«Я это делаю в последний раз», — сказала она себе.
Разговор о ширпотребе затянулся, бабушка Анфуся с Ниночкой на руках уже заждалась в приемной, и когда, наконец, удовлетворенный заказчик ушел, Анна не выдержала и бросилась навстречу няньке, дрожащими от нетерпения пальцами расстегивая па ходу блузку. Она сунула плачущей Ниночке грудь и, замирая от неизъяснимого чувства нежности, жалости и любви, склонилась над ребенком. Весь мир для Анны теперь существовал лишь в этом желанном и бесценном крохотном существе, жадно прильнувшем к ее груди. У Ниночки уже прорезались два верхних зуба, и она больно закусила ими сосок. Анна только кротко сказала: «Не жадничай», провела ладонью по вспотевшему лобику дочери. Она была готова перенести какую угодно боль; счастье и радость жизни переполняли ее душу, все дурное, тяжелое и неприятное отступило прочь.
За окном кабинета открывался зимний простор, на далеком овале выдавшегося в океан мыса, словно облака, парили белоснежные вершины сопок, в величавой неторопливости созерцающие свое отражение В синей воде залива; от мыса- по льду и воде искрилось
солнце; его лучи вливались в окно и падали на лицо Ниночки теплыми пятнами. Ниночка щурилась, недовольно посапывала носом. Анна радостно засмеялась и совсем низко склонилась, защищая ребенка от яркого света. Она чувствовала сейчас и дыхание Ниночки, и тепло ее тела, и, кажется, даже биение крохотного сердца.
Бабушка Анфуся, разомлев от солнца и комнатного тепла, в шерстяной, накинутой на плечи шали, мирно клевала носом, сидя на диване.
Анна спросила у няньки:
— Сережа прилежно готовил уроки?
— Сидел читал, писал, а потом взял с кухни стеклянную банку. Паркет водой залил, из пожарного ящика песок таскал, каких-то рыб, живодерок, в банке
держать будет, — нянька говорила недовольным тоном, от того ли, что ей не дали вздремнуть, или от того, что Сережа набедокурил.
— Стеклянную банку я разрешила Сереже взять, — заметила Анна, — рыбки не живодерки, а живородящие...
— Сами потворствуете, — ворчливо сказала бабушка Аифуся.
В кабинет вошла девушка — секретарь.
— Анна Ивановна, вас вызывают на заседание в горком, — проговорила она. Анна молча кивнула головой.
Ниночка, насытившись, безмятежно спала. Голубоватые тени лежали у самых ее ресниц, около вздернутого носика, у полуоткрытой, пухлой и оттопыренной верхней губы. Анна поправила одеяло, тонкое кружево капора, сползшего на Ниночкин лоб, и, посидев несколько минут молча, передала дочку попечительству Анфуси. Потом отправила няньку домой.
К двум часам Анна собиралась в школу, чтобы поговорить с Сережиной учительницей.
...У высокого недавно отстроенного здания школы, гудящего, как пчелиный улей, Анна вышла из машины, попросив шофера обождать ее. В вестибюль школы столбами падало солнце из высоких окон. По всему зданию стоял запах свежей извести и масляной краски. Ребячьи возгласы резонировали в вестибюле с колоннами в глубине и широкой парадной лестницей, как в огромном органе. Гул детских голосов, несшихся из коридоров всех четырех этажей, то стихал, когда проходил кто-нибудь из учителей, то вновь закипал, как неуемный морской прибой. Мальчики и девочки в одиночку, парами и толпами двигались во всех направлениях между колонн и по лестнице вверх и вниз. Был час, когда закончились занятия в первой смене и не начались еще во второй.
Кабинет директора школы и учительская находились на первом этаже, и Анна, направилась по коридору, провожаемая десятками детских глаз. В учительской тоже было шумно и тесно. Анна поискала Сережину классную руководительницу, но ее нигде не было. За одним из столов Анна увидела Татьяну Светову, проверяющую стопку ученических тетрадей. И хотя их знаком-
ство было шапочным, Татьяна при виде Анны встала из-за стола и поздоровалась сердечно и даже обрадо-ванно.
— Я так хотела вас повидать, Анна Ивановна, — сказала она. — Вы по делу в школе?
— Да. Думала поговорить с Сережиной учительницей, сын мой учится в пятом «б»...
— Это теперь мой класс, — сказала Татьяна.
— Ваш? — удивилась Анна. — Но до сих пор я знала другую учительницу...
— Она заболела. Класс временно поручили вести мне. С Сережей я уже хорошо познакомилась.
— Я знаю, он доставляет много забот школе, — сказала виновато Анна.
— Сережа среди ребят заводила. Поэтому я строго спрашиваю с него... Вот сегодня он не захотел быть дежурным в классе... Вам неприятно это слушать... — Татьяна- глядела на Анну сочувственно. — Может быть, полезно будет поговорить с Сережей в вашем присутствии?
— Нет, — ответила Анна. Она понимала, что сейчас из этого разговора толку не будет. — Я сама поговорю с Сережей.
