Так познаваемый мир со всех сторон окружен для нас темной бездной непост
ижимого. Но и этим дело отнюдь не исчерпано. Дело обстоит не так, что мы мож
ем познать что-либо, и даже безгранично многое, и притом познать с последн
ей, совершенной ясностью, хотя при этом всегда сохраняется еще бесконечн
ый остаток непознанного и в этом смысле фактически непознаваемого. Так к
ак неведомое, как мы видели, не только окружает со всех сторон познанное, н
о и смешано с ним и как бы пронизывает его и так как (как это подробно показ
ано в «Предмете знания») всякое познание есть в конечном счете познание
всеобъемлющего целого, т.е. всякое частное знание есть ч
астичное знание целого, то тем самым все познанное есть именно лишь
частично познанное и остается, следовательно, отчасти Ц и притом в беск
онечно большей своей части Ц непознанным. Таким образом, наш
е знание в любом его состоянии и в любой области, к которой оно относится,
не только сопровождается незнанием, но и внутренне с ним смеш
ано. Следовательно, бытие всегда и во всяком своем отрезке познаваемо и
одновременно непостижимо. Все познанное, знакомое, изве
стное не перестает оставаться для нас непостижимой тайной. Чем бол
ее предмет укоренен в последних глубинах бытия Ц или, по крайней мере, че
м более сознается нами эта его укорененность (следовательно, напр., в конк
ретной реальности больше, чем в отвлеченных содержаниях, в живом существ
е больше, чем в неорганическом теле, в человеческой душе больше, чем в раст
ении или животном), Ц тем яснее мы ощущаем таинственное и непостижимое д
аже и того, что ясно познано и хорошо нам знакомо.
Заслуживает внимания, что наш язык символически пользуется для обознач
ения этого отношения словами, заимствованными из пространственного со
зерцания, Ц такими словами, как «глубина», «нутро», «даль» и т.п. Мы говори
м, например, о недостижимых для нас «глубинах» или «нутре» души или о том,
что люди душевно «далеки» друг от друга. Но и всякое иное бытие может обла
дать для нас недостижимой «глубиной», непроницаемо скрытым от нас «внут
ренним составом», недосягаемой «далью». Всякое познание чего-то ранее не
известного ощущается как «раскрытие» («открытие») того, что ранее было з
аперто или скрыто от нас, как проникновение в «глубину», в «нутро» вещей, т
огда как то, что нас не удовлетворяет в знании, мы называем «поверхностью
», или «близорукостью», или «ограниченностью». В особенности усилие пост
игнуть самые общие и основоположные связи бытия Ц то, что называется «м
етафизикой», Ц производит на нас впечатление проникновения в «глубину
» или раскрытия таинственного «нутра» реальности. Во всех этих случаях д
ело идет о сознании такого слоя реальности, который непосредственно ост
ается скрытым или недостижимым для нашего познающего взора. Дело идет, с
ледовательно, о реальности, о которой мы с очевидностью знаем, что она
есть , но не знаем, что именно она есть. И мы сознаем, ч
то во всем Ц даже в предметах, особенно хорошо нами познанных и наиболее
нам знакомых, Ц есть такой недостижимый для нас или скрытый от нас слой б
ытия. Конечно Ц как уже упомянуто, Ц вообще говоря, отнюдь не исключено,
что мы когда-нибудь достигнем этой «глубины», что «скрытое» «откроется»
нам, Ц словом, что наш познавательный взор проникнет когда-нибудь в то, чт
о доселе ему остается недоступным. Но, не говоря уже о том, что Ц как указа
но выше Ц все же во всякий момент и для всякого состояния знания фактиче
ски сохраняется такой бесконечный остаток неведомого, Ц отнюдь не може
т считаться заранее самоочевидным, что наш познавательный в
зор способен действительно достигнуть всего скрытого или уд
аленного от него. Остается всегда по крайней мере мыслимым, чт
о позади или в глубине всего, что либо дано непосредственно наглядно, либ
о может быть косвенно умозаключено в связи с данным и по аналогии с ним, им
еется еще безусловно недостижимый для нас слой реальности, который оста
ется для нашего предметного познания неразрешимой загадкой
(как в этом отношении обстоит дело с другими возможными формами знания, о
б этом нам придется говорить лишь позднее, в другой связи). Остается возмо
жным, что потенциальная бесконечность нашего познания не совпадает по с
воему объему с актуальной бесконечностью реальности; остается мыслимы
м, что наше познание улавливает не все, а только некоторые измерения быти
я. И поскольку мы имеем основания признать познавательную способность ч
еловека не только количественно, но и качественно ограничен
ной, указанное допущение становится для нас необходимым.
