Убийцы здесь, иуды, воры. О господи, помилуй их!
Бенюс поднял листок к свету и прочитал еще раз. Иуды... Почему это слово подчеркнуто? Когда Ромас написал это четверостишие, — до этого или после? Иуды... Воры, убийцы и... Бенюс скомкал оба листка и швырнул в мусорную корзину. Не садясь, снял туфли, скинул пиджак и вытянулся на кровати. Наволочку недавно сменили, она пахла мылом и утюгом. «Эту наволочку мама стирала...» На кухне хлопотала Луокене. Звенела посуда, шипела вода, брызнувшая на раскаленную плиту, гремели отодвигаемые стулья. «Мама теперь тоже, наверное, прибирает на кухне...»
Убийцы здесь, иуды, воры. О господи, помилуй их!..
Бенюс зажмурился. Минуту он лежал, ни о чем не думая. Только четверостишие Ромаса непрерывно звенело в ушах. Наконец и оно смолкло. Когда Бенюс проснулся, комната утопала в сумерках. В тяжелой тишине однообразно тикал неутомимый будильник, за стеной переругивались хозяева. Бенюс лежал навзничь и никак не мог расстаться со сном. Он не помнил точно, что ему снилось. Осталось только общее настроение и обрывки картин: заросшее камышом озеро, за-
ход солнца, лодка. Нет, не лодка, автомобиль. Они сидели с Адой в автомобиле господина Сикорскиса и мчались через волнующееся озеро. На Аде был купальник в золотых подсолнухах. Она пахла солнцем и чистым прибрежным песком. Бенюс положил ей голову на колени. Она нагнулась, и их губы слились в поцелуе.
Бенюс свесил ноги и сел. Ада! Вот с кем он проведет этот вечер, а может быть, и все каникулы! Надо сходить к Аде. Она единственный человек, с которым легко.
Бенюс потянулся, разминая вялое после сна тело, и стал торопливо одеваться.
Ада с двумя молодыми людьми играла в карты в гостиной. Один из них был Пятрас Стимбурис, а второй — его двоюродный брат из Клайпеды. Гость из Клайпеды был низенький, упитанный, опрятный человечек с круглым самодовольным лицом, с которого не сходила сытая улыбка. Он без передышки молол языком, рассказывая о различных переделках, в которые они попадали, после того как Пятрас переехал в Клайпеду. Говоря, он так брызгал слюной, что казалось, будто вместо языка у него подвешена кропильница. Красноречивого гостя Пятрас называл Стасяли-сом, Ада — господином Грумбленасом. Рядом с ним Стимбурис казался писаным красавцем. По правде говоря, он и был красив: высокий, статный, с интересным лицом — крупный, упрямый подбородок, широкие скулы и желтые кошачьи глаза. Пятрас сидел против Ады с таким выражением лица, словно ему все равно, что о нем говорят. Он молчал и старался выглядеть равнодушным ко всему окружающему, но когда толстяк упоминал о женщинах или когда заговаривала Ада, его ноздри вдруг раздувались, а в прищуренных глазах вспыхивали огоньки. Да, в компании Пятрас не был интересен, зато Ада знала, чего он стоит в постели. Он пришел на следующий вечер после ночи, проведенной Адой с Бенюсом, и мгновенно вернул свои прежние позиции в сердце Ады. Они провели всю ночь на диване в гостиной. Ада обнимала Пятраса и воображала, что ласкает Бенюса, а в душе сожалела, почему бог не сделал из этих двух мужчин одного. На другой вечер Пятрас пришел со Стасяли-сом. До двенадцати они играли в карты, попивали вино и обтирали с лица слюну Грумбленаса. Потом Ста-сялис ушел. Они снова провели ночь вместе, и Ада больше не думала о Бенюсе. Бенюс подождет. Каждый ждет своего часа... Сегодня Пятрас снова пришел со Стасялисом. Неприятный тип этот Грум-бленас. Зато Пятрас рядом с ним выглядит принцем. Бенюса раздражало поведение Ады. Она держалась вежливо и холодно. Тайком она не послала ему ни единого взгляда, ни единой улыбки и все время называла Жутаутасом. Правда, Стасялиса она тоже называла по фамилии. Но Бенюс — одно, а этот пульверизатор — другое. Почему она Пятраса не назовет по фамилии? «Держись, господин Пятрас!», «Режь, господин Пятрас», «Твоя, господин Пятрас!» А иногда просто «Пятрас!», без господина... Бенюс выпил несколько рюмок вина, но настроение не улучшилось. Какого черта Ада посадила его против Грумбленаса? Потому что он пришел позже всех? Ну и что? Стася-лис — приятель Стимбуриса, пускай и играет с ним. Но нет. Она посадила перед собой Стимбуриса и смотрится в него, как в зеркало, а Жутаутас должен глядеть на откормленное рыло Грумбленаса и глотать его слюни. Бенюс хотел было швырнуть на стол карты и уйти, но чары той ночи приковывали его к месту. Нет, он не уйдет, сперва пускай уходит Стим-бурис со своим братцем, а потом — посмотрим...
