Ибо в последнем смысле истина, как свет, предполагает вне
себя темную, внутренне не обоснованную фактичность того, что она освещае
т; если «свет» здесь и проистекает (как все вообще) из бытия, то он все же лиш
ь извне достигает реальности познаваемого и извне ее освеща
ет, оставляя ее внутренне неозаренной. Истина в этом последнем смысле не
есть поэтому подлинное первооснование. Напротив, интегральная истина и
ли правда, к которой мы теперь прикасаемся, есть подлинное
первоосно в ание. В качестве такового она, будучи
осмысляющим основанием бытия, его смыслом , есть ед
инство бытия и права Ц основание бытия, которое обосновывае
т бытие тем, что раскрывает его внутреннюю правомерность. Но т
ак как сама эта правда есть сущая правда, т.е. реальность, то име
нно в ее лице мы имеем глубочайшую, самую первичную, точнее,
абсолютно первичную реальность. В этой реальности уже нет ник
акой слепой необходимости или фактичности Ц ничего, что неправомерно и
просто насильственно навязывалось бы нам и вынуждало
бы наше признание. Напротив, она есть то, что само в себе «подлинно», «
правильно», что несет в самом себе самоочевидно значимое свое основание
или, точнее, совпадает с ним. Истина в этом глубочайшем, первичном своем см
ысле отнюдь не есть какое-либо чисто теоретически-философское «пограни
чное понятие». Мудрость простого русского слова «правда» Ц
в двуедином смысле «правда Ц истина» и «правда Ц справедливость» (или
«правомерность») Ц свидетельствует о том, что истина в этом смысле есть
то, чему служит каждый шаг нашей жизни, поскольку мы движимы из нашей посл
едней глубины, Ц то, чему посвящены все наши стремления, поскольку мы отд
аем себе отчет в их последнем, глубоком существе Ибо то, чего мы в конечном
счете ищем в жизни, есть именно эта живая правда Ц ценное в себе, которое
было бы подлинным, «правильным», «истинным» бытием. Таким образом, пости
гая последнее основание как правду, мы имеем в нем
истинную, глубочайшую первооснову всего сущего.
Первооснова бытия, которую мы здесь искали, есть, таким образом, не какая-л
ибо чисто фактическая сила бытия, не просто глубочайшая его реальная иск
онная почва Ц она есть осмысляющее первооснование
бытия Ц то, что само в себе есть правда. И мы находим тепер
ь ответ на возникшее у нас сомнение. Первореальность или
первооснова бытия, будучи его первооснованием , ег
о смыс л ом, есть нечто большее и иное, чем безличное
, темное, внутренне неосмысленное лоно предметного бытия. Будучи с
ветом правды, Ц тем, что внутренне обосновывает бытие,
Ц будучи единством реального и идеального основ
ания, Ц она могущественнее, глубже, значительнее всего вообще
фактического Ц и именно поэтому ближе, роднее нам
, нашему самобытию (несмотря на всю его шаткость), чем безличному и не
осмысленному предметному бытию. В том, что наше субъективное непосредст
венное самобытие есть для нас единственная дверь к бытию духовном
у, в глубине которого мы обретаем первооснову как осмысляюще
е первооснование, Ц лежит непререкаемый онтолог
ический приоритет нашего внутреннего самобытия, несмотря на всю е
го слабость, над всем чисто фактическим предметным бытием. Мы увидим ниж
е, что подлинная загадка заключается не в том, как внутреннее
существо нашей жизни может быть сродни первооснове бытия, а лишь в том, ка
к из этой первоосновы мог возникнуть предметный мир со всем, что нас в нем
ужасает и отталкивает.
