Просто ей, наверное, я не нравлюсь. Вот она и высказалась откровенно.
— Тем хуже для нее, — ответила Меркулова. — Я работала в кабинете над этими переводами, — она пошевелила рукой лежащие на столе бумаги, — когда услышала звонок... Разве могла предположить, что домработница такое вам ляпнет... Нет, нет... это не случайно,— она на мгновенье задумалась. Катя вообще последние дни вела себя как-то странно: поглядывала искоса, отвечала дерзковато. То, что произошло сейчас, натолкнуло Меркулову на мысль: «Не с того ли вечера, когда Батырев был у меня, это началось? Ах, она ведь была дома. Как я об этом не подумала? Глупо и досадно. Да, девчонку надо убрать!» Приняв это решение, Елена Станиславовна тотчас забыла о Кате. У нее были дела поважнее. Она повернулась к Батыреву и, прищурив глаза, сказала: — У меня к вам будет несколько вопросов.
— Хоть миллион! — воскликнул живо Батырев. Он обошел кресло и хотел обнять Меркулову. — Я очень скучал по тебе, дорогая... — сказал он дрогнувшим голосом. Его вдруг охватило такое волнение, словно он был и вправду влюблен, словно сейчас, в эту минуту, решалась его судьба.
Елена Станиславовна спокойно отстранила его руку.
— Не «ты», а «вы», и наперед условимся, Валентин Корнеевич!
Сердце у Батырева упало.Однако по ее лицу было видно, что она ничуть не обиделась и не рассердилась, а просто спокойно поставила его на место. Батырев сразу это почувствовал. Раздосадованный, он отошел от кресла и, засунув руки в карманы, сел на диван. «Да, — подумал он, — все не так просто... Ну ладно, поживем, увидим».
Солнечный свет перламутровым блеском лежал на заиндевелых оконных стеклах, покрывая сеткой бликов желтый, как воск, паркет, зеленело сукно письменного стола; светились пышные, подкрашенные хной и оттого отливающие бронзой волосы Меркуловой, задумчиво склонившей голову, ее длинные полные руки безвольно лежали па коленях. Озаренная дрожащим переливающимся светом, в сером узком платье, она казалась не по годам молодой. В комнате было празднично чисто, пахло духами, а из радиоприемника доносилась тихая музыка.
Батырев, позавидовав комфорту и легкой жизни Меркуловой, щелкнул пальцами по статуэтке «Диана на охоте», стоящей на подставке около дивана, и сказал, плохо скрывая раздражение:
— Ну-с, какие будут ко мне вопросы?
Елена Станиславовна встала с кресла и, подойдя, покровительственно провела рукой по его голове.
Он поймал ее руку, она не отталкивала его ровно столько, чтобы не обидеть; затем, когда он порывисто потянулся к ней, продекламировала с улыбкой:
— «Учитесь властвовать собой».— Елена Станиславовна прошлась легким шагом по комнате и вдруг спросила: — Вы регулярно переписываетесь с родителями?
«Что она куражится!» — рассерженно подумал Батырев. Он хотел было встать, сказать несколько учтивых, но желчных и злых слов и уйти. Но ничего подобного не сделал. Елена Станиславовна все больше
влекла его. В ней было то неуловимое превосходство полного владения собой и вместе с тем то очарование, которые позволяют такого рода женщинам ставить в тупик влюбленных в них мужчин, делать их то несчастными, то счастливыми по своему усмотрению.
— Не понимаю, какое это имеет отношение к вам?
— Мы ведь друзья, — Елена Станиславовна снова подошла, потрепала его волосы, улыбнулась, на секунду прижалась щекой к его щеке и снова выпрямилась.— Ну, теперь отвечайте. Вы, вероятно, получили от родных письма, а ответили ли вы на них?..
— Не удосужился, — улыбнувшись, сказал Батырев. — Это вас только и беспокоило?..
— Да... Думаю, что вам следует послать им небольшую посылку и написать теплое письмо. О посылке я побеспокоилась. — Елена Станиславовна подошла к письменному столу, открыла дверцу боковой тумбы и достала вначале ларец в виде кочевой юрты, а затем трубку, почерневшую от времени, с красиво изогнутым мундштуком. — Посмотрите, Валентин Корнеевич, вам это нравится?
Батырев довольно равнодушно повертел в руках ларец, но долго любовался трубкой. Отец его коллекционировал такие вещи и научил его ценить их и разбираться в них. — О, это замечательная штука! — сказал он: — Батя мой, если не полжизни, так ползарплаты отдал бы за такую.
— Вот как! — притворно удивилась Меркулова: — Матери вашей вы пошлете ларец, а отцу трубку, я не знала, что он такой их любитель. Это вдвойне мне приятно.
— Слишком дорогой подарок, — заколебался Батырев, — хотя отец и мать были бы в восторге.
