Разберитесь, Олег Леонидович, — хмуро, но все-таки не зло сказал Панкратов Николаеву, рассматривая свою лопнувшую по шву кожаную перчатку.
— Есть! — еще недавно бледный Николаев весь налился краской.
Меркулов кинул на него пренебрежительный взгляд.«Начальник штаба его любит, может, и корабль у него неплохой, но сам рохля», — вынес свой приговор Меркулов и перевел взгляд на Панкратова. Вспомнив, как сразу начальник штаба взял всю ответственность на себя, как мужественно и спокойно себя вел, решил: «Да, этот Потапыч — сила!» Это была, пожалуй, самая лестная оценка в устах начальника политотдела. Он уважал только сильных, непреклонных людей.
Нынешний выход в море больше не казался Светову обычным. Авиация и подводные лодки вели разведку «неприятельского» побережья. На широком фронте проводились демонстративные действия кораблей. «Противник», не должен был разгадать, в каком месте будет высажен десант. Не знал этого и Светов. «Дерзновенному» было поручено обстрелять радиолокационную станцию на одном из выступающих в океан мысов полуострова Скалистого и установить расположение огневых точек «противника». Задание было ответственным. Оно требовало дерзости и риска.
Светов понимал, что не вернись он со сведениями, которых ждет штаб, или, того хуже, сообщи посредник, что «Дерзновенный» «выведен из строя», — это будет иметь далеко идущие последствия. Его, Светова, авторитет резко упадет, Панкратов вправе будет сказать, что на командира «Дерзновенного» полагаться нельзя. Любое проявление инициативы с его стороны станут рассматривать как зазнайство и нарушение дисциплины, всякое ущемление его командирской самостоятельности покажется оправданным.
Боялся ли всего этого Светов? Пожалуй, нет — он был уверен в себе, своем корабле, своих людях. Сейчас, когда ему предоставлена свобода действий, он должен показать все, на что способен. На корабле находились заместитель начальника политотдела и помощник по комсомолу. Что ж, тем лучше. Политотдельцев после разговора с Меркуловым командир «Дерзновенного» считал в какой-то мере своими союзниками. И хотя можно было предположить, что Порядов относится к нему, Светову, предубежденно, это его не смущало. Порядов всегда производил впечатление человека беспристрастного, и не было прямых оснований сомневаться в том, что он сумеет оценить неопровержимые факты. Значит, важно было только, чтобы Порядов увидел эти факты и увидел в правильном освещении.
Ощущение ответственности и опасности, пусть условной, стремление утвердить идеи, которые он считал справедливыми, необходимость доказать свои высокие командирские качества — все порожденные этим мысли как бы наэлектризовали и разожгли Светова. Он, как бывало в дни боев, находился в состоянии того особого душевного подъема, когда все чувства предельно обострены и в то же время абсолютно подчинены разуму и воле.
«Дерзновенный» снялся с якоря в рекордно короткий срок. Порядов, конечно, не мог этого не заметить. Впрочем, Светов и не дал бы ему «не заметить». Посматривая на секундомер, он со всей точностью называл цифры, не оставлявшие сомнений.
Миновав последний буй на выходе из бухты, «Дерзновенный» устремился в океан. Вечернее солнце то светило ярко, то скрывалось за тучами, и от этого все вокруг резко меняло тона. Волны, ярко-зеленые, с пеной лимонной желтизны, в цвет неба, вдруг становились тускло-серыми, как старое почерневшее серебро, а затем солнечные лучи косыми оранжевыми полосами падали где-то на линию горизонта, и тогда, будто пронизанный далеким светом, открывался необозримый, многоцветный простор.
— Как вам это нравится? — спросил Светов, обращаясь к стоящему с ним рядом Порядову.
— Вы о пейзаже? Красиво...
Светов усмехнулся, снял с руки перчатку, выставил ладонь вперед, словно проверяя по силе напора ветра ход «Дерзновенного».
— Я о корабле.
— Затрудняюсь ответить... — Порядов и в самом деле не мсг знать, какой ценой достался Светову быстрый выход «Дерзновенного» из бухты. Так молниеносно еще ни один корабль не снимался с якоря; еще не было случая, чтобы почти втрое сокращались сроки подготовки и прогрева механизмов к походу.
Все это казалось значительным. Однако торопиться с похвалами Светову Порядов не хотел. Помолчав, он добавил: — Погодите, во всем разберусь. — Последняя фраза пришлась не по душе Светову, она показалась ему казенной и слишком бесстрастной. Заместитель начальника политотдела как бы отгораживался на неопределенный срок от оценки того, что видел. Светов, насупившись, смотрел в океанскую даль. Потом, поглядев на Порядова, подумал упрямо: «Хочешь ты или нет, а я тебя все-таки втяну в мои корабельные хлопоты».
На мостик поднялся старпом, высокий офицер в широком меховом, как у Светова, реглане. Он постоял, молча оглядывая горизонт, где сгущались тучи, и заметил будто про себя:
— Барометр падает.
— Это нам на руку, — откликнулся Светов и добавил: — Вызовите сюда механика. — Затем Светов обернулся к Порядову:
— Не терпится поделиться с вами, Викентий Захарович, кой-какими интересными мыслями, да заодно и рассеять сомнения. Я их читаю на вашем лице.
«Ох, и самоуверен», — подумал Порядов.Командир электромеханической боевой части инженер-механик, плечистый, лобастый здоровяк с темными большими огрубевшими, в мелких шрамах, руками, ка* кие бывают у кузнецов и шахтеров, поднялся на мостик, доложил спокойно и немного устало.
— Значит, порядок? — спросил Светов...
— Полный!
Светов провел рукой по волосам, вздохнул облегченно и подмигнул механику.
— Петр Семенович, — сказал он, — заместитель начальника политотдела, хотя и не сказал мне открыто, но, кажется, полагает, что мы, готовясь к походу, послали к черту все инструкции, а раз так, значит, считает: «Мало Светова били!»
«Нескромен Светов», — снова подумал Порядов. Он потянулся к портсигару и закурил. В узких, темных глазах Светова вспыхнул лукавый огонек. Такой же огонек заметил Порядов и в светлых глазах лобастого механика.
— Что скажете, Петр Семенович?
— Так за битого двух небитых дают, — ответил механик, — разрешите, как говорят у нас в Донбассе, выдать все на-гора... Интересуетесь, товарищ капитан второго ранга? — обратился он к Порядову.
— Конечно. — Порядов, предполагавший, что во всем, кроме организации партполитработы на походе, он будет на «Дерзновенном» чем-то вроде стороннего наблюдателя, оказывался с места в карьер втянутым в самую гущу корабельной жизни.
— Я каждодневно проверяю механизмы и уверен в них, — сказал медленно инженер. — Могу я не проверять их перед походом? Могу. Ведь мои люди — классные специалисты, один к одному, разве нельзя сократить до минимума сложную систему приказаний и докладов об их исполнении? Знаете, сколько времени они занимают!? У нас теперь так: прозвучит общий сигнал — и каждый знает, что ему делать. Далось это нелегко— секунды приучались экономить, а накопили десятки минут.
— Как будто просто... — с сомнением сказал Порядов.
Светов рассмеялся.
— Все великое просто.
— Но ведь это не все? — пристально смотря на инженера, спросил Порядов.
Тот переглянулся с командиром. Светов кивнул.
— Конечно, идем на допустимый технический риск,— инженер рассматривал свои руки. — Приходится. Не все механизмы, а только необходимые прогреваем, ну, и насчет эксплуатации турбин... — он поднял глаза и закончил тоном, не оставляющим сомнения в твердой уверенности:—Однако действуем не вопреки инструкциям, а в их развитие...
Порядов не чувствовал себя достаточно компетентным, чтобы вступать в спор или соглашаться с инженером. «Учиться, учиться мне надо», — подумал он. Во всяком случае, механик производил впечатление человека положительного и основательного.
— Если это так, ваш опыт надо распространять на все соединение, — сказал Порядов, стремясь быть объективным.
— Вот вы и помогите в этом, Викентий Захарович,— вставил Светов.
Механик долгим изучающим взглядом посмотрел на Порядова, будто взвешивая, есть ли смысл говорить, и решился:
— Надо бы, чтобы хоть на одном корабле в соединении разрешили экспериментировать, а то чувствуешь себя порой, будто руки связаны.
— Как же, — вдруг сердито вырвалось у Светова, — эксперимент для нашего Панкратова — вроде чудища в «Телемахиде» Тредьяковского, помню, учил в детстве: «Обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй».
Порядов промолчал. Снова он не мог ясно определить свою точку зрения.
Светов отпустил командира боевой части и заметил, едва тот вышел:
— Толковейший человечина. Из тех, кто порох выдумывает. — И, улыбнувшись Порядову, вдруг признался: — Мы ведь хоть давно готовились к этакой сверхэкстренной съемке с якоря, а попробовали впервые, так что могли и оскандалиться.
— Но вы ведь были с самого начала так уверены?
— А я не позволяю себе быть неуверенным, — отрезал Светов. — Гляньте-ка, вон и посредник поднялся на палубу. Видите, записывает в блокнот...
Порядов всматривался в командира «Дерзновенного» со все возрастающим интересом: «Чего же все-таки в тебе больше, подлинной силы или дерзкого самомнения?»
— А какой порох выдумывает ваш инженер? — спросил он немного спустя.
Светов рассмеялся:
— Разные сорта.
— Все же.
— Ну, например. Мы с ним решили, что было бы очень здорово, если бы корабль мог сниматься с якоря мгновенно. — Светов говорил полушутливо, и Порядов слегка обиделся.
— Но даже такому профану, как я, ясно, что это невозможно, — сказал он.
— Не люблю я этого слова «невозможно». Жаль, не время сейчас углубляться в технические дебри, доказывать вам...
«Не время или не стоит со мной... Что ж, этот камешек в мой огород я, кажется, заслужил» — подумал Порядов.
Светов меж тем снял телефонную трубку и вызвал своего заместителя по политической части.
— Алексей Николаевич, Донцов у вас? Да. Как он относится к нашей идее?.. Ну вот, отлично, действуйте!
— Это какая идея? — спросил Порядов.
— Своеобразный корабельный конкурс. У матросов после похода соберем предложения об усовершенствовании заведываний. Потом предложения обсудим на технической конференции. Дадим премии.
— Будет ли толк? — усмехнулся Порядов. «А может, просто шумиха» — подумал он. — Технические новшества ведь рождаются не каждый день.
— Конечно, половина людей вообще ничего не придумает, многие изобретут какую-нибудь чепуху, и, может, только два — три дельных предложении и останется,— согласился Светом.—-Да ведь учиться соображать-то будут псе. Нет, замполит у меня с головой!
— Тоже, значит, изобретатель пороха, — не удержался Порядов от насмешки.
— Вот именно. — Очень серьезно ответил Светов. — Понимаете, Викентий Захарович, было время, когда я хотел за всех придумывать, ну, а потом решил, пусть лучше все вместе со мной.
Порядову стало неловко за насмешку. Нельзя давать волю своему предубеждению. Конечно, Светов все время немного рисовался перед ним. Конечно, видно было, что он, пользуясь выражением инженер-механика, решил выдать все «на-гора». Но ведь, плохого в этом ничего нет. Разве что нескромно.
— Я похожу по боевым постам, Игорь Николаевич, не возражаете?
— Наоборот, приветствую, только давайте-ка сначала выпьем кофе. Нам ведь сегодня не спать.
«Нам не спать». На другом корабле командир, пожалуй, предоставил бы ему каюту своего заместителя и предложил отдохнуть. Л Светов не слишком считался с правилами вежливости. Он почти принуждал его жить жизнью всего экипажа. Что ж, и это было сейчас Поря-дову по сердцу.
Кофе, крепкий и мастерски заваренный, принесли быстро. За вестовым на мостик поднялся лейтенант, незнакомый Порядову.
— Разрешите?
— Что у вас, Батырев?
— Я по личному делу, товарищ командир.
— По личному? — переспросил Светов недовольно, словно сказал: «Какие могут быть личные дела во время похода».
— Да, связанному с моей службой. Если можно... — Вы разговаривали со своим непосредственным начальником?
— Но... — Батырев осекся. Он готов был уже повернуться и уйти, так как побаивался Светова.
— Понимаете, Викентий Захарович, этот юноша считает, что осчастливил нас приездом в Белые Скалы.
Батырев мучительно покраснел. Порядов внимательно посмотрел сначала на командира корабля, потом на молодого офицера: «В чем тут дело?»
— Вы так и не прощаете мне случайной обмолвки, товарищ командир?
— Случайной ли? Батырев склонил голову.
После памятного разговора Батыров избегал встреч с командиром. «Пусть уляжется у него неприятный осадок». На службе старался изо всех сил. Однако не таков был Батырев, чтобы просто, со всем примирившись, тянуть лямку. Теперь на корабле он уже узнал характер командира, который превыше всего любил лихих моряков и многое прощал за находчивость и смелость. Об этом говорили все. Что ж Батырев был не прочь загладить свой промах. Он шел к Светову, как идет доброволец на войне проситься в самое опасное место, и уже чувствовал себя немножко героем. Но то, как встретил Светов, ошарашило его. «Не забыл, не простил».
— Почему вы не отвечаете, Батырев? — спросил Светов. — Понимаете, Викентий Захарович, — снова обратился он к Порядову, — этот юный лейтенант просил меня беречь его, так сказать, обернуть в вату... Видите ли, его отец большой начальник.
У Батырева было чувство, будто его раздевают догола на морозе.
— Я не прошу, чтобы меня обертывали ватой, — вырвалось у него с болью, — наоборот...
— А что наоборот?
— Я пришел просить вас, чтобы мне дали в походе какое-либо трудное задание.
— У вас есть обязанности по боевому расписанию, — сухо проговорил Светов. Батырев смутился.
— Да, я знаю... Но ведь бывают случаи особые, непредвиденные, — сказал он по-мальчишески горячо.
Светов посмотрел на Батырева на этот раз, казалось, с одобрением. Но ответил, хотя и мягко, однако не скрывая досады:
— Опять вы требуете для себя особого положения... Разве есть на «Дерзновенном» моряки, не желающие отличиться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70