Бенюс привстал, и она сунула ему под шею прохладную мягкую руку.—Ты меня любишь?
— Да.—Он задумался.— Я часто думал о тебе.. Но ты все еще любишь Стимбуриса. Правда?
— Дурачок...— Она обняла его за шею и поцеловала в ухо.—На что мне Стимбурис, если у меня под боком Жутаутас? Жутаутас красивей Стимбуриса, не такой распущенный, да еще меня любит. Разве я не угадала? Ведь Жутаутас меня любит?
К Бенюсу снова вернулось хорошее настроение и уверенность в себе. Нежность Ады подхватила его и понесла, как река травинку.
— Конечно, любит. Очень. Особенно теперь, вот сейчас — Он обнят Аду, привлек к себе, их губы встретились.—Я не знал, что настоящая любовь такая., сладкая... Ты моя, Ада... моя... Я не хочу, чтоб ты была с другими...
— Только с тобой, Бенюс, только с тобой...
— Моя... ты моя... Что с тобой? У тебя лицо мокрое. Ты плачешь?
— Пустяки, Бенюс. Это от волнения. Когда мне... понимаешь?., я всегда плачу... Бывает же, что люди плачут от радости?
— Бывает. А с Катенасом ты тоже плачешь?
— Перестань, ревнивец. — Она рассмеялась и поцеловала Бенюса.—Я иду в ванную. Хочешь вместе?
— Нет, я потом...
Ада вылезла из кровати. Раздались мягкие ленивые шажки, нежное шуршание халата, потом щелкнул выключатель, и комнату залил яркий свет. Комната была высокая, большая, мебель дорогая. У одной стены стояло черное пианино, в двух шагах от него — круглый столик и четыре мягких стула, у стен — несколько кресел. Ближе к окну — большая красивая пальма. Бенюс только теперь увидел, что лежит не на кровати, как думал, а на диване. В головах стоял радиоприемник, рядом с ним — кресло, на котором Бенюс увидел свою одежду. Он вскочил, быстро натянул нижнее белье и юркнул под одеяло. Вскоре вернулась Ада. Она была свежая, очень красивая. От нее пахло чем-то ароматным. Бенюс понял, что Ада действительно ему нравится. Нет, это слово слишком мелкое. Он просто любит Аду, как никогда никого не любил, даже Виле. Все, что делает Ада — умно, привлекательно, волнует его. Ее чуткость просто удивительна. Она же могла вчера выгнать Бенюса, публично опозорить его! Без сомнения, и она любит его. Как хорошо, когда оба влюблены!
— Ада, а вы тут спите?
— Что ты! — Она прыснула.— Разве забыл? Вчера ты ворвался в спальню. Почему ты спрашиваешь? Разве в спальне тебе было бы лучше?
— Нет, здесь лучше. Ты все понимаешь, Ада,..—
Бенюс сел, взял с полу бутылку и отхлебнул коньяку.—Чего ты там копаешься? Иди сюда. Я хочу, чтобы ты полежала рядом.
— Минутку терпения. — Ада вынула из серванта вазочку с шоколадными конфетами и поставила на стул, рядом с диваном. Конфеты были насыпаны вперемешку с грецкими орехами. — Давай закусим. Ты налегай на орехи.
Ада потушила свет и легла. Они щелкали орехи, ели конфеты и швыряли скорлупки и бумажки на пол. Коньяк приятно согревал грудь, и Бенюс счастливо улыбался. «Я лежу, как барин, и ем е е сласти. Утром служанка приберет в комнате... Нет, она не пустит служанку. Она сама уберет постель, выметет конфетные обертки... Госпожа Катенене, жена начальника полиции, помещичья дочь...»
— Не чавкай, как поросенок, — прервала его мысли Ада.—Надо есть деликатно.—Бенюса как будто окатили холодной водой. Он поморщился, но ничего не сказал. Ада продолжала: — Тебе не хватает хорошего тона, Бенюс, но я тебя отшлифую. Ни на какой необитаемый остров мы с тобой не убежим, мой милый. Любить друг друга можно и на людях, надо только уметь. Я сделаю из тебя экстра-джентльмена. Начнем с танцев. Заходи вечерами, научу всем современным танцам. Полька и вальс смешны в двадцатом веке. Тебе надо отвыкнуть от дурных манер, научиться вести себя в обществе, особенно с женщинами.
— Спасибо, — буркнул Бенюс. Он обиделся. Такой Ада ему не нравилась.
— Не надо сердиться. — Она смахнула с одеяла скорлупки. — Мы бы могли интересно провести время в Паланге. Катенас приедет только на месяц. Но до сезона тебе еще надо отшлифоваться.
— Разве нет уже отшлифованных?..
— Бенюс, я могу обидеться. — Ада легко хлопнула его по щеке. — Культурные люди не говорят того, что думают. Тебе надо научиться владеть собой. Джентльмены не ревнуют, а если ревнуют, то никому этого не показывают. — Ада обняла Бенюса и прижалась к груди. Ее сердце сильно колотилось.
— Я не хотел тебя обидеть, — ответил Бенюс, сладко обмирая. Ада снова ему нравилась. — А ты не забудешь меня, когда я уеду учиться?..
— Ты не можешь обойтись без этой военной школы?
— Я изменил мнение. — Бенюс помолчал. — Профессия не башмак — надо обдумать хорошенько. Военная школа интересовала меня до седьмого класса, а теперь я окончательно решился: буду изучать меж-
дународное право. Меня привлекает карьера дипломата. Нашей нации нужны такие люди. Хороший дипломат может сделать больше, чем целая армия хорошо вооруженных солдат.
— Ты делаешься скучным, дорогой.
