Если не хочешь, чтобы воин дрогнул в бою, закаляй его
перед боем. Этому правилу и следовали те, кто каждый месяц подражал бед-
някам, доходя чуть ли не до нужды, но зато потом не боялся зла, к кото-
рому приучил себя. (7) Только не думай, что я говорю о Тимоновых трапе-
зах, о бедных каморках4 и прочих причудах пресытившейся богатствами
страсти к роскоши. Пусть у тебя на самом деле будут и жесткая кровать, и
войлочный плащ, и твердый грубый хлеб. Терпи все это по два-три дня,
иногда и дольше, но не для забавы, а чтобы набраться опыта. И тогда, по-
верь мне, Луцилий, ты сам порадуешься, насытившись за два асса 5, и пой-
мешь, что для спокойной уверенности не нужна фортуна: что не сверх необ-
ходимого, то она даст и гневаясь. (8) И нечего тебе думать, будто ты де-
лаешь что-нибудь особенное: ведь то же самое делают много тысяч рабов,
много тысяч бедняков. Твоя заслуга только в том, что ты делаешь это доб-
ровольно, и тебе будет легко всегда терпеть то зло, с которым подчас
знакомился на опыте. Будем же упражняться на чучеле! И, чтобы фортуна не
застала нас врасплох, поближе сойдемся с бедностью! (9) Сам наставник
наслаждений Эпикур установил дни, когда едва утолял -голод, желая пос-
мотреть, будет ли от этого изъян в великом и полном блаженстве, велик ли
он будет и стоит ли возмещать его ценой больших трудов. Как раз об этом
он говорит в письмах к Полиену, написанных в год архонтства Харина6. В
них он хвалится, что истратил на еду меньше асса, а Метродор, чьи успехи
меньше, - целый асе. - (10) "И ты думаешь, что такой пищей можно насы-
титься?" - Да, и еще получать наслаждение. Не то легкое, мимолетное, ко-
торое нужно каждый раз испытывать заново, а неизменное и постоянное.
Пусть не так уж вкусны вода и мучная похлебка и ломоть ячменного хлеба,
- но великое наслаждение в том, что ты способен даже ими наслаждаться и
ограничить себя пищей, которой не отнимет враждебность фортуны. (11) В
тюрьме еда обильнее, осужденных на смертную казнь их будущий убийца кор-
мит менее скудно. Каким же величием души наделен добровольно нисходящий
до того, чего не приходится бояться даже приговоренным к смерти! Это и
значит заранее отвращать удары судьбы. (12) Начни же, мой Луцилий, сле-
довать их обычаю и определи несколько дней на то, чтобы отойти от своих
дел и приучить себя довольствоваться самым малым. Пора завязать зна-
комство с бедностью.
Гость мои, решись, и презреть не страшись богатства, и дух свои Бога
достойным яви! 7
(13) Только тот достоин бога, кто презрел богатства. Я не запрещаю
тебе владеть ими, но хочу сделать так, чтобы ты владел ими без страха, -
а этого ты не достигнешь иначе, как убедившись, что можно счастливо жить
и без них, и привыкнув смотреть на них как на нечто преходящее. (14) Я
уже начал было складывать это письмо, но ты сказал мне:
"Раньше отдай, что должен!" Отправлю тебя к Эпикуру: он заплатит за
меня. "Неумеренный гнев порождает безумие". Ты не можешь не знать, нас-
колько это правильно: ведь у тебя был и раб, и враг. (15) Эта страсть
может загореться против кого угодно, она рождается и из любви, и из не-
нависти, и среди важных дел, и среди игр и забав. Не то имеет значенье,
велика ли причина, вызвавшая ее, а то, какой душой она овладеет. Так же
точно не то имеет значенье, велик ли огонь, а то, куда он попадет: твер-
дое не загорится и от самого сильного пламени, а сухое и легко воспламе-
няемое даже искру вырастит до пожара. Да, Луцилий, слишком сильный гнев
кончается безумием, поэтому следует избегать его не только во имя сдер-
жанности, но и ради здоровья. Будь здоров.

Письмо XIX
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Я радуюсь каждому твоему письму. Они уже не обещают, а ручаются
за тебя, и от них надежда моя растет. Сделай вот что, прошу тебя и зак-
линаю. Есть ли просьба к другу прекраснее той, когда просишь его ради
него самого? Если можешь, освободись от своих дел, если не можешь - выр-
вись силой. Мы растратили немало времени, так начнем же хоть в старости
собираться в путь. (2) Чему тут завидовать? Мы прожили жизнь в открытом
море, надо хоть умереть в гавани. Я не уговариваю тебя искать себе славы
праздностью: досугом незачем похваляться, как незачем и скрывать его.