То же самое мы имеем в виду, называя первооснову (в смысле первооснования)
«первожизнью» Ц живым первоисточником жизни. Само собою ра
зумеется, это не есть определение ее существа Ц «определение» в точном,
логическом смысле здесь безусловно невозможно, Ц а лишь намекающее ука
зание, с помощью которого мы характеризуем искомое на основании пути, на
котором мы до него доходим, или притязаний, которые мы ему ставим. Мы прони
каем к нему именно через духовное бытие ; в качестве значимого
по себе или, точнее, самой значимости, Ц в качестве прав
ды Ц первооснова есть последнее основание и смысл всей нашей жизн
и; она стоит в каком-то сущностном сродстве, в какой-то интимнейшей близос
ти к несказанному существу нашей жизни. Будучи ценностью и истиной, оно в
месте с тем должно пониматься не отвлеченно, а как конкретная реальность
, которая, однако, не есть слепо необходимое, в готовом виде фактически нал
ичествующее бытие, а нечто, что само себя обосновывает, т.е. как-то творит и
созидает. Для этого у нас нет иного слова, кроме слова « жизнь»,
под которым разумеется реальность как творчество и самообоснование. Та
к как непосредственное самобытие есть именно жизнь в указан
ном смысле, а первооснова должна пониматься как нечто ему внутренне срод
ное, то мы должны постигать и саму первооснову по аналогии с жизнью и в это
м смысле называть ее первожизнью, живым первоисточником жиз
ни. То, что эта первооснова, в качестве таковой, есть точка, к которой
конвергирует и из которой исходит всяческое бытие вообще
, есть имманентное свидетельство о том, что первооснова и предметно
го бытия, а тем самым и безусловного бытия есть первоисточник жизни, или п
ервожизнь. То, что казалось нам непреодолимой противоположностью между
непосредственным самобытием, между волнующейся, полной томления подви
жностью нашей внутренней жизни и холодной, неподвижной жестокостью пре
дметной действительности, раскрывается в том, что мы называем живым перв
оисточником жизни, Ц в этом несказанном первом и последнем Ц
как единство. Ибо первожизнь, как значимое и убедительное в себе, или
, точнее, как свет самой правды, есть конечное завершение и основа непосре
дственного самобытия; и вместе с тем, в качестве первого и пос
леднего, в качестве causa sui , она есть первооснова абсолютн
ой всеобъемлющей полноты, всякой реальности вообще и, тем самым, и предме
тного бытия. Так как живой первоисточник жизни, будучи первоосновой и пе
рвичной правдой, все обосновывает, то он есть и первоисточник, и первоеди
нство всего. Первооснова есть именно не что иное, как несказанная п
оследняя глубина, Ц последнее основание, почему и
ради чего что-либо вообще есть, и потому и того, что оно вообще
есть .
Эта первооснова (или первооснование) есть средоточие, в котором все сход
ится, конвергирует и из которого все исходит; по отношению к н
ей все остальное есть лишь периферия, нечто само по себе безосновное, бес
почвенное, несостоятельное, что должно было бы сокрушиться, рухнуть, есл
и бы оно именно не стояло в связи с первоосновой, не заимствовало из нее св
ое бытие, свою прочность и значимость, Ц если бы первооснова не творила, н
е сохраняла и не обосновывала его. Поэтому сама первооснова или само пер
вооснование уже не есть « бытие »; будучи первооснованием Ц п
ервичным принципом, который, даруя смысл, ценность, основание, впервые об
основывает и в этом смысле призывает к бытию все остальное, Ц она сама, по
добно Платонову Ά'3f


