Вот статуя: здесь наличествует и материя, послушная художнику, и
художник, придавший материи обличье. Материей в статуе была бронза, при-
чиной - художник. То же самое присуще и всем вещам: каждая состоит из
того, что ее создало, и того, из чего она создана. (4) Стоики считают,
что есть одна причина - то, что создает вещи. По Аристотелю1, говорить о
причине можно трояко: "Первая причина, по его словам, это сама материя,
без которой ничего нельзя создать; вторая - это сам создатель; третья -
это форма, которая придается каждому изделию, как статуе", - ее-то Арис-
тотель и называет "эйдос", "А четвертая причина - это намеренье, с кото-
рым создается изделие". (5) Я поясню, что это такое. Первая причина ста-
туи есть бронза: ведь не будь того, из чего изваяние отлито или высече-
но, не было бы сделано и оно само. Вторая причина - художник: без его
умелых рук бронза никак не могла бы принять вида статуи. Третья причина
есть форма: статуя не звалась бы "Дорифор" или "Диадумен"2, если бы не
придали ей именно этого обличья. Четвертая причина - это намеренье, с
каким ее сделали: не будь его, ее бы делать не стали. (6) Что такое на-
меренье? То, что привлекало художника и за чем он гнался: если он рабо-
тал на продажу, - это деньги, или слава, если он работал ради почета,
или вера, если он готовил приношенье в храм. Значит, причина и то, ради
чего делается вещь. Или, по-твоему, нет необходимости считать в числе
причин сделанного дела все, без чего оно бы не делалось? (7) Платон до-
бавляет еще одну причину: образец, именуемый у него "идеей". На него-то
и оглядывается художник, чтобы создать именно то, что собирался. Неваж-
но, будет ли этот образец вне его, но перед глазами, или внутри, зачатый
и выношенный в душе. Эти образцы всех вещей заключает в себе божество,
обнимающее духом и число, и вид всего того, что имеет быть созданным:
оно полно теми не ведающими ни смерти, ни перемены, ни усталости облика-
ми, которые Платон зовет идеями. Люди погибают, а сама человечность, по
образцу которой создается человек, пребывает и не терпит урона от людс-
ких страданий и смертей. (8) Итак, по словам Платона, есть пять причин:
то, из чего, то, кем, то, в каком виде, то, наподобие чего, то, ради че-
го; последнее же - это то, что из них получается. Так, в статуе (раз уж
мы начали о ней говорить) то, из чего, есть бронза, то, кем, - художник,
то, в каком виде, - это форма, которая ей придана, то, наподобие чего,
это образец, которому подражал создатель, то, ради чего, - это его наме-
ренье, то, что из них получается, - это сама статуя. (9) То же самое,
говорит Платон, есть и у вселенной: и создатель - то есть бог, и то, из
чего она создана, - то есть материя, и форма - тот облик и порядок, ко-
торые мы видим в мире, и образец - то, наподобие чего бог сотворил эту
прекрасную громаду, и намеренье, с которым он ее сотворил. (10) Ты спро-
сишь, каково было намеренье бога? Сделать добро. Именно так и говорит
Платон: "какая причина создать мир была у бога? Он добр, а добрый не жа-
леет другим ничего благого, - вот он и сделал лучшее, что мог"3. Так
рассуди нас и вынеси приговор, чьи слова, на твой взгляд, всего правдо-
подобнее, - ведь до сужденья о том, чьи слова истиннее всего, нам дале-
ко, как до самой истины.
(11) В утверждениях Платона и Аристотеля названо либо слишком много,
либо слишком мало причин. Если считать причинами все, без чего нельзя
сделать того-то, - названо их слишком мало. Пусть тогда причислят к при-
чинам и время: без времени ничто не будет сделано. Пусть причислят и
место: ведь если делать негде, то и невозможно делать. Пусть причислят
движение: без него ничто не делается и не гибнет, без движения нет ни
искусства, ни изменений. (12) Но мы-то ищем первую и об щую причину. А
она должна быть простой, потому что проста материя. Что это за причина?
Конечно, деятельный разум, то есть бог; а перечисленные вами - это не
отдельные причины, они все зависят от одной, той, которая и действует.
(13) Ты говоришь, что форма есть причина? Но ее придает изделию худож-
ник, она есть часть причины, а не причина. И образец - не причина, а не-
обходимое орудие причины. Образец так же необходим художнику, как резец,
как напильник; без них искусство не сдвинется с места, но они - и не
части его, и не причины. - (14) "Намеренье художника, то, ради чего он
берется что-нибудь сделать, есть причина". - Пусть причина, но не
действующая, а дополнительная. Таких может быть без счета, а мм доиски-
ваемся до общей причины. Нет, без обычной своей тонкости утверждают они,
будто весь мир, как любое законченное изделие, есть причина: между изде-
лием и его причиной - большая разница.
