Первая мель. Да ведь что — один раз поиграть силой даже приятно. И спутник твой ждет, пока ты веслом сталкиваешь лодку на течение. Но вот другая мель, третья, вот о подводные камни ударило, в водовороте закружило. Э, обманчива река!.. Опасно доверяться ей. За толщей текучей воды не разглядишь скрытых камней, мелей и перекатов. Невольно задумаешься, что еще придется в пути пережить и окажется ли твой друг и спутник готовым ко всем испытаниям, поможет ли он тебе...
Так бывает и в человеческой жизни. Семейная лодка Высотиных все чаще стала наталкиваться на мели. Тяжело было последнюю неделю на душе у Анны. Все шло неладно. Сережа отбился от рук. Из школы приходил поздно, растрепанный, грязный. Бабушку Анфусю не слушался совершенно. Видели его в толпе мальчишек, озорничавших у входа в кинотеатр. Отметки из школы приносил все хуже и хуже. Ниночке нездоровилось, и она плохо спала. Бабушка Лпфуся уставала за день, и Липа мочи просиживала у постели капризничавшей дочери. Как на грех, отпуска на работе взять было нельзя. Шли срочные, ответственные заказы, требующие ее присутствия на заводе. Уже давно Анна не притрагивалась к своим чертежам и расчетам проекта нового типа корабля, проекта, в который были вложены все ее душевные силы. Семейные заботы, порой мелкие, но неотложные, поглощали все свободное от службы время. Так шли день за днем...
Анна сидела за письменным столом, опустив голову на руки, и чутко прислушивалась к доносившемуся из детской, неровному дыханию Ниночки.
За окнами сгущались сумерки. Синели на стеклах морозные узоры. В комнате стало уже совсем темно. Анну неудержимо клонило ко сну. Если бы можно
было, она добралась бы до постели, бросилась в нее, не раздеваясь, и спала до утра без просыпу. Но через час Ниночку надо кормить. После школы Сережа бегает во дворе, надо проследить за тем, чтобы он помылся и вовремя лег спать. Какой уж тут отдых! Лучше зажечь свет и поработать. Время течет незаметно за любимым делом! Анна поглядела на книжный шкаф, стоящий у стены, где на полках пылились свернутые в трубки чертежи. Сколько отдано этой работе мучительного раздумья, сколько пережито сомнений и тревог, и какое радостное волнение, почти счастье, охватывало ее, когда все шло хорошо. Не так-то уж просто быть женой, матерью двух детей, инженером-изобретателем и домохозяйкой. «Хоть бы Андрей пришел, пожаловаться бы ему — и то легче, — думала Анна. — Пошла вторая неделя, как не приходит домой. Как-то у него служба? А эта нелепая случайность — утеря пропуска. Сколько он уже пережил, перестрадал». Анна вздохнула и потянулась рукой к выключателю настольной лампы и снова задумалась. «Как быть с Сережей? Андрей балует его... Я не протестую, потому что хочу, чтобы они любили друг друга. Сережа, если не понимает, то чувствует это. Все ему сходит безнаказанно. Нет, так дальше нельзя. Андрей должен быть ему настоящим отцом. Таким, каким был мой отец для меня». Анна покачала устало головой, словно стряхивая с себя сон. Но это была напрасная попытка. Она закрыла глаза, погружаясь в тонкий, слышный ей одной, тихий звон, которым вдруг наполнилась комната. Анна ясно увидела своего отца, железнодорожного мастера, коренастого человека, с торчащими жесткими усами. Отец, приходя с работы, подхватывал Анну на руки, целовал и тормошил ее. Отец любил Анну, и она льнула к нему. Как-то отцовской бритвой вздумала очинить карандаш и зазубрила лезвие. Она никому ничего не сказала. Но отец, бреясь, порезался, нашлепал ее и поставил в угол. Анна стояла в углу с полудня дотемна, вся в слезах. Первое жестокое наказание, оно осталось в памяти. С тех пор Анна, любя и уважая отца, боялась его строгого взгляда, нахмуренных бровей и не смела ни в чем перечить ему. Туманные картины детства прошли перед ней. Тонкий звон, плывший в комнате, затих. Голова Анны поникла, и она уснула.
Пальцы ее протянутой руки так и остались лежать на выключателе настольной лампы.В комнату вошла бабушка Анфуся с ворохом белья, поглядела на Анну, жалостливо покачала головой. Послышался звонок, и она, зная, что идет Сережа, шлепая домашними туфлями и переваливаясь с бока на бок, отнесла белье в кухню и заторопилась открывать дверь.
Сережа, не раздеваясь, прошел в комнату. Увидев мать, заснувшую над столом, он обошел вокруг нее, заглянул в лицо и тихонько направился к буфету. Взяв печенья и горсть конфет, он быстро прошмыгнул мимо няньки, гладившей на кухне белье, и снова убежал на улицу. Бабушка Анфуся молча погрозила пальцем ему вслед.
...Высотин открыл дверь своим ключом. Его поразила тишина в квартире. «Куда это все подевались? Уж не случилось ли чего?» Он разделся в коридоре и заглянул в детскую. Ниночка спала.
