Мачта была не так уж высока, железные скобы облегчали подъем. В обычных условиях, на стоянке в гавани, добраться до флага не составляло особого труда, но на ходу корабля, во время сильного ветра и мороза, это было сопряжено с риском для жизни.
Ветер пронизывал до костей, пальцы мерзли и скользили по ледяной корке, покрывшей мачту, внизу палуба металась, как доска на качелях. Батырев старался не глядеть на нее. Поднимаясь все выше и выше, он
подбадривал себя: «Ну, как насчет ваты, товарищ командир?» Перед глазами появилась рея. Она всегда ему казалась тонкой и изящной, на самом деле рея была толстой, шершавой от швов электросварки, грязной от сажи. Батырев не мог обхватить ее пальцами, они так окоченели, что не сгибались. Острая боль возникла в кистях рук. Батырев пожалел, что забыл надеть перчатки. Ребром ладони он сшиб лед и, перевалившись через рею, зажав ее коленями, потянулся к флагу.
...Два вырвавшихся вперед катера выпустили торпеды и, отвернув, прикрываясь дымовой завесой, стали уходить от обстрела. Конечно, это были учебные торпеды, они не могли причинить никакого вреда, но пройди они под днищем «Дерзновенного», корабль считался бы потопленным.
— Товарищ командир, за флагом самовольно полез на мачту лейтенант Батырев, — доложил вахтенный офицер. В его голосе слышалось раздражение.
Светов, не отвечая, рванул рукоятку машинного телеграфа на «задний ход». Корабль, поднимая винтом бурун за кормой, задрожал всем корпусом. Через несколько минут гидроакустик доложил, что слышит шум винтов торпед, прошедших впереди «Дерзновенного».
— Ух! — выдохнул Светов.
Порядов смотрел, как Батырев поднимался на грот-мачту. Полы его шипели чернели парусом, распахиваясь у самой реи.
— Черт! — вырвалось у Светова, он проследил за взглядом Порядова. — Вахтенный, пошлите на помощь лейтенанту Батыреву старшину Канчука! — Затем Светов занялся наблюдением за морем и «противником», будто ему больше дела не было до Батырева.
«Дерзновенный», снова увеличив ход, делая крутой поворот, начал ложиться на левый борт. Эсминец резко накренился. Мачты его повисли над водой. Темная фигура на рее с рукой, тянувшейся, чтобы схватить конец оборвавшегося фала, казалось, вот-вот сорвется. «Если у него закружится голова, он либо упадет в море, либо разобьется о палубу» — подумал Порядов. Увлечение боем исчезло. Теперь это была для него снова лишь игра. «Зачем же нужен риск человеческой жизнью».
Порядов хорошо знал статью корабельного устава, подробно толкующую все, что касалось военно-морского флага. Умом понимал боевой азарт Светова, а в душе протестовал. «Ведь бой-то не подлинный, противник не настоящий!»
Едва выровнявшись, «Дерзновенный» начал тут же крениться на правый борт.
...Флаг был у самых кончиков пальцев, но они словно одеревенели. Батырев дважды пытался схватить флаг и не мог. Злость и отчаяние овладели им.
Мачта, палуба корабля, сам корабль с орудиями и надстройками, волны и небо качались из стороны в сторону. Море оказалось вдруг совсем близко... Лицо Баты-рева обдало водяной пылью, и он чувствовал на губах солено-горький вкус. Потом палуба стала переворачиваться, словно корабль взбирался на высокую гору. В этот момент «Дерзновенный» изменил курс, ветер ударил в грудь, флаг обвился вокруг головы Батырева. Он схватил его зубами и сунул под шинель. Рука, которой он держался за скобу, сорвалась. Батырев едва удерживался ногами.
Па мгновение он отчетливо увидел горбатую, свинцовую поверхность моря, торпедные катера, атакующие «Дерзновенного». Один из них находился так близко, что можно было разглядеть его черный вздыбленный нос, мачту-коротышку, бурун из брызг и пены, раздвоенный пенистый длинный след, точно белый шлейф, стелившийся среди волн. За ним веером шли еще три катера. С ближайшего, словно из черной пасти, вылетел плевок — длинный и серый. «Торпеда!» — пронеслась мысль. Собрав последние силы, Батырев ухватился рукой за скобу. Все мускулы у него ныли и дрожали. Спускаться он уже решиться не мог, да и держаться долго, пожалуй, тоже. Он увидел, как на корме, на флагштоке взвился поднятый сигнальщиком флаг.
...Искусным, мастерским маневром «Дерзновенный» вновь избежал торпедного удара.
— И все-таки, Игорь Николаевич, дела наши табак! — крикнул Светову Порядов. Он негодовал на Светова за то, что, маневрируя, тот словно забыл о судьбе Батырева.
Новый отряд катеров показался невдалеке. Казалось, что теперь уже «Дерзновенному» не уйти.
— Кормовой флаг поднят!—доложил Светову вахтенный офицер. — Лейтенанту Батыреву помогает спускаться старшина Канчук.
