Серов поднялся на мостик. Вода в заливе вздымалась неприветливая, тяжелая, как мокрый холст. В гулких металлических надстройках корабля гулял ветер. Облака выползали из-за горного хребта, неслись над лесистыми вершинами сопок к океану, беспорядочно наслаиваясь и громоздясь, словно им было тесно в небесном просторе.
Над мачтами пролетела чайка, похожая на большое белое перо, гонимое ветром. Серов проводил ее взглядом. «Пурга будет»,— решил он, зябко поеживаясь и застегивая наглухо воротник шинели.
Серов закурил и, как это часто случалось с ним в последнее время, вспомнил о Марии Краевой. «Так и стоит она перед глазами: строгая, красивая, вот незадача». Он усмехнулся.
Странными все-таки были их встречи!В один из осенних ненастных дней он как депутат городского Совета принимал избирателей.Вторые сутки непрерывно шел дождь; он то усиливался, то стихал на короткое время, то вновь принимался хлестать. Если бы не твердо принятое для себя правило никогда не пропускать своих приемных часов, Серов не приехал бы в горсовет: он знал, что в такую непогоду посетителей у него будет немного. Посетителей и впрямь было только двое: демобилизованный моряк с чертежами изобретенного им нового огнетушителя, просивший Серова помочь ему добиться консультации флотских специалистов, и какая-то пожилая женщина, мать погибшего на войне офицера, жаловавшаяся на финансовый отдел исполкома, который несвоевременно переводил ей пенсию.
Отпустив избирателей, Серов зажег настольную лампу и принялся читать письма. В одном письме группа военнослужащих просила своего депутата поставить вопрос перед Москвой об открытии в Белых Скалах телевизионного центра; в другом — девушка, окончившая среднюю школу, возмущалась несправедливым, по ее мнению, отказом приемной комиссии высшего военно-морского училища, куда она хотела посту-
пить учиться. Серов собирался написать ответы на письма, как раздался стук в дверь.На пороге показалась женщина в плаще, по которому стекали струйки воды.
— Я уже подумала, что вы сегодня не принимаете,— сказала она простуженным голосом. — Я вам здесь наслежу. — Она поглядела себе под ноги. — Ни в одном магазине в Белых Скалах нет в продаже зонтиков. Это никуда не годится!
— Значит, вы ко мне по этому поводу? — спросил Серов, придвигая ей стул.
— Нет, это так, к слову пришлось, — ответила она, осторожно садясь на краешек стула.
Женщина расстегнула плащ, привычным движением поправила волосы, сбившиеся под капюшоном. Она была мила и привлекательна. Ее большие серые глаза, хоть и смотрели строго, казалось, таили в себе мягкий свет.
— Моя фамилия Краева, — продолжала она. —Я работаю на судостроительном заводе. По службе мне приходится близко сталкиваться с военными моряками. И вот сегодня... — Она вдруг сморщила нос, достала из сумочки, лежащей на коленях, носовой платок, поднесла его к лицу и громко чихнула. — Простите. У меня, кажется, нос распух от насморка.
— Будьте здоровы!—Серов улыбнулся. «Что-то я слышал о ней... — подумал он. — Да, да... ее зовут Марией. Это она приехала к Кипарисову, и о ней мне говорил когда-то еще Звенигоров. Но они, кажется, давно разошлись... Зачем она пришла?».
— Спасибо, — сказала Краева и снова, не удержавшись, чихнула. Из ее раскрытой сумочки шел тонкий запах духов.
— Погода неважная,—зачем-то сказал Серов, внимательно рассматривая посетительницу. Под плащом на ней был надет темный костюм, над кармашком его виднелась планка с орденскими лентами. Шею ее обвивал цветной шелковый шарф. — Так что же случилось?
— Случай сам по себе незначительный. Но он меня расстроил.— Ее глаза посуровели.— Представьте себе, что вы обращаетесь к офицеру в надежде встретить у него поддержку, а вместо этого...
— Что вместо этого?
— Я не знаю, как это точно выразить. — Краева помолчала, раздумывая, и на высоком, немного выпуклом лбу показалась морщинка. — Вы, наверное, поймете меня, когда я все расскажу. — Она подняла на Серова глаза, словно ища его сочувствия.
— Пожалуйста, продолжайте, — сказал Серов.
— Сегодня после работы я шла домой, — продолжала Краева. — Около одного дока меня захватил дождь. Здесь же неподалеку хранился цемент. Порывом ветра брезент, которым он был накрыт, сорвало и унесло в бухту. Двое рабочих стали переносить цемент под навес пакгауза. Понимаете, цемент был в бумажных мешках. По пирсу шли матросы. Один из грузчиков крикнул им: «Подсобите, моряки, добро ведь гибнет». Матросы стали помогать рабочим. Старшина, который был с матросами, сказал: «Я сбегаю на корабль и принесу брезент». В это время подошел офицер. Он спросил у старшины, с какого они корабля и кто им приказал работать. У старшины был жалкий вид, он был весь мокрый и перепачканный цементом. Офицер наказал его, а матросов вернул на корабль. Я пыталась все объяснить офицеру: «Это замечательно, что матросы так поступили, — сказала ему я. — Зачем же такая строгость?» Но он не стал слушать. Вот и все, — закончила Краева и потерла нос платком, зажатым в кулаке.