Высотин прошел в столовую и через открытую дверь в. кабинете увидел Анну. Стул, на котором она сидела, был несколько отодвинут от стола. Лбом и щекой Анна упиралась в лежавшую на столе книгу. Одна рука была протянута к настольной лампе, другая бессильно свесилась. Высотин видел затененную часть лица Анны, оно показалось ему неестественно бледным.
«Что это с ней? Уж не беда ли?!»—Ему припомнилось, что Анна жаловалась на боли в сердце. Он бросился к жене, схватил ее за плечи.
— Аннушка, Аннушка! — позвал он встревоженно.
— А... что? — Анна подняла голову и посмотрела.на мужа, еще ничего не соображая.
— Да ты, оказывается, спала. — Высотин облегченно вздохнул и рассмеялся. — Ах ты, соня этакая... А я-то думал...
— Да, я спала,—Анну обидел смех мужа, и она ответила сухо. Никакого сочувствия она не прочла в его смеющихся глазах. Он еще подтрунивал над ней! Короткое, неудобное забытье не освежило, а еще больше расслабило Анну. Она терла пальцами глаза, жмурясь от света, а в ушах стоял шум, и голова кружилась. Она держалась рукой за спинку стула, чтобы он ничего не заметил.
Андрей потянулся к ней, но Анна только подставила щеку с красноватыми следами от обложки книги, на которой она лежала. Высотин пожал плечами, целуя жену. Так неприветливо она его еще никогда не встречала. Обычно, если они не виделись день или два, Анна первая бросалась к нему, обнимала, ласкалась, показывая каждым жестом, взглядом, как ей радостен его приход. Поэтому он спросил:
— Все-таки что-нибудь случилось?
— Нет, ничего.
— Это честно?.. — настойчиво добивался он.
— Ах, полно, Андрей!..— Ее раздражали его неуместные вопросы. Так мог спрашивать лишь посторонний, невзначай зашедший человек, а не муж. Муж должен понимать все с одного взгляда. Зачем слова, объяснения, когда все в ней самой. А этого он не видит.
Высотин, будто и в самом деле не желая замечать плохого настроения жены, привлек Анну к себе. Он уткнулся лицом в ее растрепавшиеся волосы.
— Женушка моя сегодня не в духе? — он никак не мог найти верный тон в разговоре с Анной. Он все еще жил предвкушениями радости встречи, той радости, которая охватывала его тогда, когда он просил разрешения у начштаба побывать перед походом на берегу, проведать жену и детей, той радости, от которой дрожала его рука, когда он ключом открывал дверь. Он крепко прижал Анну к себе, словно желая отдать ей избыток силы.
— Мне больно, Андрей, и оставь этот свой шутливый тон, — Анна неторопливо освободилась из его объятий и стала поправлять волосы. Ей хотелось сейчас теплого участия, а Андрей... Ей было ясно, что он так и останется далек от нее сегодня, и это сердило ее.
Анна прочла на лице Андрея недоумение, досаду и растерянность. У него было прямо-таки жалкое выражение лица, когда он спросил:
— Что с тобой... ей-ей, не пойму?
Его растерянность и жалкий вид растрогали ее. Анна как-то сразу обмякла, опустилась на стул и со слезами на глазах сказала:
— Ниночка нездорова, Сережа...
— Что с Ниночкой? — Он сразу же вышел в детскую, побыл там недолго и вернулся встревоженный. — Она спит, — сказал он. — Лобик не горячий, только как будто похудела? Ты обращалась к врачу?
— Да... Опасного ничего... Зубы режутся, животик что-то плох, на пеленках зелень... — Анна погружалась в мир семейных забот. Она уже взяла себя в руки. Ведь не кто иной, а она хозяйка в доме. Надо трезво смотреть на вещи. — Все через неделю у Ниночки пройдет, Андрей... Ведь это обычное детское недомогание...
Высотин стоял рядом с Анной, не сводя с нее испытующего взгляда. Он еще не был вполне уверен. Его воображение рисовало всяческие несчастья с дочерью. Она казалась ему всегда такой слабой.
— Может быть, я сбегаю за врачом... как ты, Аннушка, полагаешь? А? — Он опять направился в детскую поглядеть на дочь.
У Анны больно сжалось сердце. То, что Андрей волновался за дочь, было так понятно. Ведь он — любящий отец, хороший семьянин. Но почему он не спросит: «А как ты, Анна?» Она тяжело вздохнула и с досадой бросила ему вдогонку:
— Ничего, пожалуйста, не выдумывай, Андрей. Врач не нужен... Если понадобится, я позову сама.
Почти успокоенный, Высотин вернулся и спросил, как показалось Анне, безразличным тоном:
— А с Сережей что?
Анна словно не слышала его вопроса. Она сидела, потупив глаза. В пей снова закипало раздражение против мужа, против его равнодушия и к пей самой, и к судьбе ее сына. Она, однако, постаралась подавить в себе это и спросила участливо:
— Расскажи лучше, как у тебя?.. Был разговор с Меркуловым? Тебе очень неприятно?