— Тебе не интересны мои планы? Ладно, могу помолчать.
— Говори, говори, только не витай в облаках. Не будь похож на Альбертаса. Я не выношу ультрасерьезных рассуждений.
— Альбертас и мне не нравится, — искренне признался Бенюс. — У него нет души, только ум.
— И все равно он дурак.
— Нет,—не согласился Бенюс. — Альбертас умен. Раньше я просто боготворил его, хоть и ненавидел, а теперь... Вчера мы сильно поцапались...
— Это меня не касается.
— Разумеется.
— Вы оба — глупые дети.— Ада зевнула.— Корчите из себя великих мудрецов, а на деле вы просто дураки. Лучшие годы проведете над книгами, высушите мозги, сердце, убьете чувства. Ради чего? Ради какой-то цели, которую вы сами выдумали. Вам может повезти, может и не повезти. Да вообще, какая разница: и в том и в ином случае вы прозеваете свою молодость. Будет у вас слава, общественное положение, как у моего Ка-тенаса, но женской любви — не будет!
— Можно стремиться к цели и любить,— задумчиво ответил Бенюс: он почувствовал долю правды в словах Ады.
— Цель человека — удовольствия, а все остальное — мякина, чтобы забить голодный желудок. — Ада взяла руку Бенюса и положила себе на грудь. — Я не хочу, чтобы ты уезжал из Скуоджяй, милый. С восемью классами гимназии и здесь можно сделать хорошую карьеру, когда есть рука. Положись на меня, я сделаю тебя человеком. Разве обязательно быть политическим деятелем или офицером? Глупо думать, что те, кто высоко летает, лучше всех. Гусь ходит по земле, а жирней ястреба. Не будь ястребом — его в любую минуту могут застрелить. Будь джентльменом, люби. Я тебе помогу.
Когда Бенюс проснулся, уже вечерело. Лючвар-тис сидел за столом, спиной к нему, и готовил уроки. Бенюс кашлянул, чтобы привлечь внимание Ромаса, но тот и не шевельнулся. Тогда Бенюс спросил, что слышно в гимназии. Лючвартис сдержанно объяснил, что задали на завтрашний день, и снова углубился в чтение. Бенюс был неприятно удивлен: куда цсчезла сердечность Ромаса? Что с ним случилось? Почему он не спрашивает, где Бенюс провел ночь, и сам ничего не рассказывает? Недоволен, что его разбудили спозаранок? А может, Сикорскис наговорил что-нибудь? Ну и пускай! Хоть вешайтесь оба! Бенюс сердито повернулся к стене. Ромас взял свои книги, потушил свет и ушел заниматься на кухню. Невиданная чуткость — мешать не хочет... Дудки, как сказал бы Жасинас. Но при чем тут этот старик? «Гуси ходят по земле»... И человек ходит по земле. Земля — начало и конец всех идей. Ада — баба не дура, хоть и однодневка. Есть такие бабочки — однодневки. Кажется, она о них тоже что-то говорила. Эх, лучше бы не совалась со своей философией. Она куда привлекательнее, когда не философствует, а болтает любовную чепуху... Бенюс размечтался. Он вспомнил во всех подробностях вчерашнюю ночь, и ему почудилось, что он все еще лежит в гостиной Катенаса на диване. Достаточно обернуться, и горячие руки обовьются вокруг шеи, губы сольются в поцелуе. Он вспомнил, как они пили коньяк, ели конфеты с орехами, как она вернулась из ванной, сбросила халат, как он ласкал мокрое, искаженное страстью лицо. Бенюс перевернулся на другой бок и машинально протянул руку. Пустота... А может быть, вчерашней ночи и не было? Напился с Фелю-сом, и ему приснилось все это... Ну нет! Это не сон. Он не хочет, чтоб это было сном. Вчерашняя ночь чем-то обогатила Бенюса, пробудила неясные надежды, вернула веру в себя, и он радовался, что это не сон. Разобраться в своих ощущениях он еще не может. «Что будет дальше?» Это неважно. Он опустошен физически, но зато переполнен чувствами. Перед его внутренним взором стоит молодая женщина с волосами
цвета соломы. «Я не хочу, чтобы ты уезжал из Скуод-жяй...» Она это сказала, Ада. Она обещала найти ему хорошее место, помогать деньгами. Как легко она относится к жизни! Кажется, достаточно захотеть, и сразу произойдет чудо! Но Ада Катенене действительно многое может! Бенюс вспомнил романы, в которых женщины помогали своим возлюбленным добиться успеха в жизни, и ему стало неприятно. Как будто его унизили. Ведь в душе он все-таки презирал людей, добивающихся карьеры не своим трудом и талантом, а ловкостью. Он был уверен, что у него-то уж достаточно сил и способностей, чтобы успешно кончить университет. Было бы идиотизмом слепо довериться Аде и остаться в Скуоджяй. Наконец, стоит ли вообще обсуждать такие вопросы? Да и сама Ада уже не верит тому, что ляпнула в минутном порыве. Мало ли вздора можно наговорить за ночь? И все-таки Бенюсу хотелось, чтобы все, что сказала Ада, было не скороспелой ложью, а правдой. Два голоса спорили в его душе: один осуждал предложение Ады, другой ему просто не верил, но за обоими крылась какая-то тайная надежда, в которой Бенюс не смел признаться самому себе.
В этот вечер он не пошел к Аде, как рассчитывал: помешал Валентинас, который зашел к своему репетитору проверить уроки.На следующий день Бенюса вызвали отвечать английский, он не был готов и схватил двойку. Двойка отрезвила его. Он решил серьезно позаниматься до рождественских каникул, но Ада все равно ни на секунду не выходила из головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48