Но ему было неприятно чувствовать на спине насмешливый взгляд Качяргиса. «Наверняка тащится в Стоняй, к молочнику. Нашел, видите ли, товарища. Все его чураются, как Ронкиса. А Мышке он нравится. Проторчит у него весь день, а вечером вернется с полными карманами старых журналов...»
Качяргис действительно свернул на Стоняй, и Бенюс вздохнул свободнее. Но не успел он пройти и два телеграфных столба, как его постигло новое несчастье: сзади раздался грохот колес, и мимо во всю прыть пронеслась резвая сивка, запряженная в легкий шарабан. Повозка подпрыгнула на выбоине и окатила его грязью. «Надо носить с собой камень и пересчитывать таким скотам зубы!» — буркнул он, протирая залепленные глаза. Но злость тут же сменилась удивлением, когда он увидел, что в шарабане никого нет, только чьи-то ноги торчат из-под сиденья. На повороте шарабан скрылся за деревьями, и Бенюс больше его не видел.
...Когда Бенюс появился в усадьбе лесника, ни один патруль еще не успел собраться полностью. Почти все патрульные, кроме семиклассника Гришкуса, не указали своим скаутам единого маршрута, и каждый шел так, как хотел. Многие, соблазнившись короткой дорогой, пустились напрямик. Но не всем удалось пробраться через овраг. А те, кто переправился, теперь сидели вокруг костра и сушили штаны. Бенюс собрал свой патруль, почти не надеясь, что найдет Гряужиниса с Варненасом, но был приятно удивлен: вдруг из леса вынырнули оба бунтовщика. Теперь ему поперек дороги стоял только патруль Гришкуса, который получил сообщение последним. Гришкусу не хватало одного скаута. Если он не явится через десять минут, патруль Бенюса займет первое место! Однако прошло не десять минут, но целых полчаса, а опоздавшего все еще не было видно.
Мингайла приказал скаут-мастеру выстроить отряд.
— Я хотел проверить вашу выдержку и дисциплинированность,—обратился он к скаутам.—И могу сказать — вы не обманули моего доверия. Вчера я сообщил всем, что сегодня утром вы должны находиться дома. И патрульные обнаружили дома большинство. Пока трудно сказать, сколько из вас участвовало в походе, так как собрались еще не все, но и так достаточно ясно — вы научились ценить дисциплину. Благодарю, братья!
— На благо родины! — раздался нестройный ответ.
— Я вижу, не всем понравилась такая вылазка,— продолжал Мингайла.—И правда, кому приятно тащиться десять с лишним километров по грязи, если можно спокойно лежать и читать интересную книгу или поиграть в баскетбол на площадке? Но что поделаешь, надо. Вы не рядовые гимназисты — вы скауты. Из ваших рядов выйдут лучшие сыновья родины. Вы должны закалять свое тело, воспитывать свою волю, быть примером другим. — Мингайла вытянулся, щелкнул каблуками сапог (он был в форме шаулиса1) и скомандовал: — Второй патруль пять ша-
1 Военизированная фашистская организация в буржуазной Литве.
гов вперед шагом марш! Стой! Кругом! Смирно! От имени родины выражаю благодарность второму патрулю за безупречно выполненное задание! — Мингай-ла торжественно оглядел отряд, скомандовал «вольно» и, подойдя к Бенюсу, протянул руку: — Поздравляю, Жутаутас! Я не думал, что ты так отлично справишься с заданием.
Эту торжественную минуту вдруг нарушил грохот колес и брань взбешенного человека. Все взглянули на опушку: по просеке приближался взмыленный конь с шарабаном, — тот самый, что добрый час назад так загадочно обогнал Бенюса. На сиденье со спинкой вертелся человечек в серой шляпе и орал:
— Вот они где! Я вам покажу, бродяги! Будете знать, как насмехаться над честными людьми, фармазоны проклятые! — Он встал во весь рост, натянул вожжи и свернул прямо на скаутов. — Чего глаза вылупили? Вам, вам говорю, галстучки желтые. Кто тут будет начальник этой собачьей своры?
