А
как нынешним доказать, что сказанное подлинно им принадлежит, я тебе
открою: пусть поступают, как говорят.
(39) Я сказал все, что хотел тебе сообщить, а теперь я пойду навстре-
чу твоему желанью и то, чего ты требовал, целиком перенесу в другое
письмо, чтобы ты не брался усталым за дело спорное, которое надобно слу-
шать, с любопытством насторожив уши. Будь здоров.

Письмо CIX
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты желаешь узнать, может ли мудрый помочь мудрому. - Ведь мы го-
ворим, что мудрец преисполнен всяческим благом и достиг вершины; спраши-
вается, как можно принести пользу обладающему высшим благом. Мужи добра
полезны друг другу: они упражняются в добродетелях и поддерживают муд-
рость такой, как она есть. Каждому нужен кто-нибудь, чтобы разговаривать
с ним, с ним заниматься изысканьями. (2) Опытные борцы упражняются друг
с другом, музыканта наставляет другой, равный ему выучкой. Мудрому тоже
нужно, чтобы его добродетели не были праздны; и как он сам не дает себе
лениться, так же не дает ему этого и другой мудрец. (3) Чем мудрый помо-
жет мудрому? Подбодрит его, укажет случай поступить благородно, И еще
поделится с ним мыслями, научит тому, что сам открыл. Ведь и мудрому
всегда будет что открыть, будет простор для вылазок духа.
(4) Дурной вредит дурному, делает его хуже, подстрекая в нем гнев и
страх, потакая унынью, восхваляя наслажденья; и дурным людям хуже всего
там, где сошлись пороки многих и негодность их слилась воедино. Значит,
если заключать от противного, добрый полезен доброму. - "Чем?" - спро-
сишь ты. - (5) Он доставит ему радость, укрепит в нем уверенность; при
виде спокойствия другого каждому станет еще отраднее. Помимо этого, один
передаст другому знанье некоторых вещей: ведь мудрец знает не все, а ес-
ли бы и знал, другой может придумать кратчайшие пути и показать, по ка-
ким из них возможно легко довести весь труд до конца. (6) Мудрец поможет
мудрецу, и, конечно, не только своими силами, но и силами того, кто по-
лучает помощь. Он может сделать свое дело и покинутый на самого себя; но
даже бегуну полезен ободряющий зритель. Мудрец помогает не мудрецу, а
самому себе, знай это. Лиши его собственных сил - и он ни на что не го-
ден. (7) Так же точно можно сказать, что в меду нет сладости: это у про-
бующего мед язык и нёбо должны так приладиться к тому или другому вкусу,
чтобы он нравился, а не казался противным. Ведь есть и такие, кому из-за
болезненного изъяна мед кажется горьким. Нужно обоим быть такими, чтобы
один мог принести, другой извлечь пользу.
- (8) "Но раскаленное до последнего предела излишне нагревать; а дос-
тигшему высшего блага излишне помогать. Разве снаряженный всем, что тре-
буется, землепашец просит орудий у других? Разве воин, если у него до-
вольно оружья для боя, хочет вооружаться дальше? Так же и мудрец: ведь
он достаточно и снаряжен, и вооружен для жизни". - (9) Отвечаю на это:
даже раскаленное до последнего предела нуждается в заемном жаре, чтобы
остаться у этого предела. - "Но жар сам себя поддерживает". - Те вещи,
которые ты сравниваешь, не так уж похожи. Ведь жар всегда один, а польза
бывает разная. И потом к жару, чтобы он был горячим, не нужно добавлять
жар, а дух мудреца не может оста ваться, как был, если рядом с мудрым не
будет подобных ему друзей, с которыми он мог бы делиться добродетелями.
(10) Прибавь к этому, что все добродетели дружны между собою. Значит,
есть польза в том, чтобы любить чужие, равные твоим, добродетели и чтобы
кто-нибудь любил твои. Само сходство отрадно, особенно когда схожее бла-
городно и когда сходствующие умеют и одобрить, и снискать одобренье.
(11) Кроме того, никто не может с толком действовать на душу мудреца,
кроме мудреца, как никто не может разумно действовать на человека, кроме
человека. И как для того, чтобы действовать на разум, нужен разум, так и
для действия на совершенный разум нужен разум столь же совершенный.
(12) Говорят, нам помогают и те, кто щедро дает нам вещи промежуточ-
ные: деньги, милости, безопасность и прочее, что ценится или необходимо
в повседневной жизни. Так скажут и о глупце, будто этим он помогает муд-
рецу. Но помогать - значит согласно природе действовать на душу пос-
редством добродетели, и своей, и того, на кого ты действуешь. Это не мо-
жет не быть на благо и самому помогающему: ведь заставляя другого упраж-
няться в добродетели, он упражняет и собственную. (13) Но пусть мы оста-
вим в стороне и само высшее благо и все ему способствующее, - все равно
мудрые могут принести друг другу пользу. Найти другого мудреца само по
себе желательно для мудрого: ведь по природе благо дорожит благом, и че-
ловек добра привязывается душою к другому такому же, словно к самому се-
бе.