Прозвенел звонок для второй смены. За дверью, в коридоре, гул уменьшился, явственно донесся дробный топот пробегающих мимо ребячьих ног. Анна протянула, прощаясь, руку Татьяне. По та вдруг сказала взволнованно:
— У меня к вам, Анна Ивановна, большая просьба. Погодите минутку,— ее глаза смотрели умоляюще.— Вы знаете, как мой Игорь горд, самоуверен. Но вчера он пришел домой совсем расстроенный. Из разговора я поняла, что на «Дерзновенном» есть какие-то технические новшества... — она запнулась. — Конечно, я в них не разбираюсь... но, может быть, Андрей Константинович вам уже рассказывал, ведь он вчера от пас в третьем часу ночи ушел... — Татьяна вдруг смутилась и замолчала.
«Андрей рассказывал». Нет, ничего не рассказывал ей муж, и дома его не было прошлой ночью. Это уже было совсем обидно. Анна, склонив голову, задумалась. «Может быть, между нами уже легло нечто большее, чем простые семейные неувязки и раздоры». Ее охватила
такая тоска, что она ощутила явственно физическую боль.
Татьяна заметила, что с Анной творится что-то неладное, но истолковала по-своему.
— Вы все знаете... Анна подняла голову.
— Нет, я ничего не знаю, — ответила она, — но технические новшества меня очень интересуют.
Татьяна пошла проводить Анну до выхода. Но Анна уже почти не замечала ее. В опустевшем вестибюле шаги отдавались гулким эхом. Глубокая тревога за свою семью, свою любовь все нарастала в ней. И все, что происходило с Сережей... или даже со Световым, каждый разговор, мысль, событие, казалось, клало какой-то отпечаток на ее отношения с Андреем.
Анне хотелось как можно быстрее вникнуть, понять, разобраться во всем, отмести все темное, но она понимала, что нельзя это сделать «вдруг». Ее энергичная, деятельная и непосредственная натура искала выхода, движения, ощутимого первого поступка.
До начала заседания бюро горкома оставалось больше часа, машина ждала Анну у подъезда, и она решила использовать время на поездку к Светову. У нее, как у главного инженера судостроительного завода, был постоянный пропуск в военную гавань.
Светов обрадовался Анне.
— Как вы кстати. Я давно ведь собирался поговорить с вами, — сказал он, проводив Анну к себе в каюту и помогая сиять пальто. — Чаю, кофе хотите?
— Спасибо, ничего не хочу. — Анна села, поправила волосы. — Я ведь не надолго. В моем распоряжении всего час...
— Только? — в голосе Светова прозвучало разочарование.
— Это, чтобы не откладывать. На первый раз. Не терпелось узнать, что у вас здесь нового.
Светов снова повеселел.
— Значит, Андрей вас надоумил. Вот молодчага. — Андрей здесь не при чем!
Светов уловил в тоне Анны досаду. Объяснил ее тем, что Анна торопится перейти к делу. Позвонил и вызвал инженера-механика. Положив трубку, спросил:
— Вы сугубо по-деловому настроены сегодня, Анна Ивановна? Время — деньги. Так?
Анна улыбнулась.
— С маленькой поправкой на то, что время порой гораздо дороже денег, — так.
— Ладно. Слушайте. Меня никогда не устраивали принятые сроки подготовки корабля к походу, — он усмехнулся. — Не по характеру! Меня ведь, знаете, начальство и так кем-то вроде шофера-лихача считает. Однако же в последнем походе с механиком своим кое на что рискнули. Выдержала, блестяще выдержала испытание наша старая техника!.. Интересно?
— Безусловно, — ответила Анна. — Погодите, то ли еще будет...
В каюту вошел механик. Поздоровался. Рассказал Анне о своих соображениях, привел расчеты, факты, еще не подтвержденные расчетами (этих было всего больше), связанные с возможностями более интенсивного использования корабельных механизмов и их модернизации.
— Помогите, Анна Ивановна, научно все это обосновать. Большое дело сделаете, — сказал Светов.
Конечно, в течение одного часа Липе трудно было во всем разобраться. По сами факты, новаторская идея, объединявшая их, волновали ее. Ведь все это как-то перекликалось и даже совпадало с ее размышлениями о продлении боевой жизни «старых» кораблей. И если размышления Анны носили еще абстрактный характер, то здесь, на корабле Светова, уже нащупывали пути и делали первые конкретные шаги. Порадовалась Анна и напору Светова, говорившего о каждой мелочи как о вопросе жизни и смерти «Дерзновенного», и поняла, как важна для него, для его инженера-механика да и, наверно, для всего экипажа добрая и надежная поддержка. Анна сказала, прощаясь:
— При первой же возможности, Игорь Николаевич, я буду просить командование разрешить нашей верфи, так сказать, узаконить ваши эксперименты.