Так возникает у нас основная идея того, что Кант называл «вещью-в-себе»,
Ding an sich . С дальнейшим ходом нашего анализа нам уяснится, ч
то «непостижимое» Ц в том смысле, в котором мы употребляем это понятие,
Ц отнюдь не совпадает с этим кантовским понятием «вещи-в-себе». Здесь, од
нако, мы хотели бы обратить внимание на другую сторону дела: на то, что пра
вомерно в самом замысле этого понятия (хотя и с другим обоснованием, чем у
Канта) и что, напротив, неправомерно и поверхностно в обычном возражении
против него. Поскольку Ц как это обычно имеет место Ц «обладание» пред
метом, его «присутствие» у нас или для нас отождествляется с его по
знанием, Ц поскольку это «обладание» или «присутствие» признаетс
я возможным только через прикосновение нашего познавательного в
зора к предмету или направленность нашего взора на него, Ц понятие
«вещи в себе» Ц реальности, сущей за пределами познавательного горизон
та, Ц кажется внутренне противоречивым. Однако это отождествление, как
уже было разъяснено, само противоречит предметному смыслу познания и по
тому должно быть отклонено, как ложное. Присутствие неизвестного, неведо
мого, скрытого от познавательного взора есть, как мы убедились, очевидны
й факт; обладание им, очевидность его для нас, именно в качестве
неведомого и скрытого, есть нечто совсем иное, чем познавател
ьное овладение им (хотя бы только частичное) и даже чем сама познава
тельная направленность на него; и последнее само возможно только на почв
е первого. Поскольку же это так, мысль о реальности, которая остается недо
ступной не только данному фактическому уровню познания, но и всякому нап
равленному на предмет познавательному взору, не содержит ни малейшего п
ротиворечия и хотя не может быть достоверно доказана, но преподносится н
ам как нечто правдоподобное и вероятное. Это, конечно, не мешает тому, что
такого рода реальность могла бы все же раскрываться нам на совсем ином п
ути, именно не через свое предстояние предметному познанию; в
едь и у самого Канта, как известно, то, что безусловно недоступно «теорети
ческому разуму», как-то косвенно приоткрывается «практическому разуму
». Об этом, как уже указано, речь впереди; здесь достаточно краткого указан
ия, что, поскольку человеческий дух сам принадлежит к реальности и внутр
енне связан с ней и ей сроден, Ц в том измерении бытия, которое лежи
т во внутреннем бытии человеческого духа, между последн
им и всеединством бытия вообще не может быть никакой безусловно непрони
цаемой преграды. Но, поскольку мы оставим в стороне это последнее соотно
шение, сохраняет смысл и значимость утверждение, что для нашего познават
ельного взора, направленного на реальность как на предстоящий ему предм
ет, всегда существуют недоступные ему «глубины» и «дали» Ц что в нашем о
пыте (в смысле всего, что мы как-то «имеем», что как-то «присутст
вует» для нас) во всякое время и повсюду самоочевидно находится и н
епостижимое для нас.
Поскольку мы сознаем это вездесущие непостижимого для нас, мы отда
ем тем самым себе отчет в высшей степени существенном общем факте, опред
еляющем все отношение нашего знания к самой реальности. Мы формулируем э
то общее положение так: всякая вещь и всякое существо в мире есть не
что большее и иное, чем все, что мы о нем знаем и за что мы его принимаем,
Ц более того, есть нечто большее и иное, чем все, что мы когда-ли
бо сможем о нем узнать; а что оно подлинно есть во всей своей полноте
и глубине Ц это и остается для нас непостижимым. Лишь тупое филистерств
о может упускать из виду этот фундаментальный факт; кто еще сохранил под
линное чувство реальности, тот его всегда ощущает. Сколь бы мудр, опытен, у
чен ни был человек Ц всякая частица реальности, если только он способен
увидать ее в ее подлинном существе, не искаженном и не умаленном его слеп
отой и гордыней, говорит ему об этом. Лучше всего могут поведать нам об это
м поэты; и нет поэта, который не исходил бы из именно такого восприятия быт
ия: ибо быть поэтом и значит в конечном счете не что иное, как быть в состоя
нии выразить в словах и дать нам почувствовать непостижимое и несказанн
ое. Поэт боится обычных людских слов: «они не видят и не слышат, живут в сем
мире, как впотьмах» (Тютчев)
[xi] Строки из стихотворении Ф.И.
Тютчева «Не то, что мните вы, природа…»[xi] ; «они обо всем говорят так о
тчетливо: это Ц собака, а то Ц дом, здесь Ц начало, а там Ц конец…; они зна
ют все, что было и будет; нет горы, которая была бы им чудесна» (Р.М.Рильке)
[3]
Sie sprechen alles so deutlich aus:
und dieses heisst Hund, und jenes heisst Haus
und hier ist Beginn, und das Ende ist dort
………
……………………………
Sie wissen alles, was wird und war
Kein Berg ist ihnen mehr wunderbar.