(15) Что же, или вынеси приговор, или (это в подобных тяжбах самое
легкое) потребуй доследования и верни дело. - Но ты скажешь: "Какая тебе
радость терять время на эти пустяки? Они ведь ни одной из твоих страстей
не уймут, ни от одного из вожделений не избавят". - Верно; я тоже считаю
важнее те занятия, которые утишают душу, и сперва исследую себя, а потом
только вселенную. (16) Но времени я, вопреки твоим мыслям, не теряю и
сейчас: ведь если этих исследований не мельчить и не растекаться в не-
нужных тонкостях, они поднимают и возвышают наш дух, придавленный тяже-
лой ношей, но жаждущий распрямиться и вернуться в тот мир, которому он
принадлежит. Тело для духа - бремя и кара, оно давит его и теснит, дер-
жит в оковах, покуда не явится философия и не прикажет ему вольно вздох-
нуть, созерцая природу, и не отпустит от земного к небесному. В этой от-
лучке он ускользает из-под стражи и набирается сил в открытом небе. (17)
Как художники, утомив глаза тонкой и пристальной работой в плохо и скуд-
но освещенной мастерской, выходят на улицу и в каком-нибудь отведенном
для общественного отдыха месте дают глазам насладиться вольным светом,
так дух, запертый в своем темном и унылом жилище, едва только может,
стремится на простор и отдыхает, созерцая природу. (18) Мудрый или ищу-
щий мудрости, хоть и прочно скованы с телом, отсутствуют лучшей своей
частью и направляют помыслы ввысь. Они, словно присягнувшие воины, счи-
тают срок своей жизни сроком службы, и образ их мыслей таков, что жизнь
они принимают без любви и без ненависти и терпеливо несут смертную долю,
хотя и знают, что лучшее ждет их впереди. (19) Ты запрещаешь мне наблю-
дать природу? Отрываешь от целого, оставляешь мне малую часть? Нельзя
мне доискиваться, в чем начала всех вещей? Кто их лепщик? Кто расчленил
все, когда оно было слито воедино и облечено косной материей? Нельзя мне
доискиваться, кто создатель этого мира? По какой разумной причине такая
громада обрела закон и порядок? Кто собрал разбросанное, разделил пере-
мешанное, коснеющему в единой бесформенности придал обличье? Что излива-
ет столько света? Огонь ли это, или что-нибудь ярче огня? (20) Значит,
нельзя мне этого доискиваться? Так мне и не узнать, откуда я вышел? Од-
нажды ли я должен все это видеть, или мне предстоит рождаться много раз?
Куда я отправлюсь отсюда? Какое жилище ждет душу, избавившуюся от рабс-
кого человеческого состояния? Ты запрещаешь мне причаститься небу - зна-
чит, велишь мне жить, не поднимая головы. (21) Я не так мал и не ради
такой малости рожден, чтобы быть только рабом своему телу, - на него я
гляжу не иначе как на цепь, сковавшую мою свободу. Его подставляю я
судьбе, чтобы не шла дальше, и не позволяю ее ударам, пройдя через него,
ранить и меня. Если что во мне и может потерпеть ущерб, так только тело;
но в этом открытом для опасностей жилище обитает свободный дух. (22) Эта
плоть никогда не принудит меня страшиться, не принудит к притворству,
недостойному человека добра, или ко лжи во славу этого ничтожного тела.
Я расторгну союз с ним, как только мне заблагорассудится. Мы и сейчас,
покуда связаны друг с другом, союзники не на равных правах: все их заб-
рала себе душа. Презрение к собственному телу наверняка дает свободу.
(23) Возвращаясь к нашему предмету, я повторяю, что свободе этой немало
способствует и наблюдение природы, о котором мы беседовали. Ведь все
состоит из материи и бога. Бог упорядочивает смешение, и все следует за
ним, правителем и вожатым. Могущественнее и выше то, что действует, то
есть бог, нежели материя, лишь претерпевающая действие бога. (24) То же
место, что в этом мире бог, занимает в человеке душа; что в мире мате-
рия, то в нас - тело. Так пусть худшее рабски служит лучшему; будем же
храбры против всего случайного, не побоимся ни обид, ни ран, ни оков, ни
нужды. Что такое смерть? Либо конец, либо переселенье. Я не боюсь перес-
тать быть - ведь это все равно, что не быть совсем; я не боюсь пересе-
ляться - ведь нигде не буду я в такой тесноте. Будь здоров.