— Говорят, дорог не подарок, дорого внимание, — сказала назидательно Меркулова. — Теперь я вам отвечу, почему я беспокоюсь о том, чтобы вы были примерным сыном, — она прошлась по комнате и остановилась неподалеку от окна: — Я хочу, чтобы семья моего друга была близка мне, — она подчеркнула слово «друга» и бросила выразительный взгляд на Батырева: — Вы сегодня же, Валентин Корнеевич, заедете в магазин и купите все, что вам еще захочется послать
родным. В местных артелях найдете интересные сувениры. Для Москвы это экзотика. Что ж до ларца и трубки... — она изучающе глядела на Батырева, точно проверяя по его лицу, как он относится к ее словам, — не беспокойтесь. Я знакома с вашей матерью, мы не раз оказывали друг другу мелкие услуги у портных и шляпниц.. Так что мое скромное внимание к ней не может быть истолковано как-либо превратно. А на трубку я натолкнулась случайно. Почему же мне не доставить удовольствия коллекционеру? Надеюсь, вы сможете обо всем этом написать тактично. Может быть, вскоре вы поедете в отпуск, а я буду в это время в Москве, — с лукавой улыбкой добавила Елена Станиславовна, — мне приятно будет встречаться с вами и с вашей семьей и даже ездить, скажем, вместе в театр.
Меркулова стояла вполоборота к окну, и поток света контрастно выделял тонкий, безукоризненно правильный профиль, нежную белизну кожи и пушистые завитушки на затылке у самого воротника платья. Она казалась Батыреву такой умной и милой и такой желанной, что он в сдержанном порыве признательности и нежности подошел к ней, взял ее руку и осторожно поцеловал.
Елена Станиславовна улыбнулась, опустилась на диван и усадила Батырева рядом с собой.
— Теперь поговорим о вас. Расскажите, как вы оказались сейчас у меня в гостях?—быстро и нарочито громко, чтобы было слышно на кухне, где находилась домработница, сказала Елена Станиславовна. Она глядела в заблестевшие глаза Батырева, слышала его учащенное дыхание. Ее забавляла эта игра в любовь. Конечно, Батырев не шел ни в какое сравнение с мужем, настоящим сильным человеком, но с этим юнцом было легче и, пожалуй, даже приятней, а сознание того, что он может быть и должен быть полезен, все оправдывало. Она укрепилась в мысли, что служба Бориса Осиповича в Белых Скалах — никчемное дело и что надо любыми путями выкарабкаться отсюда. Конечно, ларец и трубка были пустяком и «мелочью», но, кто знает, какая «мелочь» открывает путь к сердцу. Войти в дом Батырезых в Москве, когда соответствующая атмосфера уже подготовлена, это могло быть решающим.
Если, скажем, вечером за семейным ужином в беседе о службе и жизни сынка Батырева среди воспоминаний о том, как разыскивалась драгоценная трубка, пожаловаться по секрету на мужа, который из ложного самолюбия не признается, что климат Белых Скал может оказаться для него губительным. Кто знает, не получит ли завтра-послезавтра Борис Осипович новую должность, причем даже не подозревая, что здесь какую-нибудь роль сыграла она...
Меркулова поспешно встала. В дверях показалась Катя и сказала, что пришла Донцова. Дуся стояла в прихожей в шубке и развязывала белый пуховый платок.
— Можно к вам? — спросила Дуся.
— Конечно, я рада вам, Дусенька, — ответила Елена Станиславовна. Она и вправду была рада приходу новой гостьи. С Батыревым наедине сейчас оставаться не хотелось, тем более, что у домработницы какие-то подозрения и еще не известно, как поведет она себя в дальнейшем. Меркулова помогла Дусе раздеться и, обняв ее за плечи, повела в комнаты.
— Вот мы и снова втроем, как в купе. Видно, связала нас дорога какими-то неразрывными нитями, — сказала она, входя в кабинет.
Дуся смутилась, увидев Батырева, сдержанно кивнула ему. С того вечера, когда он пытался ее обнять, она уже не могла вести себя с ним запросто. Не то что-бы оставалась какая-нибудь обида, но теперь казалось неудобным занимать его квартиру, быть чем-то обязанной ему и в то же время принимать его ухаживания. Нет. Со всем этим надо было раз и навсегда покончить. Батырев, однако, поздоровался с ней как ни в чем не бывало. Легкое увлечение Дусей прошло без следа, а вместе с увлечением исчезли и всякие угрызения совести. Впрочем, она и сейчас казалась ему привлекательной. Он даже мысленно сравнил достоинства Елены Станиславовны и Дуси, но тут же отдал предпочтение первой.
Наступившую паузу прервала Меркулова. Садясь рядом с гостьей, она спросила:
— Что у вас нового в жизни, Дусенька? Сбываются ли ваши мечты?
— О, у меня сегодня важный день, — ответила Дуся, — я сдаю на разряд. Разряд — это, понимаете, моя квалификация. — Большие глаза Дуси от волнения посинели. — Правда, у меня есть справка из ремесленного училища, но наш мастер бумажкам не верит.