Нет, хоть я и осуждаю безумье рода человеческого, но никогда не дойду до
того, чтобы желать тебе спрятаться во тьме и забвении; поступай так,
чтобы досуг твой был виден, но в глаза не бросался. (3) И еще: в пору
первых, ничем не предрешенных замыслов люди могут обдумать, жить ли им в
безвестности. Ты же не волен выбирать: тебя уже вывели на средину сила
дарования, изящество сочинений, прославленные и благородные друзья. Тебя
уже настигла известность. Как бы глубоко ты ни погрузился, как бы далеко
ни спрятался, тебя обнаружит сделанное тобою ранее. (4) В потемках тебе
не быть: куда ни убегай, всюду будет падать на тебя отблеск прежнего
света. Однако покой ты можешь добыть, ни у кого не вызвав ненависти, ни
о ком не тоскуя и не чувствуя в душе угрызений. Разве среди покидаемых
тобою есть такие, что о разлуке с ними ты и подумать не в силах? Твои
клиенты? Но любому из них не нужен ты сам, а нужно что-нибудь от тебя.
Твои друзья? Это когда-то искали дружбы, теперь ищут добычи, изменят за-
вещание одинокие старики, - и все приходившие к ним на поклон перекочуют
к другому порогу. Не может большое дело стоить дешево: взвесь, кого ты
предпочтешь потерять - себя самого или кого-нибудь из близких. (5) О,
если бы тебе до старости был отпущен тот же скромный удел, что твоим ро-
дителям, если бы судьба не вознесла тебя высоко! Но быстрое счастье
унесло тебя далеко, здоровую жизнь скрыли от твоих глаз провинция, про-
кураторская должность и все, что они сулят. Одна за другою ждут тебя но-
вые обязанности. (6) А где конец? Чего ты дожидаешься, чтобы прекратить
это? Исполнения всех желаний? Такое время не наступит! Какова цепь при-
чин, из которых, как мы говорим, сплетается судьба, такова и цепь жела-
ний: одно родит другое. Ты дошел до такой жизни, которая сама по себе
никогда не положит предела твоим несчастьям и рабству. Вынь натертую шею
из ярма: пусть ее лучше однажды перережут, чем все время давят. (7) Если
ты уйдешь в частную жизнь, всего станет меньше, но тебе хватит вдоволь,
а теперь тебе мало и того многого, что стекается отовсюду. Что же ты вы-
берешь: сытость среди нужды или голод среди изобилия? Счастье алчно и не
защищено от чужой алчности. Покуда ты будешь на все зариться, все будут
зариться на тебя.
- (8) "Какой же у меня есть выход?" - Любой! Подумай, как много ста-
раний ты наудачу тратил ради денег, как много трудов - ради почестей;
надо решиться на что-нибудь и ради досуга, или же тебе придется соста-
риться среди тревог прокураторской, а потом и городских должностей, сре-
ди суеты и все новых волн, от которых не спасут тебя ни скромность, ни
спокойная жизнь. Какая важность, хочешь ли ты покоя? Твоя фортуна не хо-
чет! Как же иначе, если ты и сейчас позволяешь ей расти? Чем больше ус-
пехи, тем больше и страх. (9) Здесь я хочу привести тебе слова Мецената1
- истину, вырванную у него тою же пыткой: "Вершины сама их высота пора-
жает громом". В какой книге это сказано? - В той, что называется "Проме-
тей". Этим он хотел сказать, что удары грома поражают вершины. Любое мо-
гущество стоит ли того, чтобы речь твоя стала, как у пьяного? Он был че-
ловек одаренный и дал бы превосходные образцы римского красноречия, если
бы счастье не изнежило, не выхолостило его. И тебя ждет то же, если ты
не подберешь паруса и не повернешь к земле (а он решился на это слишком
поздно).
(10) Я мог бы рассчитаться с тобою этим изречением Мецената, но ты,
сколько я тебя знаю, затеешь со мной спор и не захочешь принять долг
иначе как чистой и новой монетой. А раз так, придется мне брать взаймы у
Эпикура. "Прежде смотри, с кем ты ешь и пьешь, а потом уже, что ешь и
пьешь. Ведь нажираться без друзей - дело льва или волка". (11) Это, пока
ты не скроешься в уединенье, будет тебе недоступно; а до тех пор у тебя
будет столько сотрапезников, сколько выберет из толпы пришедших на пок-
лон твой номенклатор2. Заблуждается тот, кто ищет друзей в сенях, а ис-
пытывает их за столом. Величайшая беда человека, занятого и поглощенного
своим имуществом, - в том, что он многих мнит друзьями, не будучи им
другом, и думает, будто приобретает друзей благодеяниями, тогда как люди
больше всего ненавидят тех, кому больше обязаны. Малая ссуда делает че-
ловека твоим должником, большая - врагом. - (12) "Так что же, благоде-
яньями мы не приобретем друзей?" - Приобретем, если можно выбрать, кому
их оказывать, и не раз брасывать их, а распределять. Поэтому, пока не
наберешься своего ума, слушайся совета мудрых: дело не в том, что ты
дал, а в том, кому дал. Будь здоров.

Письмо XX
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Я рад, если ты здоров и считаешь себя достойным когда-нибудь
стать хозяином самому себе. Ведь если я вытащу тебя из волн, по которым
ты носился без надежды на избавление, слава достанется мне. Моими
просьбами я побуждаю тебя, Луцилий, проникнуться философией до глубины
души, видеть доказательство своих успехов не в речах и писаниях, а в
стойкости духа и в убыли желаний. Слова подтверждай делами! (2) У высту-
пающих с речами перед публикой и желающих добиться от нее похвал одно
намеренье, у старающихся пленить слух молодежи и бездельников - другое.
