И мы находим тепер
ь ответ на возникшее у нас сомнение. Первореальность или
первооснова бытия, будучи его первооснованием , ег
о смыс л ом, есть нечто большее и иное, чем безличное
, темное, внутренне неосмысленное лоно предметного бытия. Будучи с
ветом правды, Ц тем, что внутренне обосновывает бытие,
Ц будучи единством реального и идеального основ
ания, Ц она могущественнее, глубже, значительнее всего вообще
фактического Ц и именно поэтому ближе, роднее нам
, нашему самобытию (несмотря на всю его шаткость), чем безличному и не
осмысленному предметному бытию. В том, что наше субъективное непосредст
венное самобытие есть для нас единственная дверь к бытию духовном
у, в глубине которого мы обретаем первооснову как осмысляюще
е первооснование, Ц лежит непререкаемый онтолог
ический приоритет нашего внутреннего самобытия, несмотря на всю е
го слабость, над всем чисто фактическим предметным бытием. Мы увидим ниж
е, что подлинная загадка заключается не в том, как внутреннее
существо нашей жизни может быть сродни первооснове бытия, а лишь в том, ка
к из этой первоосновы мог возникнуть предметный мир со всем, что нас в нем
ужасает и отталкивает.
То же самое мы имеем в виду, называя первооснову (в смысле первооснования)
«первожизнью» Ц живым первоисточником жизни. Само собою ра
зумеется, это не есть определение ее существа Ц «определение» в точном,
логическом смысле здесь безусловно невозможно, Ц а лишь намекающее ука
зание, с помощью которого мы характеризуем искомое на основании пути, на
котором мы до него доходим, или притязаний, которые мы ему ставим. Мы прони
каем к нему именно через духовное бытие ; в качестве значимого
по себе или, точнее, самой значимости, Ц в качестве прав
ды Ц первооснова есть последнее основание и смысл всей нашей жизн
и; она стоит в каком-то сущностном сродстве, в какой-то интимнейшей близос
ти к несказанному существу нашей жизни. Будучи ценностью и истиной, оно в
месте с тем должно пониматься не отвлеченно, а как конкретная реальность
, которая, однако, не есть слепо необходимое, в готовом виде фактически нал
ичествующее бытие, а нечто, что само себя обосновывает, т.е. как-то творит и
созидает. Для этого у нас нет иного слова, кроме слова « жизнь»,
под которым разумеется реальность как творчество и самообоснование. Та
к как непосредственное самобытие есть именно жизнь в указан
ном смысле, а первооснова должна пониматься как нечто ему внутренне срод
ное, то мы должны постигать и саму первооснову по аналогии с жизнью и в это
м смысле называть ее первожизнью, живым первоисточником жиз
ни. То, что эта первооснова, в качестве таковой, есть точка, к которой
конвергирует и из которой исходит всяческое бытие вообще
, есть имманентное свидетельство о том, что первооснова и предметно
го бытия, а тем самым и безусловного бытия есть первоисточник жизни, или п
ервожизнь. То, что казалось нам непреодолимой противоположностью между
непосредственным самобытием, между волнующейся, полной томления подви
жностью нашей внутренней жизни и холодной, неподвижной жестокостью пре
дметной действительности, раскрывается в том, что мы называем живым перв
оисточником жизни, Ц в этом несказанном первом и последнем Ц
как единство. Ибо первожизнь, как значимое и убедительное в себе, или
, точнее, как свет самой правды, есть конечное завершение и основа непосре
дственного самобытия; и вместе с тем, в качестве первого и пос
леднего, в качестве causa sui , она есть первооснова абсолютн
ой всеобъемлющей полноты, всякой реальности вообще и, тем самым, и предме
тного бытия. Так как живой первоисточник жизни, будучи первоосновой и пе
рвичной правдой, все обосновывает, то он есть и первоисточник, и первоеди
нство всего. Первооснова есть именно не что иное, как несказанная п
оследняя глубина, Ц последнее основание, почему и
ради чего что-либо вообще есть, и потому и того, что оно вообще
есть .
Эта первооснова (или первооснование) есть средоточие, в котором все сход
ится, конвергирует и из которого все исходит; по отношению к н
ей все остальное есть лишь периферия, нечто само по себе безосновное, бес
почвенное, несостоятельное, что должно было бы сокрушиться, рухнуть, есл
и бы оно именно не стояло в связи с первоосновой, не заимствовало из нее св
ое бытие, свою прочность и значимость, Ц если бы первооснова не творила, н
е сохраняла и не обосновывала его. Поэтому сама первооснова или само пер
вооснование уже не есть « бытие »; будучи первооснованием Ц п
ервичным принципом, который, даруя смысл, ценность, основание, впервые об
основывает и в этом смысле призывает к бытию все остальное, Ц она сама, по
добно Платонову Ά'3f