(Rilke. Fruehe Gedichte)[3] . Напротив, поэту из
вестно: «Но бытие еще по-прежнему волшебно; во множестве мест оно рождает
ся из своего источника, есть игра чистых сил, к которым никто не соприкосн
ется, кто не умеет преклонить колена и восхищаться. Слова нежно исходят и
з несказанного» (Р.М.Рильке)
[4]
Aber noch ist unser Dasein bezaubert; an hundert
Stellen ist es noch Ursprung. Ein Spielen von reinen
Kraeften, die keiner beruehrt, der nicht kniet und bewundert.
Worte gehen noch zart am Unsaeglichen aus.

(Rilke. Sonnete an Orpheus)[4]
[xii] Ср.:
ф ранк С.Л . Мистика Рейнера Мария Рильке. //Пут
ь. 1928. № 12. С. 47 Ц 75; № 13. С. 37 Ц 52.[xii] .
Таким образом, неведомое Ц предмет, на который направлен наш Ц частичн
о его открывающий Ц познавательный взор, Ц взятый во всей полноте и глу
бине его реальности, всегда остается для нас непостижимым.




Глава II
НЕПОСТИЖИМОЕ ПО СУЩЕСТВУ В ПРЕДМЕТНОМ БЫТИИ
Теперь нам надлежит
обсудить вопрос, в какой мере правомерно упомянутое нами выше воззрение
, что предмет знания, во всяком случае сам по себе, по своему сущ
еству или своей природе Ц или, что то же самое, для (гипотетически мыслимо
го) всеобъемлющего и бесконечного познающего сознания, Ц не может быть
непостижимым, Ц что, напротив, всякая реальность в принципе «изъя
снима», т.е. выразима в «ясных и отчетливых» понятиях.
Поскольку мы представляем себе предмет знания, неизвестное для нас быти
е, во всей его полноте, не чем иным, как совокупностью (хотя бы бесконечной
и потому для нас недостижимой) однозначно определенного, расчлененного
многообразия содержаний, Ц per difinitionem очевидно, что мы не и
меем здесь дела с чем-либо по существу непостижимым. Мы мыслим при этом це
локупное бытие как некую сумму частей Ц или как совокупность членов Ц
хотя бы и бесконечно многих членов; и иначе мы и не можем его мыслить, поск
ольку мы должны отождествлять все сущее в его собственном существе с иде
алом исчерпанно познанного, и притом познанного в понятиях. Ибо этот иде
ал и означает сумму или систему (хотя бы и бесконечную) определенно
стей, так что неизвестное как целое Ц x как таков
ое Ц должно мыслиться нами состоящим само по себе из совокупности опред
еленных содержаний ABCD … YZ . Более тог
о, только потому, что мы воспринимаем бытие как совокупность таких
определенностей, т.е. безусловно однозначно определенных в с
ебе (хотя частично от нас скрытых и нами не определенных)
содержаний, реальность впервые становится для нас пре
дметной. Дело в том, что под «предметом», или «предметным бытием», ил
и Ц что пока для нас то же самое Ц под «действительностью», под «тем, что
есть на самом деле», мы именно и разумеем то, что мы мыслим как с
ущее с непоколебимой прочностью и однозначной определенностью, Ц то, чт
о есть «именно то, что оно есть » ; и задача нашего по
знания, как восхождения от смутных и бессвязных представлений к ясным, о
тчетливым и без пробела внутренне связанным между собой понятиям, есть и
менно задача уяснения для нас сущего в своей определенности
предмета. И под «истиной» мы разумеем при этом именно adaequatio i
ntellectus et rei Ц совпадение наших понятий с сущей в себе определенностью са
мой предметной реальности.
Сколько бы верного ни заключала в себе такая мысль, с другой стороны, оста
ется все же совершенно очевидным, что ею не исчерпывается полнота и исти
нный смысл того, что мы называем предметным бытием. Если последнее и долж
но мыслиться обладающим совокупностью точно определенных
в себе Ц т.е. независимо от их познанности нами Ц «содержаний
», как бы таящем их в своем лоне, то все же оно не совпадает прос
то с ними. Оно «имеет» эти содержания, но не «есть»
просто их совокупность. Поскольку мы не даем себя спутывать «идеалистич
еским» предубеждением и рассматриваем дело непредвзято и свободно, ста
раясь дать себе точный отчет в истинном соотношении, совершенно очевидн
о, что то, что мы разумеем под «предметным бытием», «действительностью» и
ли «реальностью» (употребляя эти слова здесь как синонимы), есть что-то со
всем иное, чем всякое логически Ц в понятиях Ц фиксируемое «содержание
». Если бы оно было само по себе таким «содержанием», то оно совпадало бы с
чем-то вроде сущего в себе «образа» или «картины»; но оно не есть образ Ц
оно есть именно бытие . Мы сразу же чувствуем, что имеем здесь д
ело с каким-то хотя и труднообъяснимым, но опытно самоочевидным моментом
, который в предметном бытии привходит к о всем логически в пон
ятиях фиксируемым его содержаниям и образует самое существо того, что мы
зовем предметным бытием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85