(14) Но сам предмет наш требует перейти от этого вопроса к другому. -
Спрашивают, станет ли мудрец обсуждать свои дела, призовет ли он ко-
го-нибудь на совет. - Без этого ему не обойтись, едва только доходит до
дел гражданских, домашних, так сказать, смертных. Тут чужой совет нужен
ему так же, как бывает нужен врач, кормчий, ходатай, посредник в тяжбе.
Значит, мудрец порой принесет пользу мудрецу и тем, что убедит его. Но
пригодится он и в делах великих и божественных, - тем, что будет, как мы
говорили, заодно с другом стремиться к честности, сольется с ним душою и
помыслами. (15) И потом, льнуть к друзьям, радоваться их поступкам, как
своим собственным, - это согласно с природой. А не будь этого, мы лиши-
лись бы и добродетели, которая сильна повседневным упражнением. Доброде-
тель же учит нас не тратить впустую настоящего, заранее думать о буду-
щем, советоваться с другими и не расслабляться душою, - а не расслаб-
ляться и дать ей развернуться во всю ширь нам легче, имея кого-нибудь
рядом. Значит, нам нужен друг или совершенный, или стремящийся и близкий
к совершенству. Совершенный принесет пользу, коль скоро общим разумением
легче найти решенье. (16) Говорят, человек зорче в чужих делах, чем в
своих; это бывает с такими, кого ослепляет себялюбие, у кого страх отни-
мает способность разглядеть свою пользу. А в безопасности, не страшась
ничего, эти люди становятся здравомыслящими. Но есть вещи, на которые
даже мудрецы глядят пристальней, когда дело касается других. И потом
мудрый дарит мудрому такую отрадную и благородную вещь, как единство же-
лании; а в единой упряжке можно создать самый прекрасный труд.
(17) Я выполнил все, чего ты требовал, хоть оно и входило по порядку
в число вопросов, которые я собираюсь охватить в книгах о нравственной
философии. Помни и о том, о чем я часто твержу тебе: все это - упраж-
ненья для нашего остроумия, и только. Я то и дело возвращаюсь к одному:
а чем мне это поможет? стану ли я от этого мужественней, справедливей,
воздержней? Мне пока еще не до упражнений: во враче я нуждаюсь. (18) За-
чем же ты учишь меня тому, что знать бесполезно? Наобещал ты много, а
то, что я вижу, ничтожно '. Ты говорил, что я не затрепещу, даже если
вокруг меня засверкают мечи, если острие прикоснется к горлу; говорил,
что я останусь безмятежен, даже если вокруг меня запылают пожары, если
внезапный вихрь подхватит мой корабль и будет бросать его по всему морю.
Дай же мне презирать наслажденье, презирать славу; потом ты научишь меня
распутывать запутанные узлы, разбираться в двусмысленных утвержденьях,
проникать взглядом в темноту, а сейчас учи необходимому. Будь здоров.

Письмо СХ
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Шлю тебе привет из моей Номентанской усадьбы и желаю благомыслия,
то есть милости всех богов, которые всегда расположены и благосклонны к
тому, кто сам к себе благосклонен. По нынешним временам тебе нужно отка-
заться от мысли, столь любезной некоторым, - будто каждому дан в воспи-
татели бог, пусть даже не сановитый, а второразрядный, из числа тех, о
ком Овидий говорит; "бессмертные низкого званья" ). Но я хочу, чтобы,
отказываясь от этого заблужденья, ты помнил одно: наши предки, верившие
в него, были истинные стоики, - ведь они каждому давали либо гения, либо
Юнону2. (2) Позже мы посмотрим, есть ли у богов время быть управителями
частных дел; а покуда знай: приписаны ли мы к богам или брошены ими и
отданы фортуне3, - ты никого не сможешь проклясть страшнее, чем пожелав
ему быть в гневе на себя самого. Нет причины накликать на того, кого ты
считаешь достойным кары, вражду богов: они и так враждебны ему, даже ес-
ли он, по-видимому, преуспевает через их покровительство. (3) Присмот-
рись пристальней, что такое наши дела действительно, а не по названию, и
ты узнаешь, что большая часть бед - это удачи, а не беды. Как часто ста-
новилась причиной и началом счастья так называемая "невзгода"? Как часто
встреченное общими поздравлениями событие строит лишнюю ступень над про-
пастью и поднимает высоко вознесенного еще выше, как будто оттуда, где
он стоял, падать безопасно? (4) Но и в самом падении нет никакого зла, -
надо только разглядеть предел, ниже которого природа никого не сбрасыва-
ла. Исход всех дел, повторяю, близок, - одинаково близок и от того мес-
та, откуда изгоняется счастливец, и от того, откуда выходит на волю нес-
частный. Мы сами увеличиваем расстоянье и удлиняем путь страхом и надеж-
дой.