— Вы не ту карту бросили, господин Жутаутас,— сказал Стасялис. — Не будьте таким рассеянным.
— Я не заметил, — буркнул Бенюс.
— Моя! —Ада бросила карты и прыснула. Стим-бурис навострил уши, услышав ее голос, и уставился в угол. Он никогда не смотрел на человека прямо.— Господину Грумбленасу тасовать.
— Охотно.—Стасялис собрал карты, перетасовал и посмотрел на нижнюю.— Снимите, господин Жутаутас. Девятка. Еще раз. Опять девятка. Кто вам сегодня руку отлежал?
— А вам что? — огрызнулся Бенюс— Не на деньги же играем.
— А может, на деньги перекинемся? — Грумбленас оглядел игроков.
— Нет. — Ада тряхнула головой. — Не могу видеть деньги на столе. Лавкой пахнет.
Стимбурис одобрительно выпятил губу и поднял глаза к потолку.
— Правильно. И я на деньги не играю, — скороговоркой затараторил Стасялис. — Помнишь, Пятрас, как мы играли у Блюмберга на девочек?..
Ноздри у Стимбуриса раздулись, в прищуренных глазах сверкнули огоньки.
— Не надо, — сказал он, глядя на дверь, за которой раздалось кукование кукушки.
— Не говорите мерзостей. — Ада прикрыла лицо веером из карт. — Я не хочу знать, как вы там распутничали с немецкими блудницами. Вообще меня не интересуете ни вы, ни ваша Клайпеда.
— Политика — не женское дело, — согласился Грумбленас. — Но не забывайте, мадам, мы легко можем потерять Клайпеду. Помнишь, Пятрас, что сказал Блюмберг про Ноймана и Саса? «Подожгите все три мои лавки, господа, если Нойман с Сасом просидят больше двух лет». До срока осталось полгода.
— Значит, через полгода господин Блюмберг станет погорельцем, — с иронией рассмеялся Бенюс.
— Кто знает, господин Жутаутас. Кто знает...
— Никто не отдаст Гитлеру Клайпеду. — Бенюс вытер лицо, обрызганное Стасялисом. — Нас поддержат англичане с французами, Америка...
— Не очень, господин Жутаутас, не очень...
Слово за слово они сцепились. Грумбленас утверждал, что нечего жить иллюзиями. Литва — государство маленькое. Нашему правительству пора это осознать и, вместо того, чтобы раздражать Гитлера процессами над германофилами, заключить разумную сделку. Перед Литвой два пути — с Россией или с Германией. Первый путь — самоубийство, это ясно каждому дураку. Поэтому остается выбрать оставшийся путь — включиться в третий рейх. Бенюс не на шутку разгорячился. Чьи это речи? Литовца или изменника нации? Отказаться от независимости, за которую тысячи наших соотечественников положили головы! Отдать свободу без выстрела, без капли крови? Словно старый башмак или поношенную шапку. Позор! Кощунство! Людей, которые рассуждают подобно вам, господин Грумбленас можно подозревать в измене родине...—Чем дальше, тем больше горячился Бенюс и чем больше горячился, тем складнее у него получалось. Он ничего не видел вокруг — одну Аду. Ада си-
дела, прикрыв лицо веером из карт, и с любопытством наблюдала за Бенюсом. Его речь интересовала, а может, даже восхищала женщину. Он чувствовал это и из кожи вон лез, безжалостно громя Грумбленаса, который только разевал рот и отирал пот надушенным платком.