(добру), по своей мощи значительности, совершенству у
же выходит за пределы бытия ( ™ š'73


Α'3f
Ω'3f
…


…
k ˆ'3f

Ј'3f Ψ'3fp
š'73 . Rep . 509 a ); или, ка
к выражается Плотин, она есть то, что само берет на себя з
адачу быть бытийственностью и основой ( Ω'3f
…

ˆ'3f ˜'3f
…
) всего. Она есть больше чем бытие , Ц она есть
первореальность, по сравнению с которой всяческое бытие есть
уже нечто производное, подлежащее обоснованию и осуществлению. Несмотр
я на все расхождения и всю разнородность между непосредственным самобы
тием и предметным бытием Ц несмотря на то, что мы обречены жить одноврем
енно в этих двух враждебно сталкивающихся мирах, мы все же чуем, испытыва
ем последнее, непостижимое единство обоих этих миров, обладаем этим един
ством, хотя это достояние как-то удалено от нас и лишь с трудом поддается п
олному осуществлению. Это единство есть, следовательно, исти
нная, лежащая в бесконечной глубине точка схождения, конвергенции
этих двух разнородных слоев бытия, составляющих бытие вообще.
Но, когда мы говорим «точка конвергенции», нам все же не должно предносит
ься нечто вроде пространственной точки, которая лежит «где-т
о», имея всю бесконечность пространства только вне себя. Это п
оследнее первоединство бытия мы, правда, перед лицом расколотости на две
части всего эмпирического бытия ощущаем как-то лежащим в последней «глу
бине». Но раз мы его нашли, мы тем самым имеем сознание, что дело идет вмест
е с тем о первоединстве, которое как таковое властвует над всем быт
ием и проникает его, объемлет его и проходит через него. Первооснова
не только Ц как говорит Николай Кузанский о Боге Ц имеет свой центр
везде и свою периферию Ц нигде
[vii] Николай Куз
анский, I, 131 Ц 132.[vii] , но она есть некоторого рода вездесущая
атмосфера, которая так же неотделима от первоосновы как центр
а, как от солнца неотделим свет, объемлющий, наполняющий и пронизывающий
пространство. Поэтому первооснова есть всеединство или
всеединое .
На этом основоположном соотношении ещ
е раз подтверждается, таким образом, всеобъемлющий характер принципа
антиномистического Ц в данной связи антаг
онистического Ц монодуализма. Мы уже указывали, что антагонистич
ескую двойственность между внутренним самобытием и внешним предметным
бытием нельзя вычеркнуть из бытия, объявить несуществующей;
эта двойственность есть факт, который наша мысль обязана честно признат
ь как таковой. Но этой фактической двойственностью дело не кончает
ся: то, что «снаружи» есть два, извнутри раскр
ывается в своей последней глубине как одно или как проистекающее из
одного .
5. Первооснов
а как Святыня («Божество»)
Первооснова как жив
ая целостная правда, как сущий творческий смысл и абсолютный первоисточ
ник бытия, разумеется, не может быть «познана» в обычном смысл
е этого слова; ни в каком смысле она не есть «предмет» познания, «содержан
ие» которого можно было бы «раскрыть» или «показать». Мы уже видели, что п
ервооснова бытия сама не есть даже бытие Ц в том смысле, что о
на свободна от темного, непроницаемого элемента фактичности,
слепой необходимости, который присущ бытию. И, с другой стороны, она н
е совпадает, как уже было сказано, с открывающимся в самосознании светом
сознания или познания. Лишь одним способом мы можем сделать как-то позна
вательно видимой эту первооснову Ц или, точнее говоря, можем помочь наш
ему духу быть открытым для ее уловления. Вспоминая о принципе потенциров
анного, трансцендентального мышления, мы осознаем (к чему мы, собственно,
уже были приведены в размышлениях предыдущей главы), что теоретически и
реально безусловно неустранимое различие между значимой в себе ценнос
тью (или «смыслом») и грубой фактичностью есть все же отношение
и, тем самым, связь между ними Ц хотя бы и антагонистичес
кая Ц в пределах реальности Ц и, тем самым, свидетельство трансрациона
льного их единства. И это трансцендентальное мышление само п
роистекает из живого углубления нашего духа в предносящееся ему единст
во, как в подлинно первое и последнее, в чем в конечном счете укоренена и ч
ем обоснована всякая реальность.
Это есть то глубокое утешение Ц не утешение, которого мы должны были бы и
скать в мучительном напряжении или которое нам нужно было бы «вымучиват
ь», а утешение, открыто и с полной самоочевидностью даруемое нам, которое
мы находим во всяком духовном углублении и, тем самым, в проистекающем из