Дуся с увлечением стала рассказывать о требовательности мастера и о том, что ей предстояло делать сегодня на заводе. Ей с самого утра нетерпелось поделиться с кем-нибудь своими переживаниями. Мужа уже несколько дней не было дома, а разговаривать сама с собой она не умела... Как все непосредственные натуры, Дуся искренне думала, что все то, что волнует ее, интересно и другим. Ей сегодня надо на работу во вторую смену, а проснулась, как на первую. Еще темно было. Подумала, отчего это, и сразу вспомнила: в два часа дня в присутствии мастера и членов комиссии встанет она у станка и покажет, чего стоит. А может, и ничего не стоит. Может, оконфузится. Все утро, готовя себе обед, она поминутно поглядывала на часы. Потом рассердилась на себя, спрятала часы в сумочку и принялась за домашние дела. Погладила выстиранное вечером белье, заштопала прохудившиеся носки мужа. Когда все это ей надоело, она оделась и отправилась гулять. Нетерпение все-таки мучило ее. Подсознательно она выбирала те улицы, где на перекрестках были часы.
...Двенадцать, четверть первого, половина... Дуся свернула в глухие переулки, прошла один, другой. Казалось, ходила долго, долго, замерзла, и вот снова большая улица. Она вдруг испугалась, не поздно ли, вытащила из сумочки часы — ровно час. Дуся знала, что они у нее идут на десять минут вперед (так ставила их всегда, чтобы не опаздывать). Все-таки оставалось еще полчаса. Раньше времени на завод приходить не хотелось: не какая-нибудь зеленая ученица. Тут и появилась мысль зайти к Елене Станиславовне отогреться, благо жила она неподалеку.
— Трудное дело — этот разряд? — спросила Елена Станиславовна. — Я в этом, Дусенька, ничего не смыслю.
— Еще какое трудное, — вставил с улыбкой Батырев,— недаром Дуся по ночам резцы чертит.
— А вы откуда знаете? — спросила Елена Станиславовна.
Дуся закусила губу, ожидая ответа Батырева. Зачем он вспоминает об этом вечере? Она уже пожалела, что зашла к Меркуловой: «Всегда, как на грех, здесь с ним встречаюсь». .
— Чета Донцовых — мой временный квартиросъемщик, — безмятежно заметил Батырев. — Как-то вечером заглянул проведать их, застал Дусю за сим полезным занятием.
Меркулова кивнула головой и нахмурилась. Она вспомнила, что хотела помочь Дусе с квартирой, но так ничего до сих пор не сделала. Конечно, Борису Осиповичу не до таких мелочей.
— Да вот все живу временно, — вдруг с горечью сказала Дуся, — и перспектив пока никаких. Не знаю, что и делать... И мне неловко, и Валентину Корнеевичу, наверное, надоело.
— Ну что вы, Дуся, я ведь вас не тороплю, — великодушно сказал Батырев.
Дуся посмотрела с надеждой на Елену Станиславовну. Однако раздался звонок. Меркулова поднялась и вышла из комнаты. На этот раз пришел шофер командующего. Накануне Елена . Станиславовна сообщила Серову по телефону, что переводы готовы. Она надеялась, что командующий заедет к ней сам. Но он прислал шофера с короткой запиской: «Уважаемая Елена Станиславовна, — писал Серов,— я глубоко признателен Вам за большую работу, которую Вы для меня сделали. До сих пор с удовольствием вспоминаю Ваш короткий визит ко мне. Хотел бы заехать сам, но после болезни дела захлестнули...»
Пока Елена Станиславовна читала записку, .матрос-шофер, уже знакомый Батыреву, стоял в прихожей. Увидев лейтенанта, он подтянулся:
— Вольно, служба, — сказал Батырев, выходя в коридор.— Ну-ка, на, закуривай. Ведь когда-то ты меня здорово выручил. — Он раскрыл портсигар.— Отогрейся. На дворе ведь мороз.
— Я на минуту, товарищ лейтенант, — ответил матрос, беря папиросу.
— Знаем мы эти минуты.—Батырев повел глазами в сторону Меркуловой. Постоял несколько минут молча и решил, что ему сейчас уже нечего здесь делать, а лучше вновь наведаться к Елене Станиславовне по-
позже. Он возвратился в комнату, извинился перед Ду-сей, сказал, что ему пора уходить, так как скоро кончается адмиральский час.
— Это что за такой час? — спросила робко Дуся. Она чувствовала себя немного виноватой перед Баты-ревым, так как держалась с ним сухо.
— Неужто не знаете? Обеденный перерыв у моряков. Скоро уже два часа, — ответил Батырев с порога.
Дуся охнула. Поспешно раскрыла сумочку, вынула свои часы. На них по-прежнему был ровно час. Она поднесла часы к уху. Они стояли — «забыла завести!» Дуся огляделась, в замешательстве вскрикнула:
— Ой, что я наделала! Батырев повернулся к ней.
— Что с вами? — спросил он встревоженно.
— Ох, я пропала — ответила скороговоркой Дуся, — опоздаю, мастер мне ни за что не простит. — Лицо у нее было такое жалкое и растерянное, она так искренне переживала, что Батыреву захотелось тут же ее выручить. Он еще не знал, как это сделать, но уверенность в своей находчивости никогда его не покидала.
Дуся, забыв попрощаться, выскочила в коридор, поспешно надела шубку и, на ходу повязывая голову платком, выбежала за дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70