— Что же вы предлагаете? — вдруг не выдержал Грумбленас, несколько оправившись от натиска Бенюса.—Идти с большевиками?
— Почему с большевиками? С литовцами! Не беспокоиться о своих лавках, мельницах, лесопилках, не в карты играть на девок, а идти с литовцами. Не продаваться ни русским, ни немцам. Если позовет родина — оружие в руки и до последней капли крови!
Грумбленас осклабился, обнажил синие десны, и вместо слов изо рта его вылетел фонтанчик слюны. Пятрас глядел куда-то в угол. Его брови подрагивали. Оба родственника были оскорблены.
— Пока у нас есть такие люди, как Жутаутас, нашей независимости не угрожает никакая опасность,— первой заговорила Ада. В ее голосе Бенюс почувствовал легкую насмешку.
— И я приветствую патриотизм господина Жутау-таса, — отозвался Грумбленас. — Мы тут все литовцы, мы понимаем, что трудно отказаться от завоеваний отцов, но...—Он бессильно развел руками и замолк.
— Мы не отказываемся от завоеваний отцов,— поддержал родственника Стимбурис, — а приспосабливаемся к обстоятельствам...
— Очень ясно,—ожил Стасялис. — Мы не отказываемся от независимости. Мы были и будем независимы. Мы только хотим придать независимости другую форму.
Бенюс нервно комкал карты.
— Кошка с камнем на шее тоже получает другую форму. — Он вызывающе рассмеялся. — Наша независимость...
— Перестаньте! —оборвала Ада.—Чтобы я больше ни слова о политике не слышала! Кто хочет митинговать, прошу на рынок, господа.
Стимбурис одобрительно кивнул, а его братец приложил руку к груди, угодливой улыбкой и жестами показывая, что подчиняется. Все подняли рюмки и недружно выпили, но напряжение не уменьшилось. Кукушка прокуковала одиннадцать. Грумбленас под-
нялся. Его никто не задерживал. Бенюс надеялся, что вместе с родственником уберется и Стимбурис, но Пятрас сидел прочно.
— Нам не по дороге? — спросил Грумбленас, подавая Бенюсу мягкую, влажную руку.
— Нет, спасибо. Мы уж вместе с господином Стимбурисом.
— Не обращай на меня внимания, Бенюс, — отозвался Пятрас, впервые за сегодняшний вечер назвав его по имени. — Я свободный гражданин, а ты гимназист. Еще инспектор поймает...
— Спокойной ночи, господа.
— Спокойной ночи. Грумбленас вышел.
— Я думал, ты уже забыл гимназическую дисциплину, — насмешливо заметил Бенюс.
— Если бы я забыл, меня бы вышвырнули из гимназии значительно раньше.
— Жаль...
— Чего? Что раньше не вышвырнули?
— Нет. Что ты не смог закончить гимназии.
— Почему не мог? Мог поступить в другую, но не захотел. Да и зачем? Среднее образование ничего путного не дает, а высшее мне не нужно. У меня нет способностей. Я решил, что с моим умом не стоит садиться на шею государству.
— Тебе ум не нужен — есть карман.
— У нас у всех есть карманы.
— Пустые...
— Удивительно, как ты во всем разбираешься, Бенюс. Люди с твоими способностями далеко идут.
— Разумеется, — отрезал Бенюс— Некому идти за них, вот они и идут сами.
— Слышал, ты записался в тайную полицию. Это правда?
Стрела, пущенная Стимбурисом, попала прямо в сердце.