— Вы не оскорбляйте, а объясните, что вам нужно, — зло откликнулся Мингайла.
— А, это вы будете главный? — Человечек прищурился, словно примеряясь к росту учителя. — Стыд какой, солидный, взрослый человек, а с детьми балуешься. Хуже того — детей распускаешь. Им бы в костеле молиться, а ты их гоняешь по полям...
— Перестаньте! —побелев от ярости, оборвал его Мингайла.
— Не перестану! Пока у меня на глазах не выпорешь виновного, я отсюда ни на пядь не отступлю.
— Что же случилось?
— Они, — человечек погрозил кулачком, — они мою лошадь со двора угнали. Мы на похороны собирались, понятно вам? У жены сестра померла. А они вот,—крепкий кулачок снова замелькал в воздухе,— они схватили лошадь и ускакали...
— Кто «они»? — Мингайла помрачнел.— Вы их видели?
— А кто же еще, может, святые? Святые не шляются в обедню!
Бенюс оторопел. Вот почему Гряужинис с Варнена-сом прибыли вовремя, хотя и не расписались на камне! У него перехватило дыхание. Теперь Людас поплатится за все. И Варненас свое получит. Господи, какой
случай! Но... как тогда будет с первым местом? Да, с первым местом тогда придется расстаться — его заберет Гришкус. Ему честь, а Бенюсу позор. И еще какой позор! Брат-руководитель может подумать, что он знал заранее и промолчал. X
— Ну, мальчики! — Мингайла попытался улыбнуться, но глаза у него бегали.— Вы слышали, что сказал этот человек? Я не верю, что среди вас может оказаться скаут, способный на такой недостойный поступок. Но если такой есть, прошу его выйти из строя.
Скауты переглянулись. Никто не двинулся с места.
— Виновного прошу выйти из строя.
Бенюс стоял, и сердце у него колотилось. Ему показалось, что если Мингайла еще раз попросит, Гряу-жинис с Варненасом не выдержат и выдадут себя. Вдруг он вспомнил встречу с Мышкой, и в голове у него мелькнула спасительная мысль.
— Брат-руководитель, — сказал он глухо.—Я... я знаю, кто угнал лошадь этого господина...
Человечек издал победный клич, а на лице Мин-гайлы появился испуг.
— Кто же? — Брат-руководитель зло взглянул на Бенюса.— Откуда ты знаешь? Объяснись.
— Лошадь увел Качяргис, брат-руководитель.— Бенюс тяжело дышал.—Я видел как... он соскочил у дороги на Стоняй и... и... ушел... Он часто ходит в Стоняй к молочнику...
Мингайла выпрямился, злорадно обернулся к человечку, который смущенно переступал с ноги на ногу в шарабане.
— Вы слышали? Вашу лошадь увел не скаут. Итак, милостивый государь, вы должны взять ваши слова обратно.
— У жены сестра умерла, а они лошадь...—буркнул человечек, по-видимому, смутившись. Потом хлестнул вожжами и ускакал, громко ворча: — Расплодились всякие с желтыми галстучками, честному человеку жить не дают. Фармазоны!.. Святая месса идет, а они шляются...
Мингайла приосанился и, сияя, так прокричал команду, что в лесу откликнулось эхо:
— Второй патруль на свое место шаго-ом марш! Отряд, равняйсь!
На другой день к Бенюсу на последней перемене подошел Мангайла.
— Как себя чувствуешь после вчерашнего похода? — спросил он, дружески сжимая ему локоть.— Кости не ломит?
— Нет, господин учитель.
— Я обычно не спешу с выводами, но вчерашний твой поступок был превосходен, мой мальчик. Ты защитил честь скаутов и... умело использовал случай нанести удар им. Понимаешь, что я имею в виду?