Если ты умен, мерь все мерой человеческого удела, не преувеличивай
поводов ни для радости, ни для страха. Чтобы сократить время боязни,
стоит сократить и время радости. (5) Но почему я только убавляю это зло?
Ничего вообще ты не должен считать страшным! Все, что волнует нас и оше-
ломляет, - пустое дело. Никто из нас не разобрался, где истина, и все
заражают друг друга страхом. Никто не отважился подойти ближе к источни-
ку своего смятения и узнать его природу, понять, нет ли в нем блага. По-
тому-то и верят поныне пустому заблужденью, что оно не изобличено. (6)
Так поймем же, до чего важно вглядеться внимательнее, - и станет очевид-
но, как кратковременны, как шатки, как безопасны причины нашей боязни. В
душе у нас и теперь та же путаница, какую видел Лукреций:
Ибо как в мрачных потемках дрожат и пугаются дети,
Так же и мы среди белого дня опасаемся часто.4
Так что же, разве мы и впрямь не глупее любого ребенка, если страшим-
ся при свете? (7) Нет, Лукреций, это неверно, мы страшимся не при свете,
а сами разливаем вокруг тьму и не видим, что нам во вред и что - на
пользу; всю жизнь мы проводим в бегах и от этого не можем ни остано-
виться, ни посмотреть, куда ставим ногу. Вот видишь, какое безумье -
этот безудержный бег в темноте. А мы, клянусь, только о том и стараемся,
чтобы нас отозвали попозже, и хоть сами не знаем, куда несемся, упорно
продолжаем мчаться тем же путем.
(8) Но ведь может и посветлеть, если мы захотим! Есть только один
способ: усвоить знание всего божественного и человеческого, не только
окунуться в него, но и впитать, почаще повторять усвоенное и все отно-
сить к себе, исследовать, что благо, что зло, а чему эти имена напрасно
приписаны, исследовать, что есть честное, что есть постыдное, что есть
провиденье. (9) Но пытливость человеческого ума не останавливается в
этих пределах: ему хочется заглянуть и дальше вселенной, понять, куда
она несется, откуда возникла, к какому исходу мчит все вещи их необычай-
ная скорость. Мы же оторвали душу от этого божественного созерцания и
низвели ее до низменной убогости, чтобы она стала рабыней алчности, что-
бы, покинув мир и его предельные области и движущих всё властителей, ры-
лась в земле, искала, что бы еще выкопать на горе нам, не довольствую-
щимся лежащим перед глазами. (10) Все, что нам на благо, наш бог и роди-
тель поместил у нас под рукой и дал по доброй воле, не ожидая наших по-
исков, а все вредное спрятал поглубже. Нам не на кого жаловаться, кроме
как на себя: всё гибельное для нас мы сами вытащили на свет, вопреки во-
ле скрывшей его природы. Мы обрекли душу наслаждениям, - а потворство им
есть начало всех зол; мы предали ее честолюбию и молве и другим столь же
пустым видимостям.
(11) Что же мне посоветовать тебе? Что ты должен делать? Ничего ново-
го: ведь не от новых болезней нужны нам лекарства. Прежде всего ты сам
для себя должен разобраться, что необходимо и что излишне. Необходимое
ты легко найдешь повсюду; лишнее нужно всегда искать, тратя всю душу.
(12) Далее, тебе не за что будет так уж себя хвалить, если ты презришь
золотые ложа и посуду в самоцветах. Велика ли добродетель - презреть
лишнее? Восхищайся собой, когда презришь необходимое. Пусть ты можешь
жить без царского убранства, - это не так уж много! Пусть тебе не нужны
тысячефунтовые кабаны, языки заморских птиц и прочие чудовищные выдумки
роскоши, пресытившейся целыми тушками и выбирающей из каждой только те
или другие части, - я буду восхищаться тобою, когда ты презришь даже
грубый хлеб, когда убедишь себя, что трава родится не только для скота,
но, в случае необходимости, и для человека, когда узнаешь, что молодыми
побегами деревьев тоже можно наполнить желудок, который мы набиваем цен-
ностями, словно он может их сохранить. Насытиться можно и без прихотей.
Какая разница, что поглотило брюхо, которое все равно не удержит прогло-
ченного? (13) Тебе нравится видеть разложенным по блюдам все, что можно
добыть на суше и на море; одно приятнее тебе, если доставлено к столу
свежим, другое - если его долго откармливали и заставляли жиреть до то-
го, что сейчас оно безудержно расплывается салом. Тебя радует наведенный
с великим искусством лоск, - а между тем, клянусь, все эти с трудом до-
бытые и разнообразно приготовленные яства, едва попав в утробу, превра-
тятся в одинаковую мерзость. Хочешь научиться, как презирать чревоуго-
дие? Взгляни, чем всё выходит!
(14) Я помню, как Аттал к вящему восхищению всех говорил: "Долгое
время меня ослепляло богатство;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80