Пока мужчины переругивались, Ада сидела, закрыв глаза, и о чем-то напряженно думала. Лицо у нее было усталое и постаревшее. Последние слова Пятраса словно разбудили ее. Она встала.
— Пятрас! — Ада топнула ногой и погрозила пальцем.—Держись уговора, или...—Она наклонилась к его уху и что-то шепнула. Ноздри у Пятраса раздулись.
— Ладно уж...—Он кивнул и прищурился. — Прости, Ада. Я только хотел убедиться... Я просто радуюсь, что господин Жутаутас такой молодец.
— Да? — Бенюс весь дрожал от злобы.— А что вас так радует, разрешите спросить?
— Мне нравится ваша любовь к родине, — ответил Пятрас, не шевельнувшись.
— Не может быть!
— Почему?
— Это же не онанизм...
— Фи, Бенюс! — возмущенно вскочила Ада.— При женщине, как не стыдно...
— Мне пора домой, Ада.—Стимбурис встал. Его лицо побледнело, брови вздрагивали. Он взял руку Ады и прижал к губам.— Спокойной ночи.
— Я тебя выпущу. — Ада с упреком взглянула на Бенюса. Они вышли. Бенюс налил себе и выпил одну за другой две рюмки. Вскоре хлопнула дверь, и в коридоре раздались бойкие шажки Ады. Бенюс обрадовался, что она вернулась быстро, и подумал: успели поцеловаться или нет? Ада тщательно закрывала дверь. — Ты, Бенюс, без свинства не можешь. В приличном обществе так не ведут себя.
— Чего этому Стимбурису у тебя надо? В Клайпеде женщин не хватает?
— Мой милый! —Ее глаза зло сверкнули. — Веди себя разумно. Не тебе указывать, кто имеет право ходить в мой дом.
— Я не указываю, но сегодня ты вела себя со мной, как с каким-нибудь случайным прохожим. — Бенюс встал, намекая, что, обидевшись, может и уйти, но Ада словно ничего не заметила. — Я не думал, что ты так быстро изменишься, Ада.
— Твоей ревности конца не видно.—Ада подошла к Бенюсу и взяла его за руки.— Я ценю, что ты неравнодушен ко мне. Кусок льда никуда не годится. Но и от огня проку мало. Лед превращается в воду, а огонь — в золу. Надо найти что-то среднее и быть мужчиной. Ты понял меня? — Бенюс молчал.—Я не могу на виду у всех вешаться тебе на шею. Наши отношения должны казаться со стороны полуофициальными. Хотя бы до тех пор, пока ты гимназист...—Ада сжала его руки своими мягкими пальчиками и соблазнительно улыбнулась. — А теперь иди домой, милый.
Бенюс, не веря своим ушам, посмотрел на нее. Ада была в темно-синем шелковом платье с глубоким вырезом, ее белую, нежную шею украшало тяжелое жемчужное ожерелье, в розовых ушках качались драгоценные серьги. Она была нежна, как кошка, ароматна, как цветок, и неприступна, как королева.
— Ада...— Бенюс попытался обнять ее, но она мягко отстранила его.
— Не надо раздражать себя, милый. Все равно сегодня ты не сможешь остаться...
— Почему, Ада? — Бенюс задыхался от волнения. Сегодня госпожа Катенене казалась ему еще прекрасней, еще соблазнительней.
— Я больна...
— Больна? — Бенюс не понял.— Чем? Ты прекрасно выглядишь.
— У женщин бывают разные болезни. — Она потупилась. — Прости, милый...
Бенюс смущенно переминался с ноги на ногу. Он бы многое отдал за то, чтобы остаться на эту ночь у Ады. Но она уже открыла дверь, и он, злой и мрачный, вышел в коридор. На вешалке Бенюс увидел зеленую шляпу. Он не сомневался, что это шляпа Пятраса.
— Почему Пятрас забыл шляпу?
— Какую шляпу? А... Неужели...—растерялась Ада.
Бенюс окинул коридор безумным взглядом. Дверь на кухню была полузакрыта. Он кинулся туда, ногой толкнул дверь и взмахнул фонариком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48