Бенюс не понимал: он был слишком смущен. Но одно ему ясно: учитель знает, что он солгал.
— Я не думал, что ты окажешься таким молодцом! — Мингайла взял Бенюса под руку и повел ближе к парадной двери, где не мешали ученики.—Ты, без сомнения, понимаешь, почему эти слова я говорю тебе не перед строем, а с глазу на глаз?
— Я думал... Мне показалось, что в шарабане, и правда, был Качяргис...—выдавил Бенюс, смотря в сторону.
— А как же. — В голосе учителя была несокрушимая вера в свою правоту.—Иначе и быть не могло.
Бенюс минуту напряженно думал.
— Но его... не накажут? — наконец решился он, собравшись с силами.
— Будь спокоен. Дела никто не б>дет возбуждать.— Учитель значительно улыбнулся.— Но к твоему шагу необходимо достойно отнестись и сделать соответствующие выводы. Мне кажется, ты уже вырос из штанов помощника, хотя и недавно надел их. Ты бы хотел командовать патрулем вместо Сикор-скиса?
У Бенюса перехватило дух. Он прислонился к стене и дрожащими пальцами трогал холодную штукатурку.
— А куда денется Альбертас? — пробормотал он, все еще не переводя дыхания.
— Мы создаем из новых скаутов отдельный патруль. Поручим его Сикоркису.—Раздался звонок. Мингайла дружески подтолкнул Бенюса и добавил: — Зайди ко мне, когда приготовишь уроки. Посоветуемся.
Бенюс не находил себе места. Он — патрульный! На равных правах с Альбертасом. Да что Альбертас! Его патруль свежевыпеченный. А Бенюс будет руководить старыми волками. У него под началом будет и острый на язык Варненас, и надутый Трумпис, сынок лавочника, и Людас Гряужинис. Ну, что они теперь запоют? «Скаут, будь готов!» —«Всегда готов!» Будут стоять навытяжку перед Бенюсом, отдавать ему салют, выполнять его приказы. А попробуют не выполнить — поглядим...
После звонка Бенюс первым вырвался во двор. Сердце бешено колотилось от волнения: сегодня он непременно встретит ее. Непременно! Только б не прозевать... Кто-то, пробегая мимо, заговорил, ударил по спине набитым портфелем, но Бенюс не ответил. Он словно впервые видел и улицу, по которой громыхала телега, и деревья, поднявшие тяжелые ветви в прозрачное весеннее небо, и учеников, чьи бархатные, окантованные серебром шапочки зеленели на солнце — словно плыли по воздуху лоскуты мха. И Виле показалась ему совсем другой, чем раньше. Она прошла мимо, разговаривая с подругами. Ее тугие косы, украшенные голубыми лентами, пахнули фиалками, Виле была как яркий весенний день. Не спуская с нее глаз, он следовал за ней, и его решимость укреплялась с каждым шагом. Он еще не знал, с чего начнет, но чувствовал себя смелым и радовался, что больше не робеет.
Они вышли на рыночную площадь. Римгайлайте попрощалась с подругами и исчезла в дверях лавочки Зельке. Может ли подвернуться случай удобнее? Ведь к Зельке ведут пути всех гимназистов. Здесь можно получить все, что угодно. А ученикам нужны не только карандаши, перья, тетради или конфеты. Старшие иногда просят такие вещи, которых, кроме Зельке, никто не посмеет продать гимназистам. На уроке, глядишь, кто-то пустил надутый презерватив. Все знают, что эта штучка — из лавочки Зельке. Или на улице кто-то выстрелил из монте-кристо по собачонке...— знай, и тут не обошлось без помощи Зельке. Но Зельке хитер, умеет держать язык за зубами: никогда не скажет, кому что продал. Он «знает» только четыре имени: все мальчики у него Йонасы или Пятрасы, а девочки — Оны да Мариёны. Когда покупателей нет, он сидит за прилавком, подперев ладойями длинные
седые пейсы, и смотрит на «ларец счастья» глазами цвета мутной воды. Но долго скучать ему не приходится, особенно после уроков.