Письмо LXVI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) После долгих лет вновь встретил я Кларана, моего соученика;
я думаю, ты не ждешь от меня добавления "старца", - нет, право же,
дух его бодр и могуч в борьбе с телом. Природа поступила несправедливо и
дала высокому духу плохое жилище; а может быть, она как раз и хотела по-
казать нам, что самый отважный и блаженный нрав может скрываться под лю-
бой оболочкой. Кларан победил все преграды и, не ставя ни во что себя
самого, научился и все прочее не ставить ни во что. (2) Заблуждался,
по-моему, тот, кто сказал:
Доблесть милее вдвойне, если доблестный телом прекрасен.1
Ей не нужны никакие прикрасы: сама она - лучшее украшение, ибо освя-
щает всякое тело. И я иначе стал смотреть на нашего Кларана: он теперь
для меня красив и прям не только душою, но и станом. (3) Великий человек
может выйти из лачуги, а великая прекрасная душа - из безоб разного убо-
гого тела. Мне сдается, иных людей природа создала такими, желая пока-
зать нам, что добродетель может возникнуть везде. Если бы она сама по
себе могла создавать души нагими, то так и делала бы; а теперь она дела-
ет еще больше: создает иные из них обремененными телом, но все же проры-
вающимися сквозь все преграды. (4) Кларан, по-моему, и создан нам в при-
мер, - чтобы мы знали, что не уродство тела унижает душу, а красота души
делает прекрасным тело.
Хотя мы и провели вместе мало дней, но беседовали много, и наши бесе-
ды я постепенно перескажу тебе и передам.
(5) В первый день мы рассуждали вот о чем: как блага могут быть рав-
ными, если все они троякого рода? Одни, как считают наши, это первые из
благ, такие, как радость, мир, процветание отчизны; вторые из числа благ
- те, что становятся явными в несчастье, такие, как выносливость под
пыткой и сдержанность в тяжелой болезни. Первых благ мы желаем себе бе-
зусловно, вторых - если будет в них нужда. Есть и третий род благ - та-
ких, как пристойная осанка, спокойное и открытое лицо, движения, подоба-
ющие человеку разумному. (6) Как же блага могут быть равными, когда од-
них следует желать, других - избегать? Если мы хотим уловить их разли-
чие, вернемся к изначальному благу и посмотрим, что же это такое. Это -
душа, которая устремляет взгляд к истине, знает, к чему стремиться, чего
бежать, ценит все вещи по их природе, а не по общему мненью о них, про-
никает во всю вселенную и направляет свое созерцание на все, что в ней
творится, которая равно бдительна в мыслях и в поступках, полна величия
и деятельна, которую не победить ни бедам, ни удачам, ибо она не подда-
ется ни ласке, ни вражде фортуны и стоит выше всего, что может нам пере-
пасть или выпасть; душа, украшенная достоинством и спокойною силой,
здравая и трезвая, непоколебимая и неустрашимая, не сламливаемая никакою
силой, ни от какой случайности не возносящаяся и не поникающая. Душа эта
есть добродетель. (7) Таково было бы ее обличье, если бы она дала охва-
тить себя одним взглядом и явила бы себя сразу всю. Но у нее есть много
разновидностей, раскрывающихся в пестроте жизни и в многообразии поступ-
ков; она же сама не становится ни больше, ни меньше. Ведь ни высшее бла-
го не может пойти на убыль, ни добродетель не должна знать отливов: ей
можно лишь появляться каждый раз в новом качестве, перевоплощаясь в за-
висимости от предстоящих ей деяний. (8) Все, к чему ни прикоснется, она
окрашивает и делает похожим на себя: и поступки, и дружеские связи, и
целые дома, которые она украшает, вступив в них и устроив. Все, за что
она ни возьмется, получается замечательным и достойным и любви, и удив-
ленья. Итак, ни силы ее, ни величина не могут возрасти: ведь самому
большому не стать еще больше, и не найти ничего прямее прямизны, истин-
ней истины, умеренней умеренности. (9) Всякая добродетель не беспре-
дельна, - а предел ее есть полная мера. Стойкости некуда расти, также
как и надежности, правдивости, верности. Что можно добавить к совершен-
ному? Ничего; а если можно, значит, не было и совершенства. Так и добро-
детели чего-то не доставало, если к ней можно что-нибудь прибавить. И
честность не допускает никакого добавления: ведь именно то, о чем я ска-
зал, и делает ее честностью. Что же больше? Разве не таковы и досто-
инство, и справедливость, и верность законам? Разве нет и для них пре-
дельной меры? Способность расти есть признак несовершенства. (10) Всякое
благо подчинено тому же закону: связаны польза личная и общая, неотдели-
мо достойное стремлений от достойного похвалы. Значит, и добродетели
равны между собою, и дела добродетели, и все люди, кому она досталась.
(11) Есть и у посевов и стад добродетели, но смертные и потому неп-
рочные, тленные и ненадежные: они становятся то больше, то меньше, отто-
го и цена им другая. -А человеческие добродетели - все под одну меру:
ведь есть только один разум, прямой и простой, и нет ничего божественнее
божественного, небеснее небесного. (12) Все смертное уменьшается, пада-
ет, ухудшается, растет, исчерпывается, вновь восполняется. Из-за этой
неопределенности жребия и возникает в нем неравенство.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80