Когда Порядов вновь поглядел на мачту, там, около Батырева, был уже кто-то в черном бушлате.
— Добро! — ответил Светов и от волнения раздраженно закончил:—А с Батырева я спрошу после...
Он перевел взгляд на быстро несущееся по небу облако.
— Кормовое орудие заклинило, — сказал посредник. Он сознательно ставил «Дерзновенный» в тяжелое положение. Торпедные катера выходили в атаку. Светов, молча стиснув зубы, продолжал глядеть на небо, словно чего-то ожидая. Минуты шли за минутами. Катера приблизились на дистанцию торпедного залпа. Светов вдруг рассмеялся и погрозил кулаком. В то же мгновение налетел снежный вихрь, и все вокруг потонуло в белесой мгле. А когда она рассеялась, «Дерзновенный» уже мчался по мрачной грохочущей пустыне океана, обгоняя воющий на все лады ветер.
Через полчаса Светов перевел ручку машинного телеграфа на «малый». Порядов тоже не покидал мостика. Он все думал над тем, что увидел. И с каждой минутой для него становилось все яснее, что командир «Дерзновенного» был не только знаток своего дела, но еще и художник, недюжинный вдохновенный талант.
— Как настроение, Викентий Захарович? — спросил Светов.
— Молодец вы, Игорь Николаевич, — маневрировали, как бог, и, думаю, там, у «синих», посредники отметят: станцию «обстреляли» успешно и не один катер «потопили»... А что, если бы не налетел снежный вихрь? Или вы и его предвидели?
Светов улыбнулся.
— А что ж, моряк должен понимать погоду.
— Поздравляю!
Порядов с чувством пожал Светову руку. Тот достал портсигар и вдруг так и замер, не дотянувшись рукой до папиросы.
— Что с вами, Игорь Николаевич? — встревоженно спросил Порядов.
— Ничего... Но только я еще далеко не молодец... —Светов спрятал портсигар. — Знаете что, Викентий Захарович, идите-ка ложитесь у меня отдыхать.Порядов благодарно посмотрел на Светова. Если командир предлагает гостю собственную каюту — это признак особого уважения. По флотским традициям гость от такого приглашения так или иначе вежливо отказывается. Но сейчас корабль в походе, командиру нельзя оставить свой пост.
Светов перешел с мостика в ходовую рубку. Мысль, подспудно волновавшая его вот уже несколько часов, оформилась в решение. Он твердо знал, что блестяще выполнил разведывательное задание. Но не мог и не сделать более широких выводов — бухта так укреплена противником, что высадка десанта здесь грозит огромными потерями. Более того, вряд ли где-нибудь на западном побережье «синие» окажутся захваченными врасплох. Меж тем... вновь и вновь перед глазами командира «Дерзновенного» вставал пролив в Медвежьей голове. Он не мог идти к нему, не выполнив определенной штабом конкретной задачи, и, естественно, забыл о нем в минуту боя. Но теперь...
Светов пригласил в рубку старпома, штурмана, механика, заместителя по политчасти. Это был маленький корабельный военный совет.
Батырева уже ни ноги, ни руки не держали. Он, конечно, свалился бы за борт или на палубу и, может быть, разбился бы насмерть, не приди на помощь Канчук. Сильный и ловкий сигнальщик, закаленный в морских походах, быстро взобравшись па мачту, поддержал его, вместе они благополучно спустились на палубу.
Ноги у Батырева были, как войлочные, руки ломило, кожа на лице обожжена морозом. Прислонившись к надстройке, он собирался с силами. Канчук стоял рядом, неизвестно чему улыбаясь, не то слабости офицера, не то собственной удали.
Интуитивно чувствуя, что благодарить Канчука за помощь не то что неудобно, а совсем ни к чему, Батырев только крепко пожал руку старшины. Потом достал машинально пачку сигарет, будто ничего не произошло.
— Доложите штурману: я переведу дух и тотчас явлюсь.
Старшина кивнул головой и, балансируя, цепко ставя ноги, побежал по обледенелой, непрерывно обдаваемой брызгами палубе.
«Дерзновенный» походил на неустойчивый поплавок. Серая вспененная вода бурным потоком мчалась у борта. Учебные снаряды — болванки, которые моряки неизвестно почему называют «воробьями», падая с условным отклонением, поднимали всплески, едва заметные среди волн.
Батырев казался себе героем. Это было такое острое душевное чувство, и оно так переполняло его существо, что он готов был повторить или сделать в стократ большее, чем сделал. Однако сил уже не было.
Когда он хотел сунуть обратно в карман шинели сигареты, корабль накренился. Батырев вдруг ощутил за своей спиной неприятную пустоту — настройка куда-то валилась; шаря по железу одеревенелыми руками, он упал вначале на колени, потом на бок. Пачка наркотических сигарет скользнула по палубе, как шайба на хоккейном поле. Ветер подхватил ее и сдул в море.