— А что стало с цементом? — спросил Серов. Он не хотел делать каких-либо выводов, не разобравшись в существе дела.
— К счастью, вскоре, после того как ушел этот офицер, явились другие моряки и помогали нам уже до конца. Но все-таки много бумажных мешков размокло и цемент испортился. — Краева махнула рукой. — Вы не подумайте, что я хочу этим умалить вину заводской администрации. Я говорю о другом...
— Вы, значит, прямо с завода ко мне? — спросил Серов.
- Да...
Серов только сейчас заметил, что руки у Краевой красные и в ссадинах, а на плаще — бурые пятна от цемента. «Носила мешки под дождем, вот и схватила насморк», — подумал он.
— Что же вы хотите от меня?
— Я бы хотела, чтобы вы как депутат и военный начальник поговорили с этим офицером. Может быть, в будущем он... — Краева неожиданно улыбнулась.— Не знаю, входит ли это в ваши депутатские обязанности?
— Я тоже не знаю, — сказал Серов, — но я поговорю обязательно... Вы знаете фамилию офицера?
— Капитан первого ранга Панкратов. Я его не раз видела на заводе.
Серов кивнул. «Характер у моего начальника штаба действительно крутой. Но все же что заставило его так поступить?» — подумал он.Краева встала и, сказав: «До свидания, простите за беспокойство», — пошла к двери.
Дождь барабанил по оконному карнизу. По серым стеклам бежали струйки, и сквозь них, как в тумане, виднелась площадь.
— Вы бы переждали, вон как льет,— сказал Серов, провожая Краеву до двери.
— Ничего. — Она застегнула плащ и ушла.
Серов подошел к окну. По тротуару пробегали прохожие; женщины кутались в прозрачные плащи, блестящие от дождя. Плащи были разных цветов: красные, синие, желтые, и от этого грязная, вся в лужах, затянутая дождем площадь казалась пестрой и веселой. «Где же среди них Мария?».
Спустя неделю, на Октябрьской демоне-грации, Серов увидел ее среди приглашенных гостей на одной из боковых трибун. Был ветреный пасмурный день. Военный парад окончился, и. тысячи людей заполнили площадь. Гремел сводный оркестр. Демонстранты несли цветы, пели песни... Серов подошел к Краевой. Что потянуло его к ней, он не знал. То ли ему наскучило среди хорошо знакомых, но официально державшихся с ним людей, и от этого он чувствовал себя сегодня почему-то одиноким, то ли просто было приятно встретиться с ней снова — он не отдавал себе в этом отчета. Мария протянула ему руку, как старому знакомому.
— О, вы, значит, знатный человек! — сказал Серов. Ее рука была холодной и дрожала. — Опять скверная погода, — закончил он, оглядывая ее легкое демисезонное пальто, — а вы так одеты...
— Я чувствую себя хорошо, — сказала Мария, — и не замечаю ни ветра, ни туч. Это ведь большое счастье смотреть парад с трибуны.
Серов улыбнулся.Из боковой улицы выходила колонна демонстрантов. В воздухе проплыл макет большого океанского корабля.
— Наши идут, наши! — воскликнула Мария и вдруг устремилась к лесенке, которая вела вниз с трибуны.
— Куда же вы? — попытался остановить ее Серов.
— Туда, к своим, — ответила Мария, весело глядя на него.
— Ведь вы же только что говорили о счастье стоять на трибуне.
— Ну да, — засмеялась Мария. — Но это счастье я уже испытала, а радости идти в рядах тоже не хочу упустить. — Заметив, что Серов огорчился, Мария предложила: — Хотите, пойдемте со мной. Вы, наверное, привыкли только вот отсюда сверху видеть демонстрантов... — Она осторожно потянула его за руку. — Ну, не раздумывайте!
И снова не отдавая себе отчета в том, хорошо он делает или дурио, Серов пошел за ней. Пока они спускались по лестнице и пробирались сквозь толпу, стоявшую позади трибуны, колонна демонстрантов судостроительного завода уже прошла.
— Видите, мы опоздали, — сказал Серов.
— Ничего не значит, — ответила Мария, — вон идут строители, и мы с ними! — Они пробежали по улочке и, миновав сквер, пристроились к первой незаполненной шеренге. Серов, шагая рядом с Марией, испытывал необыкновенный душевный подъем, будто вернулся в давние молодые годы. Он вместе со всеми кричал «ура» и даже подпевал, когда затянули песню. Затем, однако, нечаянно взглянул на часы, и настроение сразу испортилось — вспомнились срочные штабные дела.