Философия же учит делать, а не говорить. Она требует от каждого жить по
ее законам, чтобы жизнь не расходилась со словами и сама из-за противо-
речивых поступков не казалась пестрой. Первая обязанность мудрого и пер-
вый признак мудрости - не допускать расхождения между словом и делом и
быть всегда самим собою. - "Но есть ли такие?" - Есть, хоть их и немно-
го. Это нелегко. Но я и не говорю, что мудрый должен все время идти оди-
наковым шагом, - лишь бы он шел по одной дороге. (3) Так следи, нет ли
противоречия между твоим домом и одеждой, не слишком ли ты щедр в тратах
на себя и скуп в тратах на других, не слишком ли скромен твой стол, меж-
ду тем как постройки слишком роскошны. Выбери раз навсегда мерило жизни
и по нему выпрямляй ее. Некоторые дома жмутся, а на людях разворачивают-
ся во всю ширь. Такое несоответствие - тоже порок и признак души нестой-
кой, не обретшей равновесия. (4) Я и сейчас могу сказать, откуда это не-
постоянство и разнобой в поступках и в замыслах. Никто не знает твердо,
чего хочет, а если и знает, то не добивается своего с упорством, а пе-
рескакивает на другое и не только меняет намерения, но и возвращается
вспять, к тому, от чего ушел и что сам осудил.
(5) Так вот, если я захочу отказаться от старых определений мудрости
и обнять всю человеческую жизнь, то смогу довольствоваться таким прави-
лом: что есть мудрость? всегда и хотеть и отвергать одно и то же. И не-
зачем тебе даже вводить ограничение, говоря, что желать надо честного и
правильного: ведь ничто другое не может привлекать всегда. (6) Люди не
знают, чего хотят, до того мига, пока не захотят чего-нибудь. Захотеть
или не захотеть раз навсегда не дано никому. Суждения непостоянны, каж-
дое что ни день сменяется противоположным, и большинство людей живет как
будто шутя. А ты будь упорен в том, что начал, и тогда, быть может, дос-
тигнешь вершин или тех мест, про которые ты один будешь знать, что это
еще не вершины. - (7) "А что будет, - спросишь ты, - со всей толпой моих
присных?" - Толпа эта, когда перестанет кормиться за твой счет, сама те-
бя прокормит - или же благодаря бедности ты узнаешь то, чего не мог уз-
нать благодаря себе. Она удержит при тебе лишь истинных, надежных дру-
зей, любой, кто тянулся не к тебе, а к чему-то еще, уйдет. Так не должно
ли любить бедность за то одно, что она ясно показывает, кто нас любит?
Наступит ли, наконец, день, когда никто не будет лгать в твою честь? (8)
К одному пусть будут устремлены твои мысли, об одном заботься, одного
желай, предоставив все прочие мольбы на усмотренье богу: чтобы ты мог
довольствоваться самим собой и порожденными тобою благами. Какое еще
счастье можем мы найти так близко? Ограничься немногим, чего нельзя от-
нять! А чтобы ты сделал это охотнее, я немедля выплачу причитающуюся те-
бе в этом письме дань, ибо она будет относиться сюда же. (9) Ты можешь
сердиться, но за меня и сегодня охотно рассчитается Эпикур. "Поверь мне,
твои слова, сказанные в рубище, с убогого ложа, покажутся величавее, ибо
тогда они будут не только произнесены, но и доказаны". Я, например, сов-
сем по-иному слушаю нашего Деметрия1 с тех пор, как увидел его ничем не
покрытого и лежащего даже не на подстилке. Вот он - не проповедник исти-
ны, а ее свидетель. - (10) "Что же выходит? Разве нельзя презирать бо-
гатство и тогда, когда оно у тебя в руках?" - Почему же нельзя? Велик
духом и тот, кто, видя вокруг богатства, немало удивлен тем, как они к
нему попали, смеется и не столько чувствует себя их владельцем, сколько
знает об этом понаслышке. Это очень много - не развратиться, живя под
одной кровлей с богатством. Велик тот, кто и в богатстве беден2. - (11)
"Но я не знаю, - скажешь ты, - как он будет, обеднев, выносить бед-
ность". - И я не знаю, сумеет ли этот Эпикуров бедняк, разбогатев, пре-
зирать богатство. Значит, о них обоих нужно судить по тому, каков их
дух, и смотреть, будет ли первый предан бедности, а второй не будет ли
предан богатству. И убогое ложе, и рубище - слабые свидетельства доброй
воли, если не будет ясно, что человек терпит их не из нужды, но по свое-
му выбору. (12) Даже тот, кто не спешит к нищете как к лучшему уделу, а
лишь решит готовиться к ней как к уделу легкому, наделен от природы ве-
ликой душой. А бедность, Луцилий, не только легка, но и приятна, если
прийти к ней после долгих раздумий. Ведь она несет с собою то, без чего
нет никакой приятности:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80