Говоря так, она не была вполне уверена в том, что удастся в ближайшие дни встретиться с Серовым или
Панкратовым (она слышала от Андрея, что командующий лежит в госпитале, а Панкратов занят учениями). Но случай помог ей. Раздеваясь в приемной секретаря горкома, Анна увидела Панкратова. Он стоял у самой двери, между шкафом и вешалкой, коренастый, грузный, будто обособленный от людей тройным рядом орденских колодок, украшающих его грудь, золотым блеском погон и нарукавных нашивок.
— И вы здесь, Илья Потапович, — удивилась Анна, протягивая Панкратову руку.
— Вместо командующего меня вызвали. Соединение должно помочь городу в борьбе со снежными заносами. Будем заседать, а свои заботы не ждут... Вы это и по себе чувствуете, АННа Ивановна? — закончил он вопросом.
Дома у Высотиных Панкратов не бывал, по довольно часто встречался с Анной на судостроительном заводе но делам. Он привык видеть в ней лишь главного инженера верфи и не думать о ней, как о жене своего подчиненного. Это определило отношения между ними — доброжелательно-деловые и официально-дружеские.
— Да, — согласилась Анна.—Верфь должна на снег тоже выделить и людей, и машины. Директор занят, я вместо пего...
— Такова доля первых заместителей, — посетовал, шутя, Панкратов.
— Извините, Илья Потапович. — Анна села в стоявшее неподалеку от вешалки кресло, вытащила из сумки зеркальце, припудрилась и, заметив, что все глубже становятся синие круги под глазами, вздохнула.— А я, как вы, наверное, знаете, только что была на «Дерзновенном»,— заметила она вскользь.
Панкратов кивнул головой, втайне любуясь Анной. Ему нравилась ее непринужденность, лишенная, однако, и намека на кокетство. Нравилась она сама — строгая, скромная и красивая, в синем платье-костюме с темным галстуком на белоснежной блузке. «В ней чувствуешь настоящую женщину, а держаться можно запросто, как с мужчиной...»
— О чем же вы толковали со Световым? — спросил Панкратов.
— О чем может толковать инженер, как не о технике...
— Да, но «Дерзновенный» не нуждается в ремонте... — заметил недоумевающе Панкратов.
— А вы не задумывались ли над тем, Илья Потапович,—спросила Анна, — что мы используем порой технику неполноценно?
Панкратов насторожился.
— Обнаружили отступления от инструкций, Анна Ивановна?
Анна улыбнулась. Она подумала: «Как все-таки порой проявляется характер с первой же фразы».
— Нет, Илья Потапыч, я о другом.
— О чем же?
— Здесь очень шумно и душно. Давайте пройдемся по коридору и поговорим, — предложила, вставая, Анна. Панкратов согласился. Поглядывая на его официальное и замкнутое лицо, Анна продолжала. — О том, что время изменяет отношение людей к технике. Верно?
— Верно. Потому, очевидно, и появляются новые машины... — «Но к чему же вы, милейшая, ведете?» — мог бы продолжить он.
— Не только новые, но и старые должны использоваться по-новому, более производительно. Это важно само по себе. И потом в процессе постоянного совершенствования как раз и рождаются идеи будущих открытий. Так?
— Тут вам, инженерам, и карты в руки, — Панкратов уклонился от прямого ответа. Он разгадал тактику Анны. «Хочет обезоружить меня теоретически. Потом внести какое-то конкретное предложение — и мне печем будет крыть. А предложение это, кажется, связано с чем-то световским».
— Почему только нам — инженерам, а вам — морякам?
— Давайте уж в открытую, Анна Ивановна! В чем дело? Я не дипломат и не люблю хитрить, — взмолился Панкратов.
— Нет, погодите, — Анна слабо улыбнулась, как бы сочувствуя Панкратову.—Мне всегда казалось, что армия и флот — это тоже, в своем роде, производство. Цех мастеровых военного дела, где квалификация каждого обозначена звездочками на погонах. Так?
— Что ж, звучит красиво, — хмуро отозвался Панкратов. Отвлеченный разговор начал его утомлять.
— Вот мы с вами, двое мастеровых довольно высокой квалификации, будем решать производственный вопрос, — продолжала Анна. Она намеренно уравнивала в этом разговоре себя с Панкратовым в правах.
— Допустим.
— А теперь скажу открыто. — Анна взяла Панкратова под руку и продолжала доверительно: — На «Дерзновенном» мыслят и пробуют. Используют машины эффективней, чем предусмотрено. Надо им развязать руки. Помочь, дать возможность экспериментировать. Таких кораблей, как «Дерзновенный», на флоте еще много. Риск себя оправдает.
— Что же вы хотите, превратить эскадренный миноносец в этакую экспериментальную лабораторию?
— Так далеко я не иду. Но, думаю, и в этом не было бы греха.
— Ну, на это я не соглашусь, — твердо сказал Панкратов, — так дело не делается. Военный флот есть военный флот.
Анна и не надеялась, что победа дастся ей легко. Она смело пошла на обострение спора.
— А, по-моему, консерватизм есть всюду консерватизм,— сказала она, насмешливо глядя ему в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70