(добру), по своей мощи значительности, совершенству у
же выходит за пределы бытия ( ™ š'73


Α'3f
Ω'3f
…


…
k ˆ'3f

Ј'3f Ψ'3fp
š'73 . Rep . 509 a ); или, ка
к выражается Плотин, она есть то, что само берет на себя з
адачу быть бытийственностью и основой ( Ω'3f
…

ˆ'3f ˜'3f
…
) всего. Она есть больше чем бытие , Ц она есть
первореальность, по сравнению с которой всяческое бытие есть
уже нечто производное, подлежащее обоснованию и осуществлению. Несмотр
я на все расхождения и всю разнородность между непосредственным самобы
тием и предметным бытием Ц несмотря на то, что мы обречены жить одноврем
енно в этих двух враждебно сталкивающихся мирах, мы все же чуем, испытыва
ем последнее, непостижимое единство обоих этих миров, обладаем этим един
ством, хотя это достояние как-то удалено от нас и лишь с трудом поддается п
олному осуществлению. Это единство есть, следовательно, исти
нная, лежащая в бесконечной глубине точка схождения, конвергенции
этих двух разнородных слоев бытия, составляющих бытие вообще.
Но, когда мы говорим «точка конвергенции», нам все же не должно предносит
ься нечто вроде пространственной точки, которая лежит «где-т
о», имея всю бесконечность пространства только вне себя. Это п
оследнее первоединство бытия мы, правда, перед лицом расколотости на две
части всего эмпирического бытия ощущаем как-то лежащим в последней «глу
бине». Но раз мы его нашли, мы тем самым имеем сознание, что дело идет вмест
е с тем о первоединстве, которое как таковое властвует над всем быт
ием и проникает его, объемлет его и проходит через него. Первооснова
не только Ц как говорит Николай Кузанский о Боге Ц имеет свой центр
везде и свою периферию Ц нигде
[vii] Николай Куз
анский, I, 131 Ц 132.[vii] , но она есть некоторого рода вездесущая
атмосфера, которая так же неотделима от первоосновы как центр
а, как от солнца неотделим свет, объемлющий, наполняющий и пронизывающий
пространство. Поэтому первооснова есть всеединство или
всеединое .
На этом основоположном соотношении еще раз подтверждается, таким образ
ом, всеобъемлющий характер принципа антиномистического Ц в
данной связи антагонистического Ц монодуализма.
Мы уже указывали, что антагонистическую двойственность между внут
ренним самобытием и внешним предметным бытием нельзя вычеркнуть
из бытия, объявить несуществующей; эта двойственность есть факт, ко
торый наша мысль обязана честно признать как таковой. Но этой фактическо
й двойственностью дело не кончается: то, что «снаружи»
есть два, извнутри раскрывается в своей последней глуби
не как одно или как проистекающее из одного .
5. Первооснов
а как Святыня («Божество»)
Первооснова как жив
ая целостная правда, как сущий творческий смысл и абсолютный первоисточ
ник бытия, разумеется, не может быть «познана» в обычном смысл
е этого слова; ни в каком смысле она не есть «предмет» познания, «содержан
ие» которого можно было бы «раскрыть» или «показать». Мы уже видели, что п
ервооснова бытия сама не есть даже бытие Ц в том смысле, что о
на свободна от темного, непроницаемого элемента фактичности,
слепой необходимости, который присущ бытию. И, с другой стороны, она н
е совпадает, как уже было сказано, с открывающимся в самосознании светом
сознания или познания. Лишь одним способом мы можем сделать как-то позна
вательно видимой эту первооснову Ц или, точнее говоря, можем помочь наш
ему духу быть открытым для ее уловления. Вспоминая о принципе потенциров
анного, трансцендентального мышления, мы осознаем (к чему мы, собственно,
уже были приведены в размышлениях предыдущей главы), что теоретически и
реально безусловно неустранимое различие между значимой в себе ценнос
тью (или «смыслом») и грубой фактичностью есть все же отношение
и, тем самым, связь между ними Ц хотя бы и антагонистичес
кая Ц в пределах реальности Ц и, тем самым, свидетельство трансрациона
льного их единства. И это трансцендентальное мышление само п
роистекает из живого углубления нашего духа в предносящееся ему единст
во, как в подлинно первое и последнее, в чем в конечном счете укоренена и ч
ем обоснована всякая реальность.
Это есть то глубокое утешение Ц не утешение, которого мы должны были бы и
скать в мучительном напряжении или которое нам нужно было бы «вымучиват
ь», а утешение, открыто и с полной самоочевидностью даруемое нам, которое
мы находим во всяком духовном углублении и, тем самым, в проистекающем из
него трансцендентальном мышлении. Поскольку дело идет о последней, всео
бъемлющей непостижимой реальности, вообще противоестественно и против
оречиво останавливаться на чистом отрицании, на «нет» или
«не» как таковом: ибо всякое « нет » или « не
» само уже предполагает то единство , внутри и на основе к
оторого оно имеет смысл и значимость. В области духовной и абсолютной ре
альности мы имеем и все то, чего нам недостает, Ц ибо, не имея е
го, мы не могли бы и сознавать его отсутствия. Весь траги
зм лишения вырастает сам в конечном счете из покоя невидимого, неосознан
ного, скрытого обладания. Ведь даже пресловутые кантовские «сто та
леров», которые, как известно, легко можно вообразить и мыслить, не имея их
в своем кармане, Ц должны все же где-то существовать, для того чтобы я мог
вообще к моему огорчению констатировать их отсутствие в моем
кармане. А там, где дело идет не о «ста талерах», а <о> первореальности,
по самому своему существу доступной всем и непосредственно
себя всем дарующей, Ц там всякое сознание отсутствия есть вместе с тем и
прочное, обеспеченное вездесущим откровением обладание.
Но это в конечном счете означает, что первооснова в качестве правды
и жизни Ц которая, как могло бы показаться, открылась нам здесь, в рефлекс
ии, лишь на пути сложных и трудных соображений Ц сама по себе открываетс
я нам именно в форме непосредственного откровения. И здесь мы
разумеем под «откровением» не то, что в более узком смысле разумеет под н
им богословие, а уже намеченное нами во второй части общее существо свое
образного самообнаружения или самосообщения, которое под именем «откр
овения» мы отличаем от всякого «познания». Ведь не мы в силу н
ашей собственной активности овладеваем через наш познавательный взор
этой первоосновой и проникаем в нее, а, напротив, она сама овла
девает нами, проникает в нас и на этот лад открывает себя нам. И
притом здесь дело идет о самом существе откровения как такового, как бы о
его трансцендентальном принципе. Ибо всякое откровение есть в конечном
счете свечение, освещенность, явление себя в свете ;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85