Правда, это общее наличие
«ты» дано мне совместно с некоторым усмотрением его душевного сост
ояния в данный момент или, точнее, с качественным своеобразием его напра
вленности на меня. «Ты» «дает мне знать» о себе, о своем бытии во враждебно
м или ласковом взоре, в суровости или мягкости его обращенности на меня, в
соответствующих жестах, выражении лица и т.п. Но за этими пределами
содержание этой чужой душевной жизни доступно мне лишь весьма нес
овершенно и с большим трудом. Мы, правда, можем Ц независимо от всей филос
офской проблематики соотношения Ц до известной степени познавать «со
держание» этой реальности, проникать «вовнутрь» чужой души. Но все это п
ознание остается все же несколько неуверенным, неточным, шатким, более и
ли менее смутным. «Чужая душа Ц потемки». Это значит, что непосредственн
ое содержание «чужой души» остается для нас непроницаемо темным; даже са
мый близкий и, казалось, достаточно хорошо нам известный друг может поро
й удивить нас чем-либо, чего мы от него никак не могли ожидать или в нем пре
дполагать. Таким образом, внутреннее содержание «ты» хотя в принципе отч
асти и познаваемо, но по своему существу и в своей конкретной полноте ост
ается все же для нас недостижимым и непостижимым. Но именно эта загадочн
ая, непостижимая реальность именно в этой своей непост
ижимости Ц в качестве чистой реальности как таковой Ц каким-то об
разом нам «дана» совершенно непосредственно. Мы здесь снова наталкивае
мся на тот основоположный факт (опрокидывающий все рационалистические
теории знания), что мы с полной достоверностью и непосредственной очевид
ностью знаем о сущест в овании того, содержан
ие чего от нас Ц по крайней мере непосредственно Ц скрыто. Однако
рассматриваемое нами теперь отношение не может быть просто отождествл
ено с уясненным в гл. I простым «обладанием» предмето
м, о котором мы видели, что оно предшествует познанию его содержания. Ибо з
десь дело идет не о безусловно неопределенной реальности, которую я имею
в такой форме, что она как бы молча стоит передо мной и пассивн
о отдается моему познавательному взору, как бы пассивно ожидая ее «раскр
ытия» мною. Дело идет, напротив, о реальности, которая становится мне явно
й, открывается мне как таковая именно в силу того, что она направляе
тся на меня и затрагивает меня как луч живой динамической силы, Ц б
олее того, о реальности, которую я не могу иметь иначе, чем вступив с ней, ка
к с чем-то по существу родственным мне, в некое несказанное об
щение.
Таким образом, совершенно очевидно, что «ты» не есть предмет познания Ц
ни отвлеченного познания в понятиях, ни даже предшествующего ему и его о
босновывающего познания-созерцания. Оно «дает нам знать о себе», з
атрагивая нас, «проникая» в нас, вступая в общение с нами, некоторым
образом «высказывая» себя нам и пробуждая в нас живой отклик. Всяческому
познаванию предшествует здесь не простое «обладание» (по образцу облад
ания мертвыми вещами), а некоторого рода живое взаимодействие или общени
е Ц взаимообмен активностью, исходной точкой которого служит само «ты»
, сама реальность, здесь нам себя открывающая. Есть только одно
понятие, которое подходит к этому соотношению: это Ц понятие
откровения. Мы до сих пор употребляли слово «открываться» как в общ
ей форме, для обозначения того, что реальность в качестве всеединства им
манентна сама себе, есть сама для себя, так и для обозначения определяюще
го конкретного признака «непосредственного самобытия». В обоих случая
х речь шла о «самооткровении», об «откровении себя само
му себе », короче Ц о «бытии-для-себя». Но особенно четкий и точный см
ысл понятие откровения приобретает лишь как откровение для друго
го, как открывание себя , явление себя д
ругому, которое активно исходит от открывающегося и направляется
на какое-то другое самобытие. Эта «направленность» на другого осуществл
яется, как известно, во внешних средствах «выражения»: во взор
е, «выражении лица», мимике, слове. Чрезвычайно важно Ц вопреки всем нату
ралистическим навыкам мысли Ц уяснить себе, что при этом отношение межд
у «внутренним» и «внешним», между тем, что выражает себя , и тем,
в чем оно выражается, отнюдь не может быть понято ни как «псих
офизическая причинность», ни как «психофизический параллелизм»: перво
му противоречит одновременность, совместность «выражаемого» и «выраже
ния», второму Ц явственная, никаким перетолкованием не устранимая
активность процесса выражения как динамического стремления
или движения извнутри наружу. Это Ц само по себе столь общеи
звестное Ц явление «выражения себя», в котором нечто «внутреннее», неко
е самобытие просвечивает и пробивается наружу, делая себя явственным во
«внешнем», есть, процесс sui generis ускользающий от всех кат
егорий, применимых к предметному миру, Ц нечто ни с чем иным несравнимое,
единственное в своем роде, первичное. Это есть именно самоочевидное и во
всей своей очевидности все же загадочное и чудесное явление откро
вения.