Вот и теперь Бенюс застал в лавочке несколько учеников, которые пришли попытать счастья или подразнить веселого еврея и, заговорив его, стянуть какую-нибудь мелочь.
Бенюс встал рядом с Виле, которая пробовала перья.
— Перья...— сказал он.— Ну, как, ничего? Мне тоже нужны перья, — и протянул руку к коробке.
Она подняла глаза и покраснела. Бенюс заметил ее смущение и почувствовал такую смелость, будто давно уже был знаком с ней.
— Мне не нравятся простые, — добавил он, не дождавшись ее ответа. — Лучше всего рондо, английские.
— Английские — дороже, — заметила Виле. Бенюс нащупал в кармане потрепанный кошелек,
который дала ему мать, снаряжая в гимназию. Там было мелочи больше, чем на поллита. Покупай хоть десяток английских перьев.
— Пейса, дай пару рондо! — крикнул он Зельке. Это прозвище придумали гимназисты.
— Ты играешь в перья? — неожиданно спросила Виле.
— Что ты...—Бенюсу стало неловко, что она подумала о нем, как о каком-нибудь гимназистике из первого класса.— Я хочу одно дать... одолжить тебе... Увидишь, что такие перья выгодно покупать, хотя они и дороже.
Она засмеялась. Он понял, что сморозил глупость, но слово — не воробей...
— Уй-уй-уй, вот красивая пара — Пятрас и Мариё-на, — улыбнулся Зельке, пощипывая пальцами длинную, веером, бороду.
Виле вспыхнула как огонь, но, все еще смеясь, подвинула пять центов и попросила завернуть ей два простых пера.
— Красивая девушка сегодня без денег, — шутил старик, смахивая монету в ящик. — Нет сегодня — будут завтра. Приходите все, всё получите задаром. Пятрас, попытай для Мариёны счастья. За тридцать центов можешь наколоть пять литов. Попытай, Пятрас, не пожалеешь. По глазам вижу, будешь счастливый.
Виле, улыбаясь, смотрела на Бенюса. Глаза у нее были большие, черные, весело-удивленные. Он никогда не видел таких красивых глаз. И никто так не смотрел на него. Даже мать.
— Давай свое шило, — сказал он, вытащив кошелек.
Они посмотрели на «ларец счастья», верх которого был разделен на множество маленьких квадратиков. Под этими квадратиками прятались белые, желтые, зеленые, красные, черные, лиловые горошинки; от их цвета зависела величина выигранной суммы: белая — пять литов, желтая — три, зеленая — два, лиловая — лит, черная — тридцать центов, а красная — совсем пустая.
Бенюс взял специальное шило, не выбирая, ткнул в первый попавшийся квадратик, и из щели в стенке выкатилась красная горошина.
— Не >нывай, Пятрас, — старик подмигнул Беню-су.—Кому не везет в игре, тому везет в любви.
Мальчики, прыснув, выскочили за дверь. Пока Виле поняла, в чем дело, в лавочке остались только она с Бенюсом.
— Ай-вай-вай, — простонал Зельке, схватившись за бороду. — Резинка, один резинка вынес за пятнадцать центов. Какой мальчик, какой мальчик, ай-вай-вай... Обманывать бедного еврея. Пятрас, ты их знаешь? Скажи, пускай^принесет обратно. Я ему ничего не сделаю, скажи Йонасу, а не принесет — Йонасу будет плохо.
— Гадкие мальчишки,—сказала Виле, когдо они вышли на улицу.
— Пустяки, он заработал на мне,— ответил Бенюс.
— Ты — игрок. Я правильно отгадала. Мальчики, которые дерутся, чаще всего любят играть, курить, пить пиво.
— Я не такой. — Он хотел сказать, что играл, чтобы проверить, правду ли говорит еврей про счастье, но не посмел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48