— Мне пора. Хотите, я довезу вас до квартиры, моя машина здесь поблизости... — сказал он Марии.
— Нет, нет... я хочу пройтись пешком, — ответила она решительно и, простившись, затерялась в толпе. Жаль было так расставаться с ней, но ведь и причин, чтобы удерживать молодую женщину, не было.
Позже Серов видел Марию однажды в театре, затем на судостроительном заводе, но она была в кругу друзей и поговорить им так и не пришлось. Меж тем Се-
ров все чаще думал о Марии и убеждался в том, что встречи с ней оставили в его душе глубокий след. Сначала он боролся с этими мыслями, потом привык к ним и даже сознательно стал вызывать в памяти ее образ.
Что же за чувство он испытывал к Марии? Любовь? Нет, ему казалось, что это нечто другое. Пожалуй, точней всего он определил бы его словом «любование». Он любовался Марией, как еще никем и никогда в жизни. В юности, когда он увлекся своей будущей женой, его тянуло к ней неудержимо, казалось, и часа он не может прожить без нее. Позже, в семейной жизни, он испытывал к ней огромную нежность, она была для него другом, без совета которого нельзя решить ни один важный вопрос, чье участие наполовину облегчало любое горе, чья радость делала его удачу двойной удачей.
Он даже сам не заметил, как постепенно страстное нетерпение уступило в их отношениях место спокойной духовной общности. И все-таки ни в юности, ни в зрелых годах он не мог бы даже сразу ответить на простой вопрос — хороша ли она вообще, умна ли она вообще? Ему бы и в голову не пришло поставить , перед собой такой вопрос. Она была хороша для него и умна для него — и эти ее «хорошесть» и ум определялись вовсе не какими-нибудь объективными критериями, а местом, которое она занимала в. его жизни. Жена существовала для него, Кирилла Серова, и в этом заключалось все. И это вовсе не исключало того, что она могла жить одновременно общественной жизнью, работать или увлекаться, например, биологией, — он вникал в ее общественные дела, разделял ее увлечения, и все это потому, что жена была как бы частицей его самого.
С Марией дело обстояло по-другому. 0на существовала сама по себе. Более того, Серов и не представлял себе, что может когда-либо сблизиться с ней. И не потому, что он рассудком останавливал себя, вспоминая о разнице в летах. Такие рассудочные преграды легко могли быть сметены чувством. Нет, по какому-то внутреннему ощущению человека, перешагнувшего за пятый десяток, он исключил для себя самую возможность влюбиться и быть любимым. И то чувство, в силу которого мужчины, смотря на нравящихся им женщин, вольно или невольно представляют их в роли своей любимой, для него не существовало. Поэтому, хотя ему
нравилась каждая черточка лица Марии, каждое ее движение, жест, хотя он мог мысленно по многу раз представлять себе ее улыбку, тяжелую корону ее волос, повторять про себя ее слова, в этом преобладало все-таки не влечение, а любование. И если он в случае нужды многое мог бы сделать для нее, если ее судьба тревожила его, как судьба дорогого человека, то все-таки это никак не было связано с его судьбой.
...Серов потер озябшие пальцы. Надевая перчатки, он поглядел на свои покрасневшие, морщинистые руки и усмехнулся: «Годы не те».На корабле шла приборка. Матросы скоблили и терли палубу. Разгоряченные работой, они, казалось, не замечали стужи. Слышались прибаутки, смех. «Молодости все нипочем», — с завистью подумал Серов.
Ветер тяжело давил на залив. Бежали непрерывной чередой волны, загибая гребни, наполненные пузырчатой пеной, и эта белая, как снег, пена .еще больше подчеркивала темный цвет воды.
Чувствуя, что продрог, Серов стал спускаться по трапу. В коридоре, у дверей своей каюты, увидел Панкратова, который, видимо, ожидал его.
Приземистый Панкратов походил на борца. У него были широкие плечи, короткая шея, крутолобая голова. На его лице резко выделялись угловатые скулы и тяжелая выдающаяся вперед нижняя челюсть. Приветствуя Серова, он коротко доложил:
— Я к вам, Кирилл Георгиевич, по поводу Кипа-рисова.
Следуя на полшага позади Серова, Панкратов, как бы вскользь, заметил:
— Опять со Световым история.
— А что такое? — спросил Серов. Он вошел к себе в каюту, разделся и сел за стол.
— Директиву штаба о стоянке кораблей в зимних условиях, например, он считает маловажным документом, — продолжал Панкратов.
— Нашел что-нибудь в наших указаниях неверное?
— Пустое критиканство. Этот умник не признает простых вещей. Я его заставлю повторять службу с азов, — мрачно обронил Панкратов.
Серов задумался. Вчера с ним беседовал о Светове Меркулов. Он утверждал, что Панкратов недооценивает командира «Дерзновенного», и просил дать Светову на ученьях ответственную задачу.
«Надо испытывать командиров в сложных условиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70