него трансцендентальном мышлении. Поскольку дело идет о последней, всео
бъемлющей непостижимой реальности, вообще противоестественно и против
оречиво останавливаться на чистом отрицании, на «нет» или
«не» как таковом: ибо всякое « нет » или « не
» само уже предполагает то единство , внутри и на основе к
оторого оно имеет смысл и значимость. В области духовной и абсолютной ре
альности мы имеем и все то, чего нам недостает, Ц ибо, не имея е
го, мы не могли бы и сознавать его отсутствия. Весь траги
зм лишения вырастает сам в конечном счете из покоя невидимого, неосознан
ного, скрытого обладания. Ведь даже пресловутые кантовские «сто та
леров», которые, как известно, легко можно вообразить и мыслить, не имея их
в своем кармане, Ц должны все же где-то существовать, для того чтобы я мог
вообще к моему огорчению констатировать их отсутствие в моем
кармане. А там, где дело идет не о «ста талерах», а <о> первореальности,
по самому своему существу доступной всем и непосредственно
себя всем дарующей, Ц там всякое сознание отсутствия есть вместе с тем и
прочное, обеспеченное вездесущим откровением обладание.
Но это в конечном счете означает, что первооснова в качестве правды
и жизни Ц которая, как могло бы показаться, открылась нам здесь, в рефлекс
ии, лишь на пути сложных и трудных соображений Ц сама по себе открываетс
я нам именно в форме непосредственного откровения. И здесь мы
разумеем под «откровением» не то, что в более узком смысле разумеет под н
им богословие, а уже намеченное нами во второй части общее существо свое
образного самообнаружения или самосообщения, которое под именем «откр
овения» мы отличаем от всякого «познания». Ведь не мы в силу н
ашей собственной активности овладеваем через наш познавательный взор
этой первоосновой и проникаем в нее, а, напротив, она сама овла
девает нами, проникает в нас и на этот лад открывает себя нам. И
притом здесь дело идет о самом существе откровения как такового, как бы о
его трансцендентальном принципе. Ибо всякое откровение есть в конечном
счете свечение, освещенность, явление себя в свете ; здесь же д
ело идет о самом свете, который как бы озаряет сам себя и, тем са
мым, все остальное. Этот свет нет надобности долго искать Ц более того, ег
о по самому существу даже нельзя искать; ибо как могли бы мы бл
уждать в темноте перед лицом самого света или искать «уяснен
ия» самой очевидности как таковой?
Мы уже видели выше: достаточно одного незаметного внутреннего сдв
ига души, одного мгновенного ее самораскрытия, чтобы то, что казалос
ь нам темной бездной, чуждость и неосмысленность которой нас страшила, о
бнаружилось как исконная родина и твердая почва нашей души или Ц как мы
можем теперь прибавить Ц как тот самый свет внутренней правды,
которого мы ищем вне нас силою его же самого
в нас.
Это откровение первоосновы Ц как и всякое откровение Ц отнюдь не
означает логически ясного постижения состава или содержания того, что о
ткрывается, т.е. преодоления его непостижимости. Напротив, всякое откров
ение есть в отличие от предметного познания, как уже показано выше, по сам
ому своему существу откровение непостижимого как такового. С одной стор
оны, свет первоосновы светит нам как бы из бесконечной глубины, будучи пр
икрыт и заслонен всем наглядно и рационально предстоящим нам бытием и то
лько просвечивая сквозь последнее. К его существу принадлеж
ит сокровенность, и его откровение есть откровение сокровен
ного как такового . Дело идет здесь не об открытом предстоянии
, о какой-либо наглядной очевидности, которая с неотразимой принудительн
остью как бы навязывалась и холодному взору наблюдателя. То, что здесь со
вершается через живое сосредоточие и самоуглубление, есть возгорание с
вета из глубины и дали, предполагающее усилие искания, живой обращенност
и к нему. Несмотря на то, что в то мгновение, когда этот свет возгорается дл
я нас, он есть самое достоверное из всего , что вообще может быт
ь нам доступно, его, однако, можно всегда снова потерять из взора. Первоосн
ова есть поэтому, прежде всего, в известном смысле непостижимое дл
я нас, и притом Ц будучи как бы конечной точкой некого бесконечного
пути вглубь Ц безусловно и абсолютно непостижимое дл
я нас.
С другой стороны, первооснова вообще не есть какое-либо «что-т
о», а есть именно не что иное, как первооснова и первоисточник всего,
творческая и осмысляюще-обосновывающая потенция всего .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85