«Откровение» в этом смысле, само собой разумеется, совсем не совпад
ает со смыслом этого слова в его богословском употреблении; как обнаружи
вается и действует описанное нами общее соотношение в области религиоз
ной жизни Ц об этом будет еще речь впереди. Ввиду власти над человеческо
й мыслью привычной ассоциации слова с его обычным смыслом, мы
обращаем особое внимание читателя на то, что употребляем слово «открове
ние» не в обычном, а в гораздо более широком и общем смысле. Это
т общий смысл понятия «откровения» определяется двумя
существенными признаками. Это есть, во-первых, активное
самораскрытие, самообнаружение, исходящее от самой открывающейс
я реальности, направленное на «меня» и именно тем конституирующее
и открывающее мне эту реальность в качестве «ты»; в этом отношении знани
е, основанное на откровении, резко отличается от обычного типа познания
Ц от познания, определенного активностью познающего субъекта,
исходящего из него и имеющего направление от субъекта к предмету, И,
во-вторых, это есть откровение прежде всего реальности
как таковой, а не ее содержания Ц тем самым откровение непост
ижимого. То, что при этом «открывается», Ц даже открывшись, не перес
тает быть «неведомым» и «непостижимым»; напротив, оно открывается именн
о в качестве неведомого и непостижимого. Что это непостижимо
е принимает для нас характер «ты» Ц это не означает какого-либо постиже
ния его содержания, а просто совпадает с самим открыван
ием се бя или откровением в указанном нами смысле, « ты »
и есть не что иное , как то неведомое «существо», которое на этот
лад себя нам открывает. В лице «ты» мы имеем конкретное обнаружение непо
стижимого, которое не просто «стоит перед нами» или «окружает нас» или д
аже, как некая сплошная стихия, объемлет и пронизывает нас, а именно извне
вторгается в нас. То, что мы называем «ты» или что стоит к нам в
отношении «ты», есть по существу непостижимая тайна живой реальности, ко
торая открывается нам на тот лад, что она соприкасается с нами, вторгаетс
я в нас, переживается нами через ее активное воздействие на нас. Все это да
но просто уже в любом чужом взоре, направленном на нас, Ц в тайне живых че
ловеческих глаз, на нас устремленных. Но о этим совершенно непосредствен
но и неотделимо связана и противоположная, исходящая от нас с
амих активность. Всякое познание или «восприятие» «ты» есть живая
встреча с ним, скрещение двух взоров; вторжение «ты» в на
с есть вместе с тем наше вторжение в него Ц как бы внешне неза
метно, скромно, молчаливо, сдержанно ни было это вторжение. Встреча двух п
ар глаз, скрещение двух взоров Ц то, с чего начинается всякая любовь и дру
жба, но и всякая вражда, Ц всякое вообще, хотя бы самое беглое и поверхнос
тное «общение» Ц это самое обычное, повседневное явление есть, однако, д
ля того, кто хоть раз над ним задумался, вместе с тем одно из самых таинств
енных явлений человеческой жизни, Ц вернее, наиболее конкретное обнару
жение вечной тайны, образующей самое существо человеческой
жизни. В этом явлении совершается подлинное чудо: чудо трансцендир
ования непосредственного самобытия за пределы себя самого, взаимн
ого самораскрытия друг для друг двух Ц в иных отношениях замкнутых в се
бе и только для самих себя сущих Ц носителей бытия. И это есть еще иное чу
до: через откровение «ты» и соотносительное ему самораскрытие мен
я непосредственное самобытие в этом трансцендировании как бы встр
ечает и узнает свое собственное существо Ц в известном смысле себ
я самого Ц за пределами себя самого Ц именно в «другом
» Ц в динамически-живой реальности непосредственного самобытия, котор
ое идет, однако, в противоположном обычному направлении Ц в н
аправлении извне во-внутрь. Здесь, именно в этой встрече, обна
руживается, что непосредственное самобытие, кроме своего собственного
средоточия «внутри себя», имеет еще нечто ему соотносительное вне себя,
во «внешней» реальности. Динамическое исхожде н ие
из себя самого здесь совладает с опытом вхождения извне
в меня чего-то мне подобного, мне однородного Ц чего-то или, точнее,
кого - то , сущностно со мной связанного на тот лад, что он е
сть нечто я-подобное за пределами меня и в этом смы
сле могущее быть названным Ц на неадекватном конкретному соотношению
отвлеченном языке Ц противоестественным именем «другого»
или «второго» «я»
[2] Известно, что палачи и профессиональн
ые убийцы никогда не смотрят прямо в глаза не только своей жертве, но и воо
бще другому человеческому существу. Вполне естественно. Так как повторя
ющееся убийство предполагает такую установку к человеческому существу
, при которой оно есть просто внешний «предмет», чистое, безразличное «
оно » , то для его возможности нужно тренироваться и
менно в этой установке. Но любая, даже беглая встреча с живым человечески
м взором, Ц будучи таинственным откровением «ты» Ц мне подобного сущес
тва, «второго я» Ц сразу же и в корне уничтожает эту чисто пре
дметную установку, переносит нас в совершенно иную плоскость бытия, в ко
торой эта установка уже совершенно невозможна. Вполне естественно, что п
ри таком ремесле такая встреча с «ты» должна избегаться и инстинктивно и
збегается.[2] .