Батырев и сам покатился к борту. Пальцы его напрасно пытались уцепиться за гладкую палубу. Крен все увеличивался, ветер дул со страшной силой, удесятеренной быстрым ходом корабля. В душе не было страха, мысли — ясны, но мускулы ослабели. Батырев видел, что кто-то спешит к нему, видел ноги и черные полы шипели и черную блестящую палубу, казавшуюся крутым склоном, по которому он сползал в море. Все решали секунды. Под его руками оказались минные рельсы, но ладони только скользнули по ним. И тут впервые обожгла мысль: «Неужели конец?» В лицо, слепя, ударили водяные брызги, потом его окутало белое морозное облако. Он не знал, что это был налетевший на «Дерзновенный» снежный заряд, и если Светов в этот миг благословлял природу, то Батырев проклинал ее. Сознание мутилось. Волна, хлынувшая на палубу, подхватила его. И тут жажда жизни придала ему новые силы—Батыреву удалось ухватиться за леера. Он разодрал в кровь ладонь.
Корабль выровнялся. Батырев подтянул под себя ногу, пытаясь, встать, кто-то схватил его за воротник шинели, потащил за собой. В снежной крутоверти мелькнуло красное обветренное лицо Донцова.
...Бережно обняв Батырева за плечи, Донцов повел его в каюту. Лейтенанты были почти одного возраста. Но сейчас Донцов ощущал себя много более старшим и умудренным жизнью. Чувство было такое: будто ведет он озорного, но славного младшего брата. Симпатия к Батыреву, показавшемуся по первому впечатлению пустым щеголем и ловчилой, возникла еще в ту минуту, когда он бескорыстно, от чистого сердца протянул ключи от своей квартиры. Теперь эта симпатия усилилась. Не то, чтобы Донцов вполне одобрял поступок Батырева, бросившегося спасать флаг (не ему ведь было приказано), но все же он угадывал его благородный душевный взлет. У трапа Донцов покрепче прижал Батырева к себе. Но тот неожиданно рассердился и, высвободившись, сказал:
— Что вы меня обнимаете, как девушку... Батыреву было бы неприятно, если бы Донцов счел его неженкой. Так уж случилось, что с первого дня приезда в Белые Скалы у них началось что-то вроде негласного соревнования. И здесь, хотя Батырев и не признался бы в этом себе, пожалуй, не последнюю роль играла Дуся.
Словом, Батырев постарался принять независимый и небрежный вид.
— Шли бы вы, Донцов, матросов воодушевлять. А у меня и так, как говорят, «тип-топ».
Донцов невольно улыбнулся. Мокрая и промерзшая шинель на Батыреве стояла колом. Лицо его было из-желта-зеленым. Несмотря на видимые усилия, он едва стоял па ногах. «Хорошенькое «тип-топ».
— Ну, для чего вам ломаться, Валентин Корнее-вич, — сказал Донцов и снова обнял пошатнувшегося Батырева. — Пошли...
На пороге каюты Батырев вдруг проговорил хрипло и взволнованно:
— Впрочем, я буду всю жизнь помнить, как вы меня, словно кутенка, волокли от борта. Ну и силач же вы! — Так Батырев благодарил, признавая превосходство Донцова в физической силе. Но только в ней...
ГЛАВА ПЯТАЯ
На исходе ночи Порядов проснулся. Удивился, что нет качки, что не слышно ударов волн и характерного монотонного, глухого воя форсируемых турбин. «Дерзновенный» шел самым малым ходом, таким малым, словно вокруг были рифы и мели.
Порядов поспешно надел китель. С верхней палубы доносились неясные звуки, скрежет металла, стук матросских тяжелых башмаков. Все казалось Порядову странным: и необычно осторожный ход корабля, и присутствие множества людей па верхней палубе. Он знал, что после разведки «Дерзновенный» должен вернуться в бухту Казацкую. По там корабль может быть, по сто расчетам, лишь к вечеру. Л еще не наступило утро. Значит, что-то случилось непредвиденное. Порядов заторопился на мостик.
После освещенной каюты океан показался ему черным, как сажа. Но небо чуть просветлело. Серое тускло светящееся облако низко висело над кораблем, отражая, как экран, первые блики рассвета. Порядов постоял немного, жмуря глаза, вглядываясь во мрак. И то, что он увидел, поразило его до крайности. Из сереющей мглы выступал мрачный горный рельеф восточного побережья Скалистого—сплошной частокол из зазубренных скал, четко выделяющихся на фоне белесого небосклона. «Дерзновенный» медленно, но неуклонно шел прямо в лоб, на все раздающуюся ввысь и вширь темную землю.
Ветер был не сильный, но злой, морозный, от него иголками покалывало лицо.
Слабый гул турбовентиляторов неожиданно прекратился совсем, и «Дерзновенный», словно призрак, скользил по инерции, куда-то в кромешную темень.
Порядов увидел на мостике Светова, разговаривающего с посредником. Оба они стояли спиной к Поря-дову. До него донеслись их голоса.
— Не понимаю вас, Игорь Николаевич, — говорил посредник, — после отличного выполнения задания вы идете на ненужный риск.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70