— Очень... Однако Меркулов понял, что это нелепый случай... — Высотин обрадовался участию Анны.— Но что же все-таки с Сережей, ты мне так и не ответила.
— А то, что Сережу никто не воспитывает. — Она ответила сдержанно, но в голосе ее послышался упрек.
— Как так никто? А я, а ты... школа, наконец. — Больше ничего Высотин не нашелся сказать. Тревога Анны за сына все время казалась ему преувеличенной, и он добавил: — Бойкий растет человек, вот и зсе... В его годы многое простительно.
Анна безнадежно махнула рукой. Спорить не хотелось. Настоящий отец так не рассуждал бы. «Нет у Андрея заботы о Сереже».
— В общем, я очень рада, что ты пришел сегодня домой, Андрей, — сказала она холодно, вставая со стула. И это, собственно, значило, что она не рада его приходу. Выйдя в столовую, Анна попросила: — Бабушка Анфуся, покличьте домой Сережу.
Высотин укоризненно посмотрел на жену. Ее отчужденность начинала обижать его. Всю эту неделю он работал в штабе, как вол. Через три часа- «Морская держава» снимается с якоря, через два часа Высотин должен уйти, чтобы вовремя явиться на корабль. Неужели же Анна не понимает, что ему нужны тепло и ласка? Неужели не понимает, что даже пустячная размолвка с ней вызывает в нем неприятное ощущение пустоты и одиночества?
Анна вернулась в кабинет, подошла к шкафу, где лежали ее бумаги, достала чертеж и стала прикалывать кнопками к доске.
— Не думаешь ли ты работать? — спросил Высотин, подходя к жене.
— Как видишь... намереваюсь, — она никак не могла прикрепить чертеж, кнопки гнулись и ломались. Казалось, она всецело была поглощена своим занятием. Она подчеркнуто за что-то наказывала его, а Высотин хотел во что бы то ни стало избежать размолвки и сказал почти заискивающе:
— Может быть, ты отложишь работу, хотя бы ради меня... Я так редко дома, — в его голосе звучала просьба. Он хотел добавить, что скоро должен уйти, но промолчал, он инстинктивно почувствовал, что об уходе не надо сейчас говорить. Это еще больше расстроило бы Анну.
— Помоги мне... — сказала Анна, подавая ему коробку с кнопками. Это была уже уступка с ее стороны. Андрей обрадовался ей.
В это время хлопнула дверь, и в кабинет вбежал Сережа. Повиснув на шее Высотина, он начал, захлебываясь от восторга, хохоча, рассказывать ему историю боя за снежную крепость. Анна невольно улыбнулась. «Все-таки они любят друг друга, и я во многом неправа».
Однако она вовсе не собиралась поддаваться чувству умиления.
— Ну-ка, покажи отцу дневник, Сережа! Сережа отпустил шею Высотина. Он мялся, топчась на месте.
— Уж не боишься ли ты, Сережа? — спросил Высотин.
Сережа поглядел на строгое лицо матери, покраснел, вышел и через минуту вернулся с дневником.
Высотин полистал дневник, кое-как обернутый в изрядно перепачканную бумагу, нашел страницу, где были выставлены отметки за последнюю неделю. Одна четверка по рисованию, две тройки, двойка по арифметике. А в самом низу отметка за поведение — жирное каллиграфическое «3» и подпись четким почерком: «Прошу родителей обратить особое внимание. Сережа дерзит и хулиганит».
— М-да... — протянул Высотин.
— А что если Петька Булкин меня на арифметике пером в шею, так что мне, терпеть?! — выпалил Сережа.
Высотин взглянул на разгоряченное лицо мальчика, на его немного испуганные, но с трудом прячущие лукавство глаза; ясно представил себе двух озорников, завязавших драку в классе, и вдруг, как это иногда бывает с нами, не строгие педагогические мысли пришли ему в голову, а воспоминания детства, что-то такое, что до глубокой старости согревает нас теплом. Он невольно улыбнулся и рассеянно потрепал Сережу по взлохмаченной голове. — Эх, ты, забияка!
Сережа расцвел. Анна вспыхнула. Она не могла сдержать себя. В ее глазах попустительство мужа переходило все границы. Анна вырвала из рук мужа дневник, протянула его Сереже.
— Иди в детскую, Сергей! — И как только сын вышел, продолжала с плохо сдержанным гневом: — Я так и знала, что ты равнодушен к нему. Ты плохой отец, Андрей.
— Но с чего ты это взяла? — Высотин был огорошен ее словами.
— Одной твоей сегодняшней улыбки достаточно, — продолжала Анна. — Ты не воспитываешь, а портишь моего сына. — Она подчеркнула слово «моего». Это
было неоправданной грубостью по отношению к Андрею. И Анна тут же в душе пожалела, что так сказала. Но она была готова воевать с кем угодно за судьбу Сережи.
Из детской донесся плач. Анна поспешно сказала:
— Искупаю и накормлю Ниночку. Потом буду работать. А ты, Андрей, уж будь добр, хоть проверь Сережины тетради.
Высотин, хмурясь, тер ладонью лоб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70