2. Соотносите
льность «я» и «ты»
Это явление вс
тречи с «ты» именно и есть место , в котором впервые
в подлинном смысле возникает само «я». Здесь именно то потенциальн
ое бытие, которое мы называли «непосредственным самобытием» и доселе ра
ссматривали в его незавершенном, конкретно еще не до конца ос
уществленном виде, актуализируется, впервые имея себя как «я»
. Непосредственное самобытие, испытывая себя окруженным некой боле
е широкой, внешней ему и все же ему родственной, втекающей в него «атмосфе
рой», в которой оно вместе с тем узнает свое собственное существо, впервы
е прилагает момент «моего» Ц который через контраст с «чужим» приобрет
ает особую яркость Ц к своему собственному бытию
(а не только к вещам и явлениям, с которыми оно как-либо практически с
вязано). Но именно в силу этого возникает «я» Ц луч
ше сказать: возникаю я в качестве «я» Ц одновреме
нно с «ты», как точка реальности, соотносительная «ты», как чл
ен одновременно с этим конституирующегося единства «мы».
В лице отношения «я-ты» мы имеем, следовательно, дело вообще не с внешней в
стречей между двумя реальностями, которые существовали бы Ц «сами по се
бе» до этой встречи, Ц реальностями готовых «я» и «ты». И все у
казанные выше трудности постижения возможности такой встречи и такого
отношения вытекали лишь из ложной постановки вопроса. Дело в том, что ник
акого готового сущего-в-себе «я» вообще не существует до
встречи с «ты». В откровении «ты» и в соотносительн
ом ему трансцендировании непосредственного самобытия Ц хотя бы в случ
айной и беглой встрече двух пар глаз Ц как бы впервые совместно рождает
ся и «я», и «ты»; они рождаются, так сказать, из взаимного, совместного кров
ообращения, которое с самого начала как бы обтекает и пронизывает это со
вместное царство двух взаимосвязанных, приуроченных друг к другу непос
редственных бытия. «Я» возникает для меня впервые лишь озаре
нное и согретое лучами «ты»; форма бытия «есмь», о которой мы говорили выш
е, становится подлинным, полноценным «я есмь», лишь поскольку она имеет с
ебя в нераздельно-неслиянном единстве с соотносительной ей формой быти
я «ты-еси ».
Этот вывод кажется на первый взгляд величайшим парадоксом, каким-то вызы
вающе-грубым искажением подлинного существа реальности, о которой здес
ь идет речь. В самом деле, не есть ли то, что мы называем нашим «я», нечто в вы
сочайшей мере интимное, «внутреннее», независимое в своем существе и быт
ии ни от чего иного, внешнего ему, Ц нечто по самому существу своему автон
омно и суверенно сущее?
Однако, несмотря на всю свою кажущуюся убедительность, это возражение пр
и ближайшем рассмотрении оказывается все же несостоятельным, и притом п
о двум основаниям: с одной стороны, есть реальные факты и отношения, по мен
ьшей мере колеблющие его достоверность; и с другой стороны, поскольку да
же положительная мысль, на которую оно опирается, сама по себе истинна, во
зражение это все же не достигает своей цели, ибо лишь мнимым образо
м противоречит нашему утверждению. Начнем с последнего
, принципиально наиболее существенного обстоятельства.
Что та инстанция бытия, которую мы испытываем как «я» и называем этим име
нем, в каком-то смысле есть нечто суверенное, самодовлеющее, независимое
ни от чего внешнего Ц